Читать книгу Исорропиус. Добро пожаловать домой - Группа авторов - Страница 6

На Верэбриуме теплее, чем в Нэр-Маре, но это не мешает лесному свежему воздух врываться в комнату, легонько сбивая тёмно-мандариновые шторки.

Лиззи Шац, рифийка, одиннадцатиклассница и соседка Элис, заметив с утра чемодан и спину спящей, пыталась не шуметь. Она выспалась, собрала всё необходимое для умывания и отправилась к двери, но бесшумно уйти не удалось. Тишину комнаты прервал удар мизинца ноги о ножку кровати и громкий визг, чем-то схожий на кошачий. Это и разбудило Элис.

Угорь как ошпаренная подпрыгнула на кровати и обернулась к источнику звука. Ночь для девушки пролетела незаметно. Вялый и сонный взгляд остановился на блондинке, испуганно зажмурившей глаза.

Вьющиеся, длинные волосы и белоснежная кожа придавали её нежности особую прелесть. В девушке не было никакой холодности – дружелюбность и лёгкая, почти тайная стервозность как изюминка, случайно упавшая в кекс с шоколадной крошкой, насквозь пропитанный добротой и украшенный весёлой дурашливостью. Раскрыв яркие зелёные глаза, она сопереживающе скривила губки и подлетела к соседке, виновато прошептав:

– Простиии.

Остановившись на месте, рифийка дождалась вялого кивка соседки и уже более уверенно продолжила, присев на край кровати:

– Меня зовут Лиззи Шац. Это не сокращённое имя, говорю сразу.

– Элис, – полушёпотом бросила она и потянулась. В горле словно что-то кололо – не хватало ей заболеть!

– Я как староста одиннадцатиклассников и заместитель старосты рифов рада приветствовать тебя среди нас. Если что, с любыми вопросами можешь обращаться ко мне, – она, не прекращая улыбаться, робко сцепила пальчики перед собой.

– Хорошо, – девушка пропустила несколько слов Лиззи. Прикладывая огромные усилия, она полностью раскрыла глаза и оглядела комнату в утреннем свете: всё выдержанно в тёплых тонах. Как будто всё усеяно опавшей ярко-красной, оранжевой листвой и перегнившими коричневыми, сухими листочками. Она проснулась на новом месте, значит, вчерашний день был не сном.

– Я, кстати, в душ, чтобы успеть до подъёма остальных. Пойдёшь умываться?

– Чуть позже.

– Тогда ладно, до встречи. Если пойдёшь, там в тумбочках есть гигиенические принадлежности.

– Угу.

В ответ Лиззи более мягко улыбнулась, не держа ни одной мысли в голове о том, что может раздражать или надоедать незнакомому человеку. Её движения легки, но никак не медлительны, наоборот, целеустремленно-спокойные, уверенные. По ним видно – она чувствует себя в своей тарелке, а значило это, что девушка – авторитет или же образец для подражания. Однако Шац никак не была убеждена в этом – она просто жила. Жила почти без обид, зависти, довольно открыто, не затевала конфликты, и лишь иногда могла с кем-то поссориться, и то не беспричинно.

При всей открытости и жизнерадостности у Шац, конечно же, были друзья, но лучшей подруги у рифийки не было. Ей не с кем было сблизиться до такой степени, чтобы кто-то знал о ней абсолютно всё: все привычки, увлечения, секреты. Да что уж говорить о секретах – почти всё своё время выпускница уделяла учёбе и внеклассным мероприятиям. Она была частью компании, одной из гончих, среди которых были Оливер, Аарон, Рита и другие ребята. Лишь с ними она могла общаться не об учёбе, но случалось это реже, чем мечталось Лиззи.

Она всегда хотела верную подругу, но никто из её знакомых не подходил на эту роль. Одним не нравилось то, что Шац не могла усидеть на месте, вторым, что она всё контролирует, третьим, что она очень эмоциональна, а четвертые завидовали ей. Так было с самого детства. Например, приходит Лиззи в детский сад в красивом новом платьице, хочет поиграть с ребятами, но её прогоняют, пихают в кусты или песочницу. Она спрашивала у мамы и папы, почему с ней никто не хочет дружить, но ответа за семнадцать лет рифийка так и не получила. Если кому-то нужна была поддержка с уроками, магией, эмоциональная помощь – Лиз оказывала её, возможно, чрезмерно экспрессивно, но с неподдельной и неповторимой искренностью. Когда она нуждается в поддержке, рядом оказываются только гончие и семья. Она поняла, что их помощь – не та, какую ей хотелось бы получить. Слова не те, советы не те, но сказать им она это, конечно же, не могла, потому больше не показывала необходимость поддержки.

Вяло скользнув замыленными глазами по двери, новенькая ухватилась за мысль, промелькнувшую в голове о её соседке: «собаку съела».

Пару раз она слышала эти слова о себе, звучали они в отрицательном контексте. Элис не хотелось обижать Лиззи. Шац вообще ничего не сделала плохого, и объективно угорь это понимала, но понимать мало. Истом посчитала соседку назойливой. На это первое пассивно-агрессивно-вредное впечатление повлияло то, что угорь не выспалась. Когда Элис поднялась с новой, чистой кровати, возникло неприятное, ноющее ощущение где-то в полузачерствевшем сердце. Оно громко трезвонило: «Как собака с цепи сорвалась!», потому девушка почувствовала лёгкий укол вины перед соседкой. Заправляя, точнее, забрасывая постель пледом, в который она укуталась ночью, девушка горько усмехнулась собственным умозрениям. Она понимала, что не виновата, ведь не сказала ничего обидного рифийке. Лиззи ничего плохого и не приняла на свой счёт, но почему тогда в конечном итоге Элис обвинила себя?

Завершив утреннее самобичевание, она крепко сжала кулаки и дёрнула рукой, словно отрывалась от наплыва мыслей, решивших с утра «повеселить» подростка. Элис зацепилась взглядом за стену, возвышающуюся над кроватью соседки. На ней прикреплены фотографии, рисунок с подписью «Лиззи Шац, 5-ый класс». Рассматривая владения соседки, угорь не заметила, как на губы вылилась тёплая улыбка. Рядом с рисунком висела фотография семиклассников. Лиззи была с группой ребят, среди которых были Оливер и Аарон. Второго девушка сначала не узнала, чересчур милый плюшевый рыжий мишка не похож на взрослого. Коулман же почти не изменился, лишь подрос. Элис не обратила внимание, но среди ребят не было Риты Мёрфи. Дело в том, что девушка перешла в школу в следующем году, и именно в первый учебный день встретилась с тем, кто поддерживает её во всех начинаниях – с Аароном.

Стены нежного, тёплого оттенка оранжевого. Между окном и дверью больше трёх огромных шагов. Под шторками цвета апельсинового шоколада стоял рабочий стол, общий, рассчитанный на двух учеников. На половине Лиззи вещи лежали в особом порядке: тетрадки, зеркальце с серебряной оправой, учебники и другие вещицы, приготовленные на сегодняшний учебный день. Часть стола новенькой пустовала. По углам стояли светильники с округлённой оранжевой верхушкой.

С обеих сторон комнаты располагались кровати: Лиззи-слева, Элис-справа. Каждой девушке принадлежал шкаф, немногим выше двух метров. Они расставлены за спинками кроватей, где лежат ноги. На полу распластался крупно-ворсовый, мягкий, круглый коврик коричневого цвета, словно подбиравшегося к оранжевому оттенку. На потолке висела простая, круглая люстра, а на стыке со стеной, по периметру помещения, развешена гирлянда, спускавшаяся по косяку к кровати Лиззи, где был выключатель.

Элис хотелось умыться, почистить зубы, но ни одной принадлежности гигиены не оказалось в чемодане. Бурча под нос, что мама даже в последний раз в жизни о ней не изволила позаботиться, девушка раскрыла дверь в коридор. На каждой двери приклеена прозрачная, пластмассовая папочка, в которую вложены карточки с именами и классами проживающих: «Роман Идэн, 6-й класс», «Михил Дар, 7-й класс», «Мари Николсон – 8-й класс» и другие. Длинный, метров десять-двенадцать, тонкий ковер, который вел девушку в душ, был чистым и с виду не очень старым. Цвет выдержан таким же, как и весь дом – тёплым, приближающимся к огню.

Душевые комнаты облицованы белой плиткой с голубыми узорами. Раковины присоединялись с двух сторон к одной стенке с полуматовым покрытием, на которых висели зеркала; стояли несколькими рядами. Две двери – в туалет и душевые кабинки. Помещение, в которое попала Элис, было перевалочным пунктом, где учащиеся обычно умывались.

Под большими зеркалами в углах умывальни стояли голубовато-белые тумбочки, обвеянные нарисованной морской пеной. Плескание и шум воды доносились за дверью справа от раковин, там располагались душевые кабины.

Истом заглянула в тумбочку, там лежала аптечка. Умывшись прохладной водой, вполне приличной на вкус, девушка краем глаза замечала, как вереницы проснувшихся учащихся заняли большую часть раковин. Не желая мешать, Элис закрыла кран и выпрямилась. Спиной она чувствовала колкие взгляды. Ей пришлось пересилить себя, чтобы оглядеть помещение и, встретившись глазами с несколькими из девушек, слабо, но приветливо улыбнуться. Она держала в голове мысль, что, если не сможет прижиться здесь, подтвердит мысли тех, кто считает её никчёмной. Окажется той, за которую её принимала мать.

Лиззи вышла из душевой кабины, сворачивая пудровое полотенце. Поправив высушенные магией волосы, одиннадцатиклассница разговорилась со знакомой.

В атмосфере доброжелательности любой человек, даже самый черствый, постепенно начнет меняться, если не зацепится за мысль, что он изгой. Угорь, с одной стороны, всем сердцем желала быть частью большего, хотела простого, даже банального – хотя бы раз за последние годы так же просто разговориться с кем-то, стать здесь своей, но глупая, дубовая рациональность противостояла. Ей не хотелось заводить много друзей, максимум – одного-двух. Одновременно с этим она боялась показаться ребятам закрытой и скучной, и это еще больше угнетало. Никто не обещал простой и быстрый путь к счастью.

Истом вернулась в комнату, вскоре скрипнула дверь и зашла Лиззи. Она села за стол и бережно принялась укладывать школьные принадлежности в небольшую лакированную сумку.

– В комнате есть батарея?

Отвлёкшись от кропотливого процесса, рифийка чуть отдернула штору и протянула пальцы к белому биметаллическому радиатору. Элис благодарно кивнула, подошла к столу, занявшись устойчивым расположением обуви.

– Нужно высушить? – странница обернулась и впервые увидела мягкие, почти незаметные, но нахмуренные непониманием брови соседки. – Давай я. Ты же новенькая, помогу с магией, – угорь усмехнулась. Найдя пару салфеток, чтобы не испачкаться, рифийка с неподдельным интересом начала разглядывать кроссовки. – Что это за модель?

– На рынке купили.

– На рынке? Ничего себе! – почти моментально пролепетала та, явно изображая восхищение. Осознав глупую попытку сблизиться, она осеклась и неловко закусила губу. – Прости.

Лиззи, поймав на себе угрюмой взгляд из-под бровей, усердно потёрла запястья и положила обувь на ладони. За четыре секунды появился лёгкий парок, который подросток могла не заметить, если бы не заколыхавшиеся волосы соседки.

Элис старалась не выдавать своего удивления, усиленно насупила брови, давая понять, что не происходит ничего необычного. Но как раз это и зацепило рифийку, которая поглядывала на соседку, чтобы как раз-таки увидеть её удивление. Проверив стельку, Лиззи протянула кроссовки.

– Держи.

– Спасибо.

– А тебя совсем не удивило то, что я сделала?.. Потрогай, они абсолютно сухие.

– Я же знаю, что ты рифийка, – она просунула руку внутрь – весь кроссовок тёплый. После вчерашней ночи обувь была насквозь мокрая и холодная. Истом чуть удивилась, чтобы не смутить соседку. – Мы можем дышать пламенем?

– Нет, это всё сказки. Мы создаем огонь, управляем природным. У нас есть стойкость к высоким температурам. Ни разу не слышала, чтобы рифы дышали огнём. Кроме Писаний о прародителе, конечно же, но это сказки.

– Думаешь?

– Мой характер зависит от того, как я была воспитана и что пережила, а не от того, на кого я больше похожа. К тому же, как только учёные поняли, что в системе тысячи прорех, они добавили факт, что зачастую прэм, который понравился ребёнку и передаёт ему свой дар. Да, это подтвержденный исследованиями факт, и я верю, что ребёнок часто получает способность, которую ему хотелось бы. Однако и здесь есть противоречия: почему тогда мало телепатов, иллюзионистов, почему много рифов и моновцев? Ответа нет.

– Да, Оливер рассказывал.

– Тогда ты уже владеешь двумя аспектами мирового спора. Так или иначе, некоторым нужно меньше копашиться в прошлом и больше жить в настоящем. Мы – самый многочисленный дом на планете. Поверь, скучно с нами не будет. Плюс, у меня много друзей, могу познакомить. Хотя, с поисковым отрядом «Гончие» ты уже знакома.

– Да уж. Я обзавелась фаворитом… – в ответ рифийка непонимающе сдвинула брови. Заметив пелену колкого, но скрытого интереса, Элис объяснила. – Аарон меня чуть до инфаркта не довёл.

– Ты пыталась убежать?..

– Думаю, любой адекватный человек сделал бы это.

– Такое уже было. Отряд не имеет право упустить цель, и потому Аарон иногда… нарушает личное пространство.

– Скажи ещё: «по-дружески обнимает».

– В прошлом году его ударил шестиклассник и убежал.

– Не нашли?

– Нашли, конечно же. Учится сейчас здесь, насколько помню, он целитель.

– Шестиклассник смог, а я нет. Кёрби выбесил вчера.

– У него есть такая черта, но он крутой парень. За своих всегда заступится, даже если до него не сразу это дойдёт.

– Увы, я не своя, и знакомство выдалось так себе.

– А с Оливером как?

– Да нормально всё. Он такой тихий, спокойный, робкий. Ни одного похожего в жизни не видела. Хочется его уберечь, спрятать от опасности что ли.

– Если такой настрой – значит вы с Аароном очень похожи. Может быть, заметишь общие черты?..

– Угу, надеюсь, что нет, – от бухчания соседки у рифийки на губах заплясала улыбка, ведь характер Элис всё больше и больше становился схожим с характером Аарона.

– Мне пораньше нужно в школу. Ты в одиннадцатом классе?

– Что?.. Сколько всего здесь классов?

– Одиннадцать, – в ответ Элис ругнулась и слабо ударила лицо ладонью.

– Ещё два года учиться!.. В Нэр-Маре я была выпускницей…

– Зато обретёшь много новых друзей! Была рада знакомству! Ты из дома выйдешь, иди к фонтану, а там трёхэтажная школа.

– Да, я найду дорогу.

– В столовой увидимся! Удачного тебе учебного дня, Элис…

– Пока что просто Элис, – называться фамилией отца она не могла – приказ Люси не давал, но и сказать фамилию матери, оставшейся в прошлом, на новом месте было бы бессмысленной попыткой вернуть всё на круги своя. Потому девушка решила стать бесфамильной, хотя Лиззи показалось, что соседке просто хочется побыть таинственной новенькой. Закивав, она беззаботно пожала плечами.

– Хорошо, «просто Элис».

Лиззи оделась довольно быстро. Её соседка следила за каждым движением, наивно предполагая, что Шац из тех, кто красится три часа и одевается вечность. Ничего против них Элисс, конечно же, не имела, но такие девушки ей встречались и большинство из них были самого высокого мнения о себе. Они беспочвенно грубили преподавателям и часто прогуливали.

На прощание рифийка крепко обняла соседку, не раздумывая ни секунды и не спрашивая разрешения. Громко глотнув воздуха от внезапности, Элис оглядела спину и волосы одиннадцатиклассницы, потом пару раз легонько хлопнула ту по спине в знак благодарности и неловко отстранилась, держа её на расстоянии вытянутой руки, одаривая кривоватой улыбкой.

– Прости, просто, непривычно. Давай без всяких этих. Увидимся в столовой, Лиззи.

Рифийка закивала и безмолвно покинула комнату. В коридоре Шац легонько ударила себя по лбу, оперевшись на стену. Помассировав брови, она мельком заметила выходящих одноклассников и, подняв голову и уверенно зашагав, покинула домик.

Завтрак, обед, полдник и ужин, а также дискотеки и праздники – место, где ученики высшей Мариэльской школы могли как никогда быть ближе друг к другу. Из самого отдаленного домика, построенном меж высоких хвойных деревьев, по каменным дорожкам плыли учащиеся и их педагог. Как селезень, мужчина в возрасте вёл за собой оборотней, разбившихся по парам. Их домик находился недалеко от высокого металлического забора и воротами в открытый лесной массив – место еженедельных тренировок.

Оборотни, меняющие свой облик в животные, копирующие внешность человека, эвфремы, рифы, природники шли с северной части школа. Общемагийцы, аквилеги, управляющие водой, и портальщики – с востока. Целители, иллюзионисты и телепаты двигались с запада. Паутина тропинок всех вела к школе.

Джон ожидал перед входом в западный обеденный зал, за которым прикреплены рифы, общемагийцы, портальщики, эвфремы – четыре самых многочисленных дома. В том же зале часто сидели целители.

Бороды директора и след простыл. Волосы на голове тщательно прибраны, расчесаны и уложены, белая рубашка, галстук, костюм тёмного оттенка превосходно выутюжен. Джон помолодел в глазах коллег и повеселел в глазах учащихся.

Элис безмолвно расставила руки в стороны, восхищённо осматривая папу. Этот комплимент был ему по нраву. Подождав, пока учащиеся зашли в столовую, он приветственно кивнул Люси и широко улыбнулся дочке.

– После завтрака жду в кабинете. С удовольствием обнял бы, но от мирьеры Моррисон был приказ не подавать виду, что ты моя дочь, если не выполню – меня повесят, – Элис приглушенно рассмеялась, мужчина взглянул за спину дочки и нахмурился. – Рита! Знаешь же правила! Порталы открывай на газоне!

– Извините, меръер Милс, тороплюсь, – девушка добежала до дверей в школу, хотя по скорости бег напоминал лишь ускоренную ходьбу. Она сбросила безрукавку на сгиб локтя и обошла директора, – А то мой куратор не любит опаздывающих.

Джон открыл ей дверь и усмехнулся.

В истории Верэбриума известно множество случаев, когда портал, по вине судьбы-злодейки, открывался там, где находился человек, и он в таковом случае переносился в место, откуда был открыт портал. Это чревато последствиями, особенно когда маг другого дома, отличным от портальщиков, оказывался в такой беде, совсем не зная, куда он попал. В городах выделены особые места, стоянки, где маги могут создавать порталы, заранее забронировав место. В школе подобными местами были газоны, в середине последнего месяца осени, пауэля, укрытые перегнивавшей листвой и изморозью.

Портальщикам воспрещалось открывать мосты, проходы, так тоже назывались порталы, внутри школы вне занятий и за территорию школы без предупреждения или веской причины. Обычно ученики договариваются с охранным пунктом, который оповещает директора.

Конечно же, уследить за всеми невозможно, и дети не единожды были пойманы за тем, что переносились без предупреждения. Однако можно ли их судить за то, что они используют данный природой Исорропиуса дар, как ученики-немаги используют ноги, нарушая правила внутреннего распорядка и очертя голову бегают по школе? В глазах магов это одно и то же, и, пока не доходило до серьёзных последствий, никто почти не отчитывал учащихся за «побеги».

Кухня в столовой работала одновременно на два фронта, и некоторые ученики, заметив в другом зале своих знакомых, поспешно махали рукой, подгоняемые лишь очередью и утренним голодом других учащихся. Второй зал, где, например, всегда ели аквилеги, был идентичным первому: высокая хрустальная люстра, множество столов, небольшой подъем для преподавателей и циферблат с символами десяти домиков.

Десятиклассница нашла среди ребят Лиззи. Суматошными, но маленькими шажками, стараясь не задевать учащихся, она двинулась к столу. Элис заметила свободное место, поставила поднос и, перелезая через скамью, наконец плюхнулась. После вчерашнего похода ноги безбожно ныли.

Напротив Элис сидел юноша. Выбритые виски и тёмно-каштановые волосы, лаком приподнятая вверх, привлекали взгляды незнакомых дам. Он не улыбался. Модельное лицо очень скучало. Риф даже не притронулся к еде. Почему-то у него не было настроения. Острая челюсть расслаблена, сильные, но менее мускулистые, в отличие от Аарона, руки покоились на столе. Тускло-зелёные, пограничные с голубыми глаза не шевелились и застыли на ладонях. При виде юноши Элис не сдержалась и скривилась, потому что он показался ей самовлюбленным до крайности и крайне эгоцентричным. Он заинтересованно поднял взгляд на незнакомое лицо. Низким и раскатистым, как гул в преддверии грома, голосом спросил:

– Новенькая?

– Да, – девушка попыталась улыбнуться, но из этого мало что вышло, потому она уронила взгляд в тарелку, принявшись разделывать завтрак вилкой.

Ей казалось, что взгляд парня пропитан холодом и отстранённостью. Объяснений этому не было – ведь молодой человек был объективно миловидный. Истом заметила, что, в отличие от других новых знакомых, от него пахло парфюмом: не горьким, сочетавшимся с горной свежестью. Он подчеркивал какую-то духовную возвышенность его расслабленного лица.

– Меня зовут Уильям Дэккер. Друзья зовут меня Уилл.

У угря болезненно кольнуло в груди. Она носом задержала воздух, словно через секунду он мог исчезнуть на всей планете. Сбросив всё это смутное ощущение на изжогу, девушка попыталась максимально расслабиться и подняла глаза, назвав только имя.

Зеленоватые глаза юноши блеснули. В ответ он кивнул, мол – «ясно», незаметно улыбнувшись. Она замолчала.

Всё же что-то явно менее физиологическое, чем её собственная изжога, смущало её в Уильяме. Что-то потустороннее и необъяснимое.

Элис задумалась, кого он ей напоминает – никого. Слишком красивый. Может быть, эта бесспорная красота и смущала подростка, возможно, даже пугала её. По многим глупым стереотипам красивые люди совершают только хорошие поступки, а Дэккер, без преувеличений, был одним из самых прекрасных людей, которых видела в своей жизни девушка. И оттого он казался ей тьмущей бездной, которая своим спокойствием только отталкивала.

Элис почти дозавтракала. Случайно она встретилась взглядом с Оливером, сидевшим позади Уилла и несколькими столами с учащимися. Юноша озарился светлой улыбкой и приветственно помахал рукой, как будто бездвижно ожидал сутки, пока на него не обратят внимание. Напротив него сидел Аарон. Он обернулся и, заметив угря, почти злобно нахмурился, бросив на лучшего друга недовольный взгляд. Уилл заметил на лице неразговорчивой новенькой вдумчивый, копящий раздражение взгляд. Он повернулся к столу эвфремов. Парнишка хмыкнул, заметив спорящих между собой друзей.

– Стычка с Аароном? Понимаю. Не волнуйся, он подуется-подуется и успокоится. Что-то произошло во время вылазки? – Элис не обращала внимание на слова рифа до тех пор, пока Коулман окончательно не опустил взгляд к тарелке, выслушав крайне резкие советы Аарона.

– А?

– Кёрби. Из-за чего он надулся как путопуст?

Верэбриум, бесспорно, отличался от Нэр-Мара. Но, если они смогли лишить маленькое государство магии, флора и фауна никуда не исчезли. Путопуст – птица с большими щеками и крючковатым клювом. Когда путопусту нужно резко затормозить во время полёта, он раскрывает клюв, воздух набирается и птица падает, затем закрывает мощный клюв и продолжает полёт.

Нэрмарцы видят и многие растения, хотя и не подозревают об их исторической значимости. На территории Нэр-Мара, особенно на западной границе с Верэбриумом, растут самые молодые долины вечных деревьев. Им не больше пары десятков тысяч лет, в отличие от более колоссальных растений, существующих на планете уже сотни миллионов лет. Эти деревья растут крайне медленно и ничто их не рушит: ни топор, ни огонь. Общее у них – огромные размеры и корни, торчащие над землей. Пока не попробуешь срубить такое гигантское дерево, не поймёшь, вечное оно или нет. Древнейшие вечные деревья растут только вблизи Эрикола – пещерного источника, дара создателей планеты прэрам и последующим поколениям. Окунувшись в него, семья Мариэль и получила магию.

– Я поговорю с Аароном, мы лучшие друзья. Как староста нашего домика я буду проводить у тебя первые тренировки. Лиззи, твоя соседка, моя заместительница, вряд ли чем-то поможет в магической подготовке, – юноша сам пошутил и усмехнулся, затем продолжил. – Хотя, забудь, что я сказал. Может быть, мирьера Люси займётся тренировками самостоятельно, так как у меня завал по учёбе. В общем, будем ждать её распоряжений. Не волнуйся, я неплохой наставник.

– Да, да, конечно. Спасибо, Уильям.

Элис вскочила со скамьи и, неловко оступившись, чуть не упала на рядом сидевшего парня. Случайно пихнув его в спину и сдавленным полушепотом бросив извинения, она схватила поднос и понесла его к пункту приёма для мытья, коря себя за неосмотрительность и неосторожность. Низкий и хладнокровный голос Уильяма заставил её волноваться за тайну. Когда он заговорил про тренировки и про мирьеру Люси, Элис не на шутку испугалась и покинула стол переговоров.

Дэккер же, не зная ни о чём, непонимающе проследил ей вслед и задумался. Он наблюдал за каждым её неловким движением. Поймав на себе его холодный взгляд, неуютно устроившийся под нахмуренными бровями, она ретировалась.

На улице прохладно, некоторым ученикам могло показаться, что произошло похолодание – но не Элис. Поправив курточку, она села на одну из лавок, полукольцом окружавшим вход в школу и столовую. Сердце продолжало гулко рваться, болезненно зачесались глаза. Усиленно натирая их ладонями, Элис раздраженно вздохнула, когда задребезжали белые и тёмные пятна. Глаза расслабились, и угорь не потеряла возможность изучить территорию школы, чтобы отвлечься от мыслей об Уилле.

Вокруг трёхэтажной школы, облицованной декоративным камнем, четыре пристройки: двухэтажное строение без окон – библиотека, спортивный зал, напоминавший своей овальной формой стадион под крышей, охранный пункт и общежитие педагогов и работников государственного учреждения. Рядом с уличным входом в спортивный зал, точнее, неподалёку от коридора, связывающего зал и школу, находился медицинский кабинет, в который можно было войти с улицы.

Рядом с главным входом росло большое хвойное дерево, будто прорвавшееся из асфальта и раскинувшее свои корни на поверхность. Оно словно оградилось от окружающего мира и предоставило себя больше личного пространства. Это и было одно из вечных деревьев. Если дерево не хочет превращаться во что-нибудь другое: дом, мебель, игрушки; оно никогда не сделает это, останется навечно в земле.

По другую сторону школы располагалось двухэтажное общежитие, выкрашенное в чистейшую белоснежную краску. Оно скрывалось в веренице небольших, молодых вечных деревьев.

На перепутье всех тропинок стоял фонтан из белого цемента высотой метра три. Он напоминал огромный торт, облицованной белой мастикой, на которой высечены рисунки – настолько фонтан был чист и ухожен. Орнаменты четырёхметровой в диаметре чаши рассказывали историю. Восемь волшебников: четверо юношей и мальчиков, четверо девушек и девочек. На одной четверти окружности они дети, забредшие в лес и нашедшие Эрикол. На следующем отрезке их жизненного пути – усердное личностное развитие, развитие способностей и творение добра – такие заповеди дошли до магов Исорропиуса вместе с дарами семьи Мариэль. Следовали им не все, но никто открытого неуважения не показывал.

Для Элис высеченный орнамент оказался лишь любопытным произведением скульптуры, но сути она пока ещё не понимала.

Лес опоясывал всю территорию, которая прятала горизонт на всех сторонах света. Школа, прилегающие строения, домики – всё это находилось под куполом неторопливых перистых облачков. Наконец Элис заметила отца, шедшего по коридору к выходу.

– Как тебе у нас?

– Теплее, – Элис имела ввиду не только погоду.

Семья Милс поднялась на третий этаж. Кабинет директора был, конечно же, больше, чем комнатка рифийки, но ненамного. Как только Элис зашла туда, почувствовала невероятный запах мокрого дерева и душистых трав, смешавшихся в приятном покалывании носа и расслабленной улыбке – кабинет проветривался, а прямо под окнами росло вечное хвойное дерево Хильдер.

В кабинете больше всего места занимал чёрный, почти как уголь, стол из плотного дерева. Он принадлежал ещё предыдущему директору, Александру Рэйфу, телепату и наставнику Джона. Когда директор Рэйф умело владел браздами правления одного из лучших учебных заведений страны, Милс был для всех простым пятиклассником-Джонни. И вот сейчас мужчина восседал на месте своего удивительного и неповторимого наставника, лучшего педагога столетия. Милс гордо нёс звание директора. Он долго шёл к этому, потому его должность была бесценной. Его радует мысль о том, что, если бы меръер Рэйф был жив и видел бы Джона на его раритетном кресле за тем же столом, то гордился бы им.

Пододвинувшись к столу на кресле с колёсиками, директор указал рукой на свободные места справа. Элис заняла ближайший скрипучий стул и, сложив руки в замок на столе, оглядела помещение ещё раз.

В углах – кипы бумаг, на сейфе и полках – детские подделки, на стенах – грамоты, фотографии, вырезка из старой газеты. За спиной Элис – шкаф с полками, а слева от Джона – большой деревянный глобус Исорропиуса на подставке с колёсиками. Рядом с ним глобус поменьше – лишь с территорией Нэр-Мара, который изобрел предшественник Джона с помощью целительниц и природников. Смесь древнейших трав указывала приблизительное место использование магии на территории Нэр-Мара. Впоследствии КЦ улучшил это изобретение. Однако благодаря встроенному Джоном звуковому сигналу, он раньше КЦ узнавал, что поисковому отряду необходимо выполнить ещё одно задание. Скрепя сердцем, Милс принимал помощь КЦ, ведь именно они посылали более точные координаты поисковому отряду на планшет. Этот планшет – одно из уникальнейших изобретений Верэбриума пятнадцатого столетия, потому даже сломанным его ни в коем случае не должны найти нэрмарцы. Рита позаботилась об этом.

– Хочу начать с того, почему не мог видеться с тобой и почему меня не было в Нэр-Маре вместе с мамой, – Джон ни секунды не молчал, казался уверенным, и Элис смутил этот внешний признак. – Твоё четырнадцатилетие выпало на год, когда Комиссионный центр уже спокойно разрешал переезжать в Нэр-Мар. Замечу, что немаги в глазах верэбриумцев являются чуть ли не самым серьёзным источником опасности по сей день, хотя правительство и старается изменить ситуацию в обществе.

Джон не стал говорить, что самой серьёзной общественной опасностью являлись угри. Немаги высекли ужасающие отметины в памяти всех Нэрмарским восстанием в двенадцатом веке. Немаги, люди, не привязавшиеся к характеру, мировоззрению, к сущности прародителей, были необъяснимым, удивительным явлением. Статистика показывала, что среди немагов множество людей гениальных: физиков, механиков, химиков, историков – то есть тех, кому и не нужны способности для раскрытия личностного потенциала. Среди немагов также в процентном соотношении с магами было довольно много художников, писателей.

Историки и философы объясняли существование немагов тем, что эти люди могли максимально раскрыть свой потенциал лишь без магии. Развитие духа и силы – наследие прародителей, но магии, дара, данного для достижения цели, немаги лишались, получив нечто иное. Для многих нэрмаров в начале магической эры были характерны сила духа и воля, незаурядный ум и стремление к справедливости в одном лице.

Некоторые социологи до Нэрмарского восстания предполагали, что в немагах раскрывается несколько качеств прародителей примерно на одинаковом уровне и потому Эрикол не в силах выбирать конкретного прародителя, потому не передал им дар, оставив с необычайно богатым внутреннем миром, который также необходимо развивать.

Позже было замечено, что в семьях, где появляются немаги, мало или вообще не ведётся речь о прародителях. Также замечено, что многие, кто с детства подсознательно ассоциирует себя с духовным предком магии, зачастую получают дар именно от него.

После Нэрмарского восстания территория Верэбриума создала отдельный административный район, Нэр-Мар. Это была тюрьма, в которой не было ничего от семьи Мариэль.

Люди, выросшие без магии, стремились к уравниванию возможностей, открытию законов физики, боевого мастерства. Сильные люди не могли бездействовать, когда маги принижали их народ, ведь это продолжалось многие сотни лет. Верхушки общества не желали уделять этому должного внимания. Ожоги от рифов, которые чересчур разгорячились, смертельные опыты и пытки ради исследований целителей и природников, потеря воспоминаний во время обучения телепатов, несчастные, сошедшие с ума из-за проделок иллюзионистов – вот, что терпели люди без дара Эрикола до тысяча семьдесят первого года – года Нэрмарского восстания.

Миллионы по всей планете взялись за оружие, доселе не виданному магам, и люди начали вершить самосуд, отмщая за всё, что они пережили. Проблемы немагов были общими для обоих континентов, и «падаль», как называли их военачальники и политики, распространила заразу восстаний по всей планете.

Нападения, взнёсшие так мощно, потеряли свой ход и уступили магам, задавивших всех бунтовщиков. Каждая страна по-своему решала, как справиться с немагами. Верэбриум создал кровавую баню и ямы, в которые сбрасывали трупы, после тюрьму, каторгу, а затем, в зачатки гуманизма и демократии – Нэр-Мар, немногочисленные жители которого с годами получали всё больше и больше прав.

Расцвет гуманизма пришелся совсем недавно, во время государственного переворота при КЦ, и новый директор дал возможность детям-немагам и их родителям видеться с родственниками-магами.

– Люди всё ещё боялись нэрмаров, немагов то есть, но, в конце концов, общество не могло допустить того, чтобы детей при отсутствии магии убивали. Тебе повезло, в этом плане ты оказалась в безопасности. Когда встал вопрос о переезде, меня Комиссионный центр не выпустил, так как я уже был директором высшей Мариэльской школы – крупного учреждения общегосударственного масштаба, особенно в те годы, когда народ только-только сближался с властью, а власть с народом. Если бы я сбежал с поста директора, проявление подобного неуважения не оставили бы просто так. КЦ отыгрался бы на маме и тебе. Я пытался объяснить твоей маме, что мне жаль; что я бросил бы всё ради того, чтобы жить с вами, но мне просто не позволили сделать это. КЦ, видимо, так жаждал избавиться от «черни», нэрмаров то есть. В следующий день после твоего четырнадцатилетия забрали тебя и маму. Ещё на территории Верэбриума, за пару дней до твоего дня рождения, она развелась со мной. Я…

Голос директора дрогнул. Элис не могла смотреть на него, потому разглядывала свои пальцы, внимательно впитывая в себя каждое его слово. В её мыслях давно роились мысли о разводе родителей, она хотела узнать причину, но, услышав понизившийся и запрятавшийся глубоко в горло скорбный голос, она подняла на папу свои большие глаза.

Горячие слезы потекли по его щекам, мужчина поднял взгляд к потолку. Его морщины вырезались на коже, стали ещё виднее, чем были вчера. Голос захрипел, когда он попытался произнести хотя бы ещё словечко. Печаль и ненависть сплотились с унынием и стыдом, сжав сердце меръера. Голос свистел при каждом вздохе, когда тот пытался набраться воздуха и подавить слёзы, чтобы сказать самое важное.

– Я не мог видеться с тобой, потому что твоя мать запретила. О том, что я якобы умер, узнал совсем недавно, и то через знакомую в КЦ. Я не знал, как выйти с тобой на связь, а просто переместиться на территорию Нэр-Мара с моей стороны было бы уголовным преступлением особой тяжести.

Девушка сама была не в силах сдержать плач и потому, протянув дрожащие пальцы к руке отца, взяла его ладонь и приложила к щеке, по которой потекла маленькая слезинка. У угря в мгновение ока покраснели щеки и глазки. Джон приложился губами к её пальцам, а потом, резким толчком с грохотом откатив стул до самого глобуса, поднялся и припал к коленям дочери. Уткнувшись, он повторял снова и снова:

– Прости, Элис, прости…

Нагнувшись, девушка приложила подбородок к его волосам и зажмурилась в надежде задержать слёзы. Элис затрясло. Джон крепко обнял её, хотя у самого сердце билось так гулко, что уши заложило игрой пульса вокруг барабанных перепонок.

Она не видела его два с половиной года. Думала, что он мёртв. Ворочась за вчерашнюю, точнее, сегодняшнюю ночь, она снова и снова обдумывала крупицы информации, которые захватила от Оливера.

Нэрмарцам меняют воспоминания. Что же правдивого было в её жизни? Элис должна была узнать всё, расспросить его обо всём, но при любой попытке выдавить из себя слово она утопала в очередной волне рыданий, которые постепенно уменьшал нежностью отец.

– Тише, тише, радость моя. Всё хорошо. Я жив, ты рядом со мной.

Плавно гладя её пушистые волосы, он полушепотом говорил о том, что её ждёт новый мир, что он будет рядом, что она узнает много нового, заведёт друзей. Что он наверстает всё, что упустил, что не позволит никому обидеть её.

– Твои воспоминания до четырнадцатилетия были заменены на схожие, и многое, что никак не могло связаться с ассоциативным уровнем мышления, оставалось неизменным. Главное для телепатов то, чтобы дети своими пытливыми умами не дошли до неувязок, и, значит, до Верэбриума. Это опасно для здоровья ребёнка и для безопасности страны. Все воспоминания о магии стирались.

– А моя магия? – заикалась она, дрожащей губой пытаясь ухватиться за край одноразового стаканчика с водой, который принёс папа. – П-почему так поздно?

– Ты – первый случай, когда у ребёнка магия проявилась в шестнадцать лет. Было бы гораздо проще смотреть на эту ситуацию, если б твоими родителями были бы нэрмары.

– Подожди… У мамы тоже магия? А она была со мной все эти годы?..

Подступала новая волна рыданий. Стаканчик чуть ли не выпал из дрожащих рук, но слёзы уже были выплаканы и потому девушка лишь зажмурилась.

– Да, Элис. Теперь твоя мама переезжает обратно, на Верэбриум. Она завезёт твои вещи, я принесу их в спальню. Не думай о ней, хорошо? Отныне моя фамилия – твоя, если ты захочешь. Ты хочешь?.. Я буду рядом и сделаю всё, чего бы ты не пожелала, слышишь меня?

Та часто закивала, поднесся к губам стаканчик.

– Если бы ты была дочерью нэрмаров, то ситуация была бы проще – лишь недавно Верэбриум начал принимать магов с Нэр-Мара и потому ни разу не было шестнадцатилетних. Но тот факт, что у тебя не было магии смущает меня до сих пор. Я не могу разобраться в этом. Думаешь, ты не была связана душевно с прэмами? В твоём детстве я рассказывал всё, что знал о прэмах. Ты даже выбрала нескольких любимцев, но среди них явно не было Адды Мариэль.

– А что насчёт Комиссионного центра? Я уже достаточно наслышана.

– Новое правительство КЦ, бесспорно, гораздо лучше предыдущих, но у директора есть свои скелеты в шкафу, в том числе предыдущий угорь. Я узнал, он жив. Это значит, что за полторы тысячи лет магической эры вы – единственные угри, живущие в одно время. Вся система магии рушится на моих глазах, а я, как историк, пожимаю плечами, – мужчина усмехнулся, но изворотливое движение его губ было пропитано неуверенностью и горечью. – Если у тебя появился дар позже, значит ли это, что возраст появления магии повысился? С чем это связано? – Милс тёр ладонями уставшее лицо, Элис протянула ему стаканчик. Подумав, что она хочет ещё пить, он поднялся из-за стола и хотел было налить ещё, но услышав, как плескается вода, благодарно, почти смущенно улыбнулся такой заботе и добродушию дочери. – Я почти не спал эту ночь.

– Вижу по отсутствию бороды, меръер Милс.

– Последние годы дались нашей семье тяжело, и я запустил себя. Так или иначе, я холостяк и вполне молод, красив и умён, нужно держать себя в форме.

Девушка с удовольствием зажмурила глаза, как котёнок, и премило засмеялась. Милс не без улыбки был рад слышать и видеть счастье дочки, которая до этого на протяжении получаса рыдала. Благо, Джон понятия не имеет о том, что происходило в Нэр-Маре.

– Я почти не спал эту ночь, обдумывая всё. Лучше пока придержать информацию о тебе, о том, что твои родители – маги, то есть информацию обо мне. Всё это привлечёт излишнее внимание исследователей и учёных. Неизвестно, что сделает КЦ, когда узнает, что появилась ты, причём прожив без магии шестнадцать лет. Я им не доверяю, поэтому ты новенькая рифийка. В школе много ушей и глаз, не обходится и без недоброжелательных. Будучи дочерью директора, ты была бы под огромным вниманием учеников, а после и их родителей. Умоляю тебя лишь об одном – не лезь на рожон. Будь ниже травы, тише Эрикола, пожалуйста.

– Знала бы я, что такое Эрикол чуть поконкретнее, – вспомнила она надпись на фонтане и почти незаметно усмехнулась.

– Узнаешь. От уроков тебе всё равно не сбежать.

– А что насчёт предыдущего угря? Что же он сделал такого ужасного, что запятнал и без того, наслышана уже, омерзительный дом магов?

– Разрушил половину школы, убил четверых бойцов Комиссионного центра. Официальная версия.

– А по неофициальной? – Джон поджал губы – явный признак задумчивости в их семье. – То есть считаешь, что предыдущий угорь не виновен? А мы можем как-то поспособствовать его освобождению?

– Даже не думай об этом! Так ты ставишь себя под угрозу!

– Хах, грозу…

Рифма сама стеклась в воображении девушки, которая непременно поделилась ею с папой. Джон насупился.

– Элис, не шути над этим. Я не позволю, чтобы несчастного ребёнка забрали боязливые политиканы! – помолчав немного, Джон оглядел стены кабинета, обошёл стол и вытащил из-за глобуса газету. На ней – фотография юноши. Светло-шатеновое каре с чуть удлиненной прядью волос спереди, впалые испуганные глаза, смертельная бледность и подпись «Виновник Грозового сражения – Квентин Кэндалл». Последний известный всему миру угорь. Последний за сотни лет. – Я знаю, что дело Кэндалла всё время заходило в тупик.

– Почему?

– Доказательств либо нет, либо их нельзя получить законным путём, что для крайне принципиального директора КЦ равняется отсутствию оправданий Кэндалла. Директор КЦ может освободить Квентина по щелчку пальцев, но он медлит. Боится пойти против общества, боится свержения другим госпереворотом, наверно. Если он узнает, что ты угорь, я боюсь представить, что может произойти. Директор КЦ настойчив и лицемерен. Если он считает что-то правильным, будет идти по головам.

– Ты к нему не очень хорошо относишься.

– Это не столь важно. Ты не подставишь себя ради призрачного шанса невозможного спасения. Думаешь, директору КЦ важна жизнь Кэндалла? Ошибаешься. Я его хорошо знаю. Для него важнее самоутвердиться. Твоя задача – жить и учиться.