Читать книгу До второго потопа. Сага «Ось земли». Книга 5 - - Страница 8

Вечер выдался тихий и теплый. Под тонкий звон комаров и далекую гармошку гуляющей молодежи остывающее солнце медленно пряталось за лесом. Дмитрий Булай с женой провожали день, сидя на скамейке у выхода в сад. На душе царило благостное настроение. Зеленые плоды усыпали яблони и вишни, обещая обильный урожай, летели к ульям последние пчелы, завершавшие трудовой день. Ветерок доносил от пасеки сладковатый запах меда.

– Батюшки светы, – послышался на улице визгливый голос старухи Коробковой – глядите, что на небе деется!

Булаи посмотрели на небо, но ничего особенного на нем не увидели. Однако к голосу Коробковой прибавились другие бабьи причитания и скоро на порядке раздавалось громкое женское квохтанье. Булай поднялся со скамьи и вышел на улицу.

Что за беда случилась, девчонки? – спросил он, улыбаясь, и невольно повернул голову в ту сторону, куда глядела толпа. В гаснущем закате над окояновским лесом последний луч солнца обагрил длинное темное облако, и оно как две капли воды стало похоже на руку, держащую раскаленный меч. Сходство было настолько невероятным, что Булай внутренне содрогнулся и перекрестился. Такого он в своей жизни не видел. А бабы уже повалились на колени, истово крестили лбы и читали «Отче наш». На шум из домов выходили жители поселка и все замирали от таинственного и магнетического действия небесной картины.

– Не к добру – шептали в толпе. – Не к добру. Начнется скоро плохое дело. Он нам указывает, чего ждать – раздавалось тоненькое женское нытье и старческое хлюпанье старух.

– Ладно, ладно, красавицы – громко сказал Булай – нечего раньше времени слезы лить. Что будет, то и будет. А теперь давай расходиться.

Небесная картина растворилась вместе с заходом солнца и люди разошлись, задумчиво покачивая головами. Пошли домой и Дмитрий с женой. Повечеряв, легли спать, но сон не шел.

– Не к добру видение это, Митя – прошептала Анна – прямо, словно картина кем-то нарисованная. Не бывает этого просто так.

– Кем нарисованная? – усмехнулся Булай – что-то не припомню, чтобы на небе картины являлись. Новенькое что-то.

– Мы всего не знаем, а на душе нехорошо. Тревожно. Сынки наши оба в армии. Как бы ни началось.

– Тут ты права. После таких картин одно на уме. Как бы ни началось.

Они оба долго не могли уснуть, а в следующий полдень примчался из Окоянова на велосипеде гонец и объявил – началось. Над поселком залился женский плач – мало в каком доме не было призывника. Кто-то уже служил, а кого-то теперь быстро забреют. Мужики с потерянными лицами собрались на бревнах у правления. Все эту весть тайком ждали, но пришла она неожиданно. Пока крутили самокрутки, и разминали папиросы, Митька Белый смотался куда-то в конец поселка и вернулся с двумя бутылками самогонки. Нашли жестяную кружку, пустили по кругу. Закурили, понемногу разговорились. Суровая жизнь отучила их от верхоглядства. Никто не предрекал быстрой победы, никто не думал к осени вернуться на родной двор. Немцы – народ серьезный. Еще не забылась Первая мировая. С ними придется воевать основательно.

Дмитрий Булай сидел задумавшись. Он, как инвалид, ни какому призыву не подлежал, зато старший Анатолий уже третий год топтал сапоги в пехоте где-то в Белоруссии и младший Севка учился в артиллерийском училище в Томске. Детям придется хлебнуть военного лиха сполна. Самогонка не разогнала подавленного настроения. Он пришел домой с понурой головой и услышал тихий плач Анны. «Да, началось» подумал он.

В тот же день вечером примчался в бричке уполномоченный районного военкомата и зачитал список призывников первой очереди. Семеро парней, цвет поселка, собрались в кучу, обняли своих невест и пошли гулять гуртом до утра. А на утро, выдыхая тяжкий запах самогона, похлебали родительских щей, повесили за спины мешки с пожитками, сели на подводы и с толпой провожающих двинулись к большаку. По большаку уже шли подводы с призывниками и провожающими из Арь, Саврасова и других сел. Повернули к Окоянову и они, попылили по дороге сапогами и полусапожками.

В Окоянове у военкомата кишел народ, царила неразбериха. Играли гармоники, слышались нетрезвые голоса и плач. Поселковские расположились отдельной группой, расстелили на вытоптанной траве скатерть, положили на нее кто что с собою принес. Сидели, печально закусывали, женщины вздыхали и вытирали глаза концами косынок. Наконец, ближе к трем часам из военкомата вышел высокий, тощий как жердь лейтенант и сиплым голосом скомандовал:

– Призывники, в одну шеренгу становись!

Парни поднялись и стали выстраиваться в линию, которую им указал лейтенант.

– Сегодня производим отправку до сортировочного пункта в Арзамасе. Там вас распределят по родам войск. А сейчас полчаса на прощание с родными и выступаем на вокзал.

Через полчаса местный духовой оркестр нестройно грянул «Прощание славянки» и колонна двинулась к вокзалу. Вокруг нее бежали родные, словно пытаясь взглянуть в глаза кровиночке и дотронуться до нее лишний раз.

Ближе к вечеру над городом раздался прощальный гудок паровоза, и эшелон тронулся в путь. Заплакали, закричали, застонали бабы.

Страна пошла на войну.