Читать книгу О, мои несносные боссы! - - Страница 9

ДАНА

Что за ерунда только что произошла с Макаром?

Ни с того ни с сего скрючился и замычал от боли. Я воспользовалась шансом и удрала. Броситься на помощь не додумалась. Мы даже не из той категории знакомых, в которой неприязнь перекрывается беспокойством в экстренных ситуациях.

Придурок напугал меня. Что хотел сделать, когда потянул к моему лицу свою грязную клешню? Поцеловать? В немедленном порядке получил бы по своим крошечным бубенцам.

На автомате перебирая ногами через приемную, размышляю: может, я ударила Макара и от шока, вызванного беспардонностью парня, не заметила… не поняла, как именно защищалась?

Улавливаю краем зрения, что беловолосый цербер Кирсановых провожает меня неотрывным взором, двигая головой в том направлении, куда я держу курс.

– Ты закончила с сортировкой? – летит мне вдогонку. – Опаздываешь по срокам. Я же сказала, что нужно сделать задание до обеда.

Я резко останавливаюсь. Поворачиваюсь к Насте на каблуках и иду к регистрационной стойке, за которой ей самое место. Она и секретарское кресло – инь и янь.

– У тебя какие-то проблемы? – равнодушно спрашивает.

– Да. Ты моя проблема. Кирсановы моя проблема. Моё нахождение здесь – проблема, – вываливаю на недоумевающую блондинку головной геморрой. – Какого черта я делаю среди вас? – с едким, хриплым смехом провожу ладонью по волосам. – Цирк какой-то.

Высказавшись, шагаю в свой-не-свой кабинет, вспоминая наставление Макара мне: не рыпаться и быть хорошей девочкой. Кроткой, вежливой… Он же понимает, что я скорее язык себе отрежу, чем выскажусь уважительно в его адрес и других братьев?

Они не заслужили…

Они отняли у меня драгоценного человека.

Остаток дня вожусь с дурацкими бумагами. Изредка появляются на горизонте личные помощники Кирсановых. Тот мутный тип с похотливым взглядом, работающий на Феликса, больше не попадается мне на глаза. Другие секретари – мужчина и женщина – носятся туда-обратно, выполняя поручения начальства. Они сосредоточены, покорны перед боссами и неболтливы. Как ни увижу их – ведут деловые переговоры через блютуз-гарнитуру, не выпускают из одной руки дипломат, а из другой стаканчик кофе.

Еле дождавшись вечера, я первая с этажа мчусь к лифтам. Блонди за стойкой что-то возмущенно мне крякает: «Ты не должна уходить раньше руководителей», «Ты должна спросить разрешения»… Я должна показать ей нюдовый маниюр на среднем пальце и с удовольствием это делаю. Пусть катится к черту. Пусть пожалуется Кирсановым. Плевать. Я пережила этот день.

Я справилась.

Шикую и заказываю такси. Поездка на метро прикончит меня. Необходимо холить и лелеять последние нервные клетки.

Спускаюсь на цокольный этаж, читаю сообщение в чате с таксистом. Он подъедет через десять минут.

Но по истечению обещанного срока машина не появляется на парковке. Затем поступает сообщение о том, что таксист попал в дорожное происшествие.

– Что б тебя! – эмоционирую я, выкрикнув визгливо, и стискиваю телефон в ладони.

Осматриваюсь по сторонам. К счастью, не наблюдаю в обозримом пространстве случайных свидетелей моего маленького срыва.

Придется добираться домой на электричке.

– Проклинаю тебя, бедность, – ворчу я, подумывая о том, чтобы раскошелиться на пачку сигарет.

Я лезу в приложение с картой Московского метро и вздрагиваю от неожиданности. Рядом тормозит черный глянцевый спорткар с плавными линиями и непроницаемо-тонированными стеклами. Владелец железного коня не глушит мотор, но и не спешит показаться. Держит меня в напряжении и будоражит наличием роскошного транспортного средства. Я люблю машины. Спортивные тачки – моя слабость.

Четырехместный жеребец «Ferrari GTC4Lusso», красующийся передо мной, так и манить провести по его соблазнительным изгибам ладонью.

Любопытно, кому принадлежит зверь?

Я задаюсь этим вопросом и немедленно получаю ответ.

Владелец машины опускает темное стекло.

– Ждешь кого-то? – звучит из салона голос Феликса.

Я чувствую, как напрягается моя челюсть.

– Да, – скрещиваю руки на груди и поворачиваю голову, делая вид, будто выискиваю взглядом определенный автомобиль.

– Я могу подбросить тебя, – вот так просто предлагает.

Я ищу в этом подвох. Он обязан быть в словах Феликса. Потому что он Кирсанов. Самый безобидный, миловидный, но поговорка «В тихом омуте черти водятся» с давних пор ассоциируется у меня с младшим из трех братьев. Его темные и большие, как у бэмби глаза кофейного оттенка – телепорт во тьму ледяной, зыбкой бездны, скрывающейся за внешней умиротворенностью.

– Так что? Я могу тебе помочь? – спрашивает Феликс. Он терпеливо всматривается в мое лицо, бархатистый тенор звучит непривычно ровно и доброжелательно по сравнению с язвительной и злобной интонацией его родственничков. Такой контраст сбивает с толку, признаюсь.

– С чего бы тебе помогать мне? – в отличие от младшего Кирсанова я не в настроении изображать миролюбивость.

Феликс ведет плечом, постукивая пальцами по пассажирскому сидению, расположенному по соседству с водительским.

– Почему бы и нет? Слушай, Дана. Наши разногласия я давно оставил в прошлом.

Но мне что-то с трудом в это верится. Встроенный радар, нацеленный на лживые личности, бьет тревогу.

– Куда тебе нужно? – не отстает.

– Я же сказала, что жду машину.

– Точно? – Феликс кривит рот в быстрой ухмылке. – Может, ты боишься сесть в мой автомобиль? Думаешь, я что-то тебе сделаю?

Я сглатываю. В горле сухо, и я с радостью бы смочила его чем-нибудь красным полусладким.

– Я не маньяк, – смеется шатен.

Как знать…

– Зато твои братья – маньяки.

Он что-то нажимает на сенсорной приборной панели, и слышится щелчок. Феликс разблокировал пассажирскую дверь, и теперь толкает ее, раскрывая для меня.

– Да брось. Это всего лишь я, – парень расплывается в обезоруживающей улыбке, на его щеках появляются глубокие ямочки. – Помнишь? Я все тот же безобидный щеночек. Твой щеночек, Дани.

ФЕЛИКС

Даниэла скована. Она жмется к подлокотнику двери и упрямо смотрит вперед. Маскируется безразличием, но ее пальцы, сложенные в замок, и побелевшие костяшки выдают присутствие стресса.

Покровская долго отнекивалась, неся чушь про то, что ждет кого-то. Я же разглядел ее одиночество с первых секунд, как только она вошла в нашу жизнь. Снова.

Вуаль холодности смотрится на Дани лучше остальных масок. Потеря поддержки отца наверняка нанесла ошеломительный удар по ее идеальному мирку. Хрупкий стеклянный шар с треском начал сыпаться. Она в растерянности, со страхом смотрит на руины под своими ногами и мечется, размышляя над тем, как вернуть прежний и естественный для себя порядок вещей.

Я чувствую Дани, словно никогда не расставался с ней.

Ей проще думать, будто меня здесь нет. Она неподвижна, что вполне сойдет за восковое изваяние, созданное скульптором с ажурностью. А мне нравится вызывать в ней чувство смятенности. Это необычное ощущение владения контроля над ситуацией пьянит разум не хуже крепкого алкоголя.

Я расслаблено веду машину, не смущая Даниэлу разглядыванием.

– Ты же не повезешь меня в лес? – внезапно долетает до моего слуха апатичное предположение.

На ум тут же приходит неприятное воспоминание.

– Это было бы справедливо, но нет, – отвечаю я. – Я не причиню тебе вреда.

Физическая расправа – удел ничтожеств.

Однако эмоционального истязания моя компаньонка заслуживает с лихвой.

– Как прошел твой день? – интересуюсь я.

Даниэла издает странный фыркающий звук.

– Как будто тебе правда есть до меня дело.

– Иначе бы не спрашивал.

Я по-прежнему твой щеночек, Дани.

Я готов, наконец, укусить руку, приручившую и истязавшую меня.

– Я не хочу разговаривать с тобой. Я не считаю тебя своим боссом. И не притворяйся, будто мы когда-то ладили. Не изображай дружелюбие. На это противно смотреть. И я тебе не доверяю.

– Ух-ты, – я со смехом потираю подбородок. Надо бы побриться. – Очень информативно и предсказуемо. Но ты могла бы проявить усердие и хоть на несколько минут сделать вид, будто тебя не вывернет на приборную панель от самого факта моего нахождения рядом.

– Ты прав. Меня действительно вывернет.

– Тогда зачем в машину села? – я пожимаю плечами.

Она ерзает на сидении, отказываясь смотреть в мою сторону.

– Ты же как побитая собачка – не прекращал скулить, чтобы я села.

– Ты ничуть не изменилась.

Дана никак это не комментирует.

– В каком районе живешь? – я включаю GPS-навигатор.

Угрюмая брюнетка, от которой меня разделяет сенсорная консоль, морщит аккуратный нос. Медлит с ответом, испытывая дискомфорт.

– Ты стыдишься чего-то? – я играю с огнем, спрашивая Дану об этом.

– Нет!

Она впивается ногтями в кожу, отчего остаются четкие розоватые углубления.

– Тогда скажешь, куда я должен тебя привести?

– В Строгино, – наконец, выдавливает ответ.

О да, ей стыдно.

Бесспорно, она попала за черту Садового не по собственной инициативе. Лаврентий Андреевич изысканно поглумился над дочерью. Отнял у нее деньги, в которых она всегда видела способ влияния на окружающих. Лишивших их, стала слепым котенком, которому предстоит научиться выживать в этом огромном и жестоком мире заново, без привилегий. Но ее коготки остры, и она не брезгует вонзаться ими. Видит опасность во всем и в каждом, будто детеныш-маугли, попавший в цивилизованную среду обитания.

