Читать книгу Повелитель смерти и Королева жизни - - Страница 5

По мере приближения к любимому "особняку" Джексона каждый из участников проекта обращал пристальное внимание на соседние кварталы. По большей части это были просто бесформенные развалины, груды того, что когда-то было, возможно, кирпичом или камнем. Один раз они позволили Кубу упереться в вершину одного из таких курганов, но огромный вес летательного аппарата просто погрузил его в эту массу. Под ним не оказалось ничего, кроме той же песчаной пыли.

Судя по всему, местность, к которой они приближались, была отведена под эксклюзивное жилье для элиты страны. Возможно, здесь находились дома королевских особ, если, конечно, они были. Во всяком случае, выбранное Джексоном примечательное строение, несомненно, являлось домом самого высокопоставленного члена этой общины.

Когда все трое, вновь облачившись в шлемы и костюмы, предстали перед низким широким портиком, защищавшим вход в это здание, первое, что бросилось им в глаза, – декоративный орнамент фронтона, проходящий по всей его лицевой стороне. На нем в том же ярком, реалистичном стиле, что и на других скульптурах, был изображен рукопашный бой между двумя группами этих полудикарей, полузверей. А на заднем плане был изображен светящийся шар, очевидно, солнце.

– Видите? – воскликнул доктор. – Я имею в виду размер этого солнца! Сравните его с тем, как выглядит сейчас наша старушка звезда!

Они бросили взгляд на огромный огненный шар над головой: в девять раз больше, чем оно всегда выглядело на Земле, оно резко контрастировало с довольно маленьким шаром, изображенным на резьбе.

– Понимаете? – продолжал доктор. – Когда была сделана эта скульптура, Меркурий находился чуть ближе к Солнцу, чем сейчас Земля!

На архитектора это произвело огромное впечатление. Он с любопытством спросил:

– Тогда, наверное, люди стали такими же высокоразвитыми, как мы?

Ван Эммон одобрительно кивнул, но доктор возразил.

– Нет, Джексон, я думаю, что нет. На Меркурии никогда не было столько воздуха, как на Земле, и, следовательно, кислорода было гораздо меньше. А борьба за существование, – продолжал он, следя за тем, чтобы геолог одобрил каждое его утверждение, – борьба за жизнь – это, в конечном счете, борьба за кислород.

– Поэтому я бы сказал, что жизнь здесь была довольно напряженной, пока она существовала. Возможно, они… – он запнулся, потом добавил. – Я не могу понять, как получилось, что их жизнь оборвалась так внезапно? И почему мы не видим никаких скелетов?

– Скелеты?

Архитектор вздрогнул. Но в следующую секунду его лицо озарилось мыслью.

– Помнится, я читал, что электричество со временем разлагает кости.

И тут он снова вздрогнул, когда его нога всколыхнула эту безжизненную, бесплотную пыль. Возможно ли такое?

Когда они вошли в большой дом, первое, на что они обратили внимание, – это пол, без единого следа, покрытый пылью и голый, если не считать чего-то, что, возможно, было коврами. Форма – неизменный равносторонний треугольник, и здесь, с каким-то великолепным пренебрежением к существующим традициям, строители полностью отказались от потолка, а вместо этого наклонили три стены вверх, пока они не сошлись в одной точке, на высоте ста футов. Результат получился очень эффектным.

В одном из углов пол был приподнят над остальной поверхностью на три фута, а прямо за ним находился широкий дверной проем, проделанный в стене. Все трое сразу же направились к нему.

Здесь им очень пригодился электрический фонарик. Он показал плохо освещенную лестницу, очень широкую, без перил и нелепо крутую. Высота ступеней превышала три фута каждая.

– Разница в гравитации, – ответил доктор на вопросительный взгляд Джексона. – Возможно, для старожилов это и не трудно.

Они с трудом, как могли, поднялись по лестнице и достигли вершины через пять минут подъема.

Возможно, это была реакция на такую нагрузку, но, во всяком случае, каждый из них почувствовал явную потерю уверенности в себе, когда, отдышавшись, они снова принялись за исследование. Никто из них не сказал об этом остальным, но каждый отметил странное ощущение предчувствия, гораздо более тревожное, чем при других исследованиях. Возможно, это было связано с тем, что, торопясь, они не успели поесть.

Этаж, на котором они находились, был достаточно хорошо освещен обычными овальными окнами. Пространство было открытым, за исключением того, что в нем имелись перегородки, подобные тем, что они обнаружили в библиотеке. Однако здесь в каждом отсеке было только одно открывающееся отделение, причем расположены они были неравномерно. Более того, как с нарастающим беспокойством отметили трое, чтобы попасть в самый дальний от лестницы угол, нужно было пройти через каждый из них. Почему это вызвало беспокойство, никто не мог сказать.

Когда они уже почти прошли лабиринт, Ван Эммон, в десятый раз встав на цыпочки, чтобы определить свое местоположение, заметил то, что прежде ускользало от их внимания.

– Раньше эти отсеки были закрыты, – сказал он, почему-то понизив голос.

Он указал на ниши в стенах, в которых, несомненно, когда-то находились концы тяжелых балок.

– Что это было за место? Ловушка?

Неосознанно они сбавили шаг, приближаясь к последнему отсеку. Как и ожидалось, это был еще один лестничный пролет. Прежде чем идти дальше, Ван Эммон посветил во все углы, но, за исключением бесформенной кучи мусора в одном из углов, которую они не стали исследовать, здесь было так же пусто, как и на остальном полу.

Они снова поднялись, на этот раз на гораздо более короткое расстояние, но Джексону, небольшого роста, понадобилась небольшая помощь на крутой лестнице. Они не пожалели, что добрались до самого верхнего этажа особняка. Он был несколько лучше освещен, чем нижний, и они с облегчением обнаружили, что треугольные помещения не имеют значимых углублений в стенах. Их настроение заметно поднялось.

В самом дальнем от лестницы углу одна из стен поднималась прямо к потолку, полностью перекрывая довольно большой треугольник. Не обращая внимания на другие отсеки, трое направились к самому важному, по их мнению, месту. И их чувства оправдались с лихвой, когда они увидели, что обычный дверной проем в этой стене был защищен чем-то, что до сих пор полностью отсутствовало в других местах.

Он был закрыт тяжелой дверью.

Несколько минут доктор, геолог и архитектор стояли перед ней. Ни один из них не хотел признаться, что с таким же удовольствием оставил бы эту дверь открытой. Вернулось прежнее беспокойство. Тем более было необъяснимо, что при ярком солнечном свете в нескольких футах от двери каждому из них стало холодно.

– Интересно, заперта ли она? – заметил Ван Эммон.

Он надавил на покрытую пылью преграду, ожидая, что она превратится в пыль, но, очевидно, она была сделана из сплава, не поддающегося времени. Она стояла крепко. И, судя по всему, была абсолютно герметичной.

– Ну что ж! – неожиданно сказал доктор, отчего двое других нервно вздрогнули. – Дверь надо снести, вот и все!

Они огляделись вокруг – ни мебели, ни какого-либо незакрепленного предмета не было. Ван Эммон сразу же отступил от двери на шесть футов, и остальные последовали его примеру.

– Все вместе! – гаркнул геолог, и три бронированных алюминиевых монстра набросились на дверь. Она содрогнулась от удара, посыпалась пыль, и они увидели, что ослабили ее.

– Еще раз!

На этот раз по краю двери появилась широкая трещина, и третья попытка завершила дело. Бесшумно, так как не было воздуха для передачи звука, но с сильным толчком, который все трое почувствовали ногами, преграда упала на пол.

В тот же миг из темноты выплыла диковинная невидимая волна, похожая на крошечный порыв ветра, и пронеслась мимо троих людей с Земли. Каждый из них заметил ее, но ни один не обмолвился о ней в тот момент. Ван Эммон уже осматривал темноту с фонарем.

Судя по всему, это была лишь прихожая. В нескольких футах за ней была еще одна стена, а в ней – еще одна дверь, больше и тяжелее первой. Трое не стали останавливаться, а сразу же попробовали свои силы и на ней.

Полтора десятка попыток, не сумели даже пошатнуть массивную конструкцию.

– Бесполезно, – выдохнул геолог, жалея, что не может приложить ко лбу носовой платок. – Мы не сможем ослабить ее без инструментов.

Джексон был за то, чтобы попробовать еще раз, но доктор согласился с Ван Эммоном. Они решили, что, во всяком случае, уже достаточно долго находятся вдали от Смита. С того места, где они находились, Куб был вне поля зрения.

Ван Эммон включил свет на стенах прихожей и обнаружил на полке в одном конце аккуратную стопку этих маленьких катушек, всего одиннадцать штук. Он рассовал их по карманам. Больше ничего не было.

Джексон и Кинни стали уходить. Они отступили в главную комнату настолько далеко, насколько позволяли телефонные провода. Геолог все еще держался в стороне.

– Пойдемте, – беспокойно сказал доктор. – Становится холодно.

В следующую секунду они остановились, нервы были на пределе, услышав странное восклицание Ван Эммона. Обернувшись, они увидели, что он направляет свой фонарь прямо в пол. Даже в этом чужеродном скафандре его взгляд выражал ужас.

– Смотрите сюда, – сказал он негромким, напряженным голосом.

Они подошли к нему и инстинктивно оглянулись, прежде чем посмотреть на то, что было в пыли.

Это оказался отпечаток огромной человеческой ноги.

*****

Первое, что услышали исследователи, сняв скафандры в космическом корабле, – ликующий голос Смита. Он был слишком оживлен, чтобы заметить что-то необычное в их действиях; он почти пританцовывал перед своим стендом, где стояла неизвестная машина, теперь уже реконструированная, подсоединенная к небольшому электродвигателю.

– Работает! – кричал он. – Вы вовремя пришли!

Он стал возиться с выключателем.

– Ну и что? – заметил доктор тем спокойным тоном, которого он придерживался в тех случаях, когда Смита нужно было успокоить. – Что он будет делать, если запустится?

Инженер смотрел словно в пустоту.

– Что… – опомнившись, он взял наугад одну из катушек. – Здесь есть зажим, как раз подходящий по размеру, чтобы закрепить одну из них, – объяснил он, устанавливая ленту на место и продевая ее свободный конец в петлю на катушке, которая выглядела так, словно была специально для этого сделана. Потом он осторожно поставил между собой и аппаратом небольшую приставную доску и, взяв в руки длинную рукоять, пустил ток.

На мгновение ничего не произошло, кроме гудения мотора. Затем из механизма послышался странный шелест листьев, а следом, без всякого предупреждения, из большого металлического диска раздался высокий писклявый голос, гнусавый и пронзительный, но явно человеческий.

Слова были неразборчивы. Язык был совершенно не похож на тот, который когда-либо слышали на Земле. И тем не менее, осознанно, хотя и с некоторым скрежетом, голос продолжал, по всей видимости, декламацию. Были модуляции, паузы, предложения, но, похоже, все абзацы были короткими и по делу.

По мере того как все это продолжалось, четверо мужчин подходили ближе и наблюдали за работой машины. Лента разматывалась медленно; было ясно, что если одна тематика занимает всю катушку, то она должна быть длиной с обычную главу. И по мере того, как голос продолжал, в словах, совершенно непонятных, проступали некие драматические нотки, определяющие их смысл. Это был настоящий восторг.

Через некоторое время они приостановили это занятие.

– Нет смысла слушать это сейчас, – сказал доктор. – Мы должны еще многое узнать об этих людях, прежде чем догадаемся, о чем идет речь.

И все же, хотя все были очень голодны, по предложению Джексона они опробовали одну из записей, принесенных из этой непонятной прихожей. Смита очень заинтересовала эта нераскрытая дверь, а Ван Эммон был в самом эпицентре, когда Джексон завел мотор.

Слова геолога застряли у него в горле. Диск действительно дрожал от вибрации потрясающего голоса. Невероятно громкий и мощный, его гулкий, резонирующий бас бил по ушам, как раскаты грома. Он был непреодолим в своей силе, убедителен в своей уверенности, властен и силен до предела. Невольно люди с Земли отступили назад.

Он продолжал реветь и грохотать, говоря на том же языке, что и другие записи, но если первый оратор просто использовал фразы, то последний разрушал их. Чувствовалось, что он выжал из языка все силы, оставив его слабым и дряблым, непригодным для дальнейшего использования. Он выбрасывал свои предложения так, словно разделался с ними; он говорил не дерзко, не вызывающе, и, в меньшей степени, неуверенно, он говорил с убежденностью и силой, которые проистекали из знания, что он может скорее заставить, чем побудить слушателей поверить.

Нужно было набраться наглости, чтобы остановить его; и сделал это Ван Эммон. Почему-то все почувствовали огромное облегчение, когда затих этот гигантский голос, и тут же принялись обсуждать проблему со всей серьезностью. Джексон предположил, что первая запись была старой и изношенной, а последняя – свежей и новой, но, рассмотрев обе кассеты под микроскопом и убедившись в одинаковой четкости и резкости отпечатков, они согласились, что необыкновенный голос, который они услышали, практически соответствует настоящему.

Попробовав остальные записи из этой партии, они пришли к выводу, что все они сделаны одним и тем же диктором. Среди лент, принесенных из библиотеки, не было ни одной его записи, хотя среди них было огромное количество разных голосов; не было и другого диктора, обладающего хотя бы пятой долей той громкости, того резонанса, той абсолютной силы убеждения, которыми обладал этот неизвестный колосс.

Конечно, здесь не место описывать трудоемкий процесс интерпретации этих документов – записей того прошлого, которое кануло в Лету еще до появления человечества на Земле. В ходе работы было изучено бесчисленное количество фотографий, на которых было запечатлено все – от надписей до узлов машин и других деталей, дававших ключ за ключом к разгадке этого сверхдревнего языка. Расшифровать его удалось лишь спустя несколько лет после того, как исследователи представили свои находки крупнейшим лексикографам, специалистам по древности и палеонтологии. Даже сегодня некоторые моменты вызывают споры.

Но именно в этом месте, безусловно, следует вставить историю, рассказанную этим бесподобным голосом. И хотя она может показаться невероятной, если судить об этом по меркам народов этой земли, она вполне подтверждается фактами, обнаруженными экспедицией. Сомневаться в подлинности было бы просто смешно, а если бы, понимая язык, услышать оригинал в том виде, в каком он дошел до нас, слово в слово из железных уст Строкора Великослышащего, то можно было бы поверить; никто не смог бы усомниться, да и не захотел бы.

И поэтому изложение его на бумаге не соответствует действительности. Нужно представить себе, что эту историю рассказывает сам Стентор; нужно представить, что каждое слово падает, как удар запряженного в сани мамонта. Рассказ не велся – он выкрикивался, и вот как он звучал: