Читать книгу Верноподданный разбойник Антут - - Страница 5

– Ой, что делается! – вопил, сползая по стене, Унор. – Леден, слышь, Антута сейчас пришьют. Смотри, смотри!

– Ты б переоделся пошёл, – сказал я, укладывая голову на спинку кресла. Рукава уже коричневые.

– Это не коричневый, это бежевый! – как из-под земли вырос Леден. И оба согнулись пополам.

– Накостыляю! – сказал я, оба разбойника испарились, и брадобрей наконец приступил к делу.

– Слышь, бать, ты без свиста к лесу не приближайся, – выступил Леден, когда я объявился выбритым и подстриженным. – Сам знаешь, у нас с такими разговор короткий.

Я не ответил – что отвечать? Я и сам старался не смотреть в зеркало, откуда взирал слащавенький пижон.

– Мне пора. Вы остаётесь, – бросил я. Уроки танцев и политеса я посещал без их ведома.

У входа в зал столкнулся с баронессой, та сморгнула:

– Наместник? Я вас не признала.

Я невольно коснулся своей щеки. Она всматривалась в моё лицо, и это было даже более непривычно, чем гладкая кожа, по которой соскользнули пальцы.

– Сегодня большой день, – сказала она. – Не терпится увидеть вас в праздничном баркийском одеянии.

– Что? – не понял я.

– Ну, вы же, конечно, не забудете свои корни, наместник. Нас радует, что вы очарованы нашей культурой, но в диковинку было бы видеть вас на празднике в одежде серенидской знати. Это ни к месту.

– Береанно, ниа алана сена7, – выдал я.

Баронесса опёрлась о стену:

– Вы учите баркийский?

– Нет, Гартен учит.

Мы с пажом великолепно сработались. Он учился, обучая меня.

– Интересно, – она опустила глаза. – Доброго дня наместник.

Я исполнил нечто среднее между кивком и поклоном, что на языке знати означало "Удаляюсь, но ненадолго".

Ещё в первый день ребята притащили в мои покои сундук из баркийской повозки, но сегодня я впервые открыл его.

Словно назло Серениду все вещи были чёрными, серыми и коричневыми. Что из этого считается парадным я успел узнать из учебников Гартена. Да, я стал читать, оказывается, даже не забыл, как это делается.

Так что, на баронский бал я заявился в длинном коричневом камзоле с медными бляшками в два ряда от пояса и ниже, чёрных бриджах, серых чулках и коротких сапогах со шпорами.

Барон сидел с торца стола, баронесса – справа от него. Я, конечно же, по его кивку уселся на стул слева. На баркийскую одежду он и бровью не повёл. Хоть я и выделялся. Ведь гости разоделись один ярче другого. В глазах рябило от алого, золотистого, голубого, оранжевого…

Сам барон был в жёлто-золотом, баронесса в тёмно-красном.

Столы ломились от яств, правда, гости к ним не притрагивались. Я предположил, они боялись, барон их отравит. Странно было смотреть, как слуги уносили нетронутые блюда и приносили новые. А гости только переговаривались или произносили пышные речи, поднимая бокалы.

Позже мне объяснили, что это такая традиция: не есть на балах и торжественных встречах. Всё начиналось с обычая не начинать есть раньше хозяина, в то время как хозяина, да и всю знать, учили не набрасываться на еду, как с голодного края. В итоге, обычай перерос в состязание «кто кого переголодает», в конечном счёте, прикасаться к еде у всех на глазах стало считаться неприличным.

Боюсь, уже не вспомню, каков был повод для веселья, но тосты звучали однообразные. И тут я услышал своё имя:

– …Шозубринкаса прата-Завианаку, моего наместника, мою правую руку в любых трудных делах и начинаниях. За чужестранца, который обрёл здесь дом. Будь здоров! – он поднял бокал.

Я встал, взгляды устремились на меня, бокалы зазвенели, люди пили за моё здоровье. Было приятно и немного стыдно, я поспешно сел, чуть не расплескав на себя вино.

Позже начались танцы, и я не упускал шанса показать, чему научился. Рук, что кавалеру полагалось держать ладонями кверху, касались пальчики то одной, то другой прекрасной дамы. В жизни не видел столько красавиц!

Мы кружились в скромных серенидских миноях8, дамы по очереди переходили от одного кавалера к другому. Самым милым я шептал комплименты на баркийском, они опускали глаза, оголяли зубки.

Когда я решил взять перерыв и, отвернувшись к стене, набил рот вафлями – ну, смилуйтесь, уже живот урчал, зазвучали аккорды баркийского фортано9. Танца, неизвестно как попавшего в программу серенидских балов.

Он выделялся на фоне других танцев так же, как мой наряд выделялся на фоне серенидских. Или скорее, как серенидский наряд выделялся бы на фоне скучных баркийских.

В тот момент на меня смотрели даже слуги, забыв о подносах. От ругани в голос спас набитый рот, дожёвывая на ходу, я вернулся в ряды танцующих…

Вернулся и обомлел – на очереди в пару со мной была баронесса.

В этом танце кавалеру надлежало придерживать даму за талию и даже позволялось соприкасаться с ней одеждой. И вот моя ладонь коснулась её платья, и кожу обожгло. Я упёрся взглядом ей в плечо, но в красной ткани будто плясали языки пламени. Жар пошёл по руке, поднялся к шее.

Я старался не думать о ней, представлять, что рядом морщинистая мадам Ферта, учительница танцев. Но тщетно.

Ноги заплетались, я чувствовал удары сердца, но не ритм. Из движений выходили только монотонные покачивания, словно это не фортано, а серый миной. Я закусил губу и вовремя сделал поворот, хотя лучше бы не делал. Её лицо, её стан, её грация в одном движении пронеслись перед глазами.

Вдобавок я невольно обвёл взглядом зал, и с замиранием сердца отметил, что другие не танцевали. Мы двое были как актёры на сцене: одни в центре внимания.

Горячая волна хлынула к щекам. Я сощурился, чтобы не видеть её лица. Уверенный, в нём досада и разочарование.

Уйти. Сбежать и закрыться в покоях, дальше через окно, в лес, оттуда на юг, подальше отсюда. Хватит! Я слишком много на себя взял – я им не ровня. Вот только кому? Кто они, и чем смутили меня? Сегодня они поднимали бокалы за моё здоровье. Моё! Антута, ряженного разбойника. Это я их, несчастных, на бобах оставил. Я жулик и вор, а не какой-нибудь там Шозалинкас. Беру, что нравится, и общественное мнение меня не гложет.

Губы сами искривились в усмешке, я сделал следующий поворот, после чего притянул её к себе и закрутил в танце.

Разворот. Она оказалась ко мне спиной. Я помнил это движение и пошёл приставным шагом, она же шагала в такт, перекрещивая ноги. Я придержал её руку на весу, ещё разворот, и снова моя ладонь легла ей на талию, несколько па в сторону.

Слегка качнуться, отдалиться, шаг навстречу друг другу. Далее танец полагалось разнообразить "легкомысленными" движениями спиной и бёдрами. Начали. С правой лопатки симметрично. Для удобства я обхватил её талию обеими руками, она же держалась за мои плечи, пока движение не сменилось очередным поворотом…

Сложнейшие фигуры фортано давались играючи. Я наклонял её к полу, она перегибалась через мою руку. Я чувствовал её: её дыхание, когда она приближалась, её взгляд, когда отдалялась. Знал, куда она двинется, и как её повести. Мы двигались вместе, будто нас связывали невидимые нити. На других мне было плевать, взирал холодно и безразлично.

И вот на последних па мой взгляд упёрся в знакомый образ… чёрт возьми, барона!

Следом за фортано зазвучал очередной медленный миной. Я поклонился баронессе, она лишь наскоро кивнула мне и пропала из виду. Оставшийся вечер я сидел, желание танцевать пропало.

Случилось ли что-то? Трудно было сказать. Чем дольше я сидел и думал, тем больше казалось, что танец, он и есть танец, а странный взгляд барона адресовался вовсе не мне.

Под конец вечера я расслабился и, когда гости стали расходиться, занялся своей работой: раздал слугам указания, прошёлся по столовой и залу, ответил на пару вопросов усталых гостей.

В конце концов свечи погасли, столы были убраны, а коридоры пусты, и я направился в свои покои, еле волоча ноги от усталости. И тут меня остановил голос, который я ни с каким другим не мог бы спутать:

– Прата! Зайди ко мне!

Был бы я не такой уставший, сразу бы заподозрил неладное. Так спокойно барон разговаривал разве что с себе равными. На прислуге же вымещал недовольство, своё нормальное состояние по жизни.

Я направился к его двери и услышал за спиной в полумраке злобный шёпот:

– Ну, что, скажешь, собакин ты сын, в Баркии так принято? – барон впихнул меня в двери с такой силой, что я повалился на пол, вошёл сам и закрыл дверь.

– Клянусь вам, Ваша Милость, – я приподнялся, – в этом не было ничего личного.

– Ах… – барон задохнулся, всплеснул руками. – Ах, ты щенок! – лицо его исказилось усмешкой и злостью одновременно. – Так ты знаешь, в чём твоя вина!

Сглупил я, но включать дурака было уже поздно:

– Я не имел в виду… – вместо слов получился хрип, потому что его ступня прилетела мне под дых.

– Значит, виноват! Вот, что у тебя в голове, свинячий ты потрох, – свист в воздухе, удар палкой пришёлся мне по рёбрам. – Вот тебе, скотина! Будешь знать своё место.

Снова свист, удар обжёг спину между лопатками.

– Милорд! Я ни в чём перед вами не провинился! – заорал я.

Но барон дышал как бешеный пёс, палка снова засвистела. Я перекатился, увернулся от удара и дал дёру. Но барон встал в дверях.

– Что ж ты делаешь, скот позорный? Хочешь, чтобы весь замок узнал об этом? – он угрожающе выставил палку, но я перехватил её и спрятал за спину:

– Ваша Милость! Я ваш слуга, ваша опора! Верен вам, вашему дому, вашему имени, – тараторил я, что только лезло в голову.

– А не забыл об этом, когда танцевал?

– Милорд, там все танцевали! Мне выпала очередь. Я не мог отказать миледи.

– Отдай палку, мерзавец, я на тебе живого места не оставлю! Я тоже танцую фортано, и знаю, когда танцуют, а когда… – он замахнулся, я отпрыгнул.

– Я и танцевал!

– Не притворяйся! Ты не умеешь притворяться, я видел твою рожу, все видели. И что теперь порядочные люди об этом скажут?

"Порядочные люди промолчат. Что за мир! Зачем вообще танцевать фортано, если с ним связано столько проблем?" – подумал, но не сказал я.

Барон сел, но складка меж бровей не разгладилась, он кусал губы:

– Ты почему неженат до сих пор? – спросил он.

Холодок прокатился по спине.

– Я задал вопрос, ты оглох?

– Я слышал вас, милорд. Не знаю, что ответить, я на службе, не до того.

– Одно другому не мешает, – отмахнулся барон. – Тем более теперь ты просто обязан на ком-нибудь жениться или молва пойдёт. Парень молодой, ладный, хозяйственный, живёшь в моём доме и неженат. Это никуда не годится!

– Да почему?

– Не понял, ты возражаешь, что ли? Женишься, говорю, и как можно скорее!

Желательно до отъезда гостей объявить о помолвке.

– Я, Ваша Милость, сам буду решать, когда мне жениться. Личные дела…

– Замолкни! А то танцуешь больно резво, а говоришь больно много. Смотри у меня!

Слыхал, суд у нас в Серениде проходит подобным образом. Человеку за минуту зачитывают приговор, а на его вопросы только повторяют озвученное. Так что же мне хотеть? Я безмолвно ловил ртом воздух, а барон продолжал:

– Уже даже претендентка нашлась. Виконтесса Белианна. Целый вечер с тебя глаз не спускала.

"Виконтесса? Я понравился благородной даме?".

– Правда?

– Ага! – барон оскалился. – Так и знал, что ты согласишься.

– Я не…

– Учти при расчётах, что за ней закреплены немалые владения. Плодородная почва, скот, селяне. Всё твоё будет.

Я поймал себя на том, что забыл захлопнуть рот.

– Да ведь я нетитулованный. Даже не помещик. Какой из меня жених для знатной особы?

Барон улыбнулся:

– В этом плане тебе повезло. Эту даму интересует нечто иное. Богатством своим она готова делиться, а титул не ценит и подавно. Вот бы кто сердце её завоевал, а ты, похоже, на верном пути, – он подмигнул.

Колени подломились, я плюхнулся на сундук у стены:

– Невозможно. Вам, наверное, показалось.

– Ну, так к завтраку приоденься, я докажу тебе.

Так почти на согнутых коленях я добрёл до своих покоев, забыв даже пожелать барону доброй ночи.

– Меня женить хотят, – было первым, что я выговорил при виде Унора и Ледена. – На виконтессе.

Ребята переглянулись и загоготали.

– Это она тебя по полу поваляла?

Одежда моя измялась, на тёмной ткани белели следы сапог барона, а я уж забыл, почему ноют рёбра.

– Это я… танцевал, – сказал я.

Опять гогот, в покоях стоял сильный винный запах, видимо, заскучали тут без меня.

– Какой стиль чудной! – сказал Леден.

– А сбацай и нам, бать? – поддакнул Унор.

– Мне не до смеха, болваны! Говорю, женят меня.

– Ну так давно пора. Атаман на выданье.

– Ага, это… в пацанах засиделся!

До утра от них было ничего не добиться, а утром я проснулся раньше них, слишком рано. Оделся по-серенидски и пошёл судьбу свою высматривать.