Столкновение привычной утопии с другой вселенной ломает Дану.

Как долго она проносит маску, прежде чем упадет на колени?

Я убираю руку с руля и лезу в карман, когда чувствую вибрацию.

– Да, сладкая моя, – отвечаю дочери.

– Папа, ты скоро будешь дома? – спрашивает Элла. На фоне слышу, как Эльза из «Холодного сердца» поет свою знаменитую песню «Отпусти и забудь».

– Скоро, детка. Ты кушала?

– Да, поела борщ. Лина приговорила, – ее голосок веселеет, когда она упоминает о своей няне. – Папа, я хочу мороженку.

– Какую?

– Шоколадную.

– Понял. Куплю. Что-то еще?

Элла задумчиво мычит.

– Две мороженки?

Я усмехаюсь. Щеку покалывает от пристального взгляда Даниэлы. Кошусь на нее и бормочу дочке:

– Уговорила. Куплю две. До скорого, принцесса.

– У тебя есть ребенок? – удивленно бормочет Дани.

Я убираю телефон в карман.

– Да.

Вижу, как брюнетка косится на мою пятерню в поисках кольца на безымянном пальце.

– Я не женат. Мать Эллы умерла.

Даниэла выдерживает паузу. Конечно же, не говорит, что ей жаль, или что она сочувствует моей утрате, и бла-бла-бла. Скорее разверзнется ад на Земле, чем от Покровской прилетит хоть одно доброе словечко.

– Как это произошло? – уточняет тихо.

– При родах. Внезапная остановка сердца.

– Паршиво.

Не могу не согласиться.

Мы с Таней не планировали ребенка, как и долгосрочных отношений, свадьбы, совместной старости. Случайно наткнулись друг на друга на вписке, я трахнул ее в тесной ванной комнате, и мы разбежались. Но спустя два месяца Таня попросила о встрече и сказала, что беременна. Аборт исключила, требований не предъявила. Просто поставила в известность.

Она была хорошей девушкой. Может быть, у нас что-то и сложилось бы. Не проходит и дня без горького сожаления о том, что Элла никогда не увидит свою мать.

Спустя час я останавливаю итальянскую спортивную крошку у нового жилища Даниэлы.

– Спасибо, – произносит она сухо и, не размениваясь больше на любезности, толкает от себя дверь.

– Пригласишь на чай? – наглею я.

– Разве тебя не ждет дочь?

Ждет.

– Значит, шанс есть? – дразню Покровскую и нарываюсь на ее фирменный стервозный тон.

– Не смеши.

– Что такого? В прошлом мы…

– Не продолжай, – резко обрывает меня и хлопает дверью.

– Я скучал, Дани, – протягиваю с улыбкой.

Золотисто-бронзовые лучи закатного солнца падают на ее лицо, ничего не выражающее и безукоризненно-красивое. Летний ветерок путается в аспидно-черной копне, играясь с прядками.

– Ты тронулся умом, если думаешь, будто я придаю или когда-либо придавала значение случившейся ошибке сто лет назад. Твое упоминание об этом неуместно.

На другой ответ я и не рассчитывал.

Даниэла высоко задирает подбородок, разворачивается и, покачивая округлыми бедрами, уходит.

ФЛЕШБЭК

РОМА

Май, 2013 год

Пиная камешки под ногами и дергая лямки портфеля за концы, Макар рассказывает вульгарную шутку, которую мы с Феликсом едва ли подпускаем к кромке своего внимания. Макар знает, что нам неинтересен прикол про вагиноз, тем не менее, мне становится любопытно, где он услышал этот кошмар.

У старшеклассников закончились уроки. Ученики толпой вываливаются из широких парадных дверей школы, едва протискиваясь в образовавшийся проем. Стоит невообразимый гомон, от которого Феликс спасается прослушиванием музыки, закрыв ушные раковины массивными наушниками, а Макар несет полный бред. Я предоставлен самому себе, разглядывая знакомые лица и девичьи задницы. Благослови господь короткие клетчатые юбки и высокие черные гольфы. Чертовски сексуально.

Ничего не предвещает беды. Вдали на парковочной территории частной школы в живописном уголке Подмосковья я замечаю автомобиль, который ежедневно привозит и отвозит нас домой к Покровским. Само собой, Даниэла катается отдельно.

Я и братья не возражаем против такого разграничения. Лаврентию Андреевичу говорим, что так комфортнее, ведь после школы мы навещаем отца в больнице, где нам снова и снова повторяют, что не наблюдается положительной динамики, а у Даны куча своих планов: репетиторы, встречи с подружками, шоппинг…

Компании этой дряни я предпочел бы ежедневные чаепития с Гитлером. Дома мы давимся любезными улыбками в присутствии друг друга, но здесь, без надзора ее отца, Дана не притворяется, что является земным воплощением сатаны.

Вдруг кто-то пихает меня в плечо.

– Х*ли растянулись на всю дорогу? – громыхает голос Мохина. Он, кстати, ее бывший. До сих пор сохнет по стерве, бегает по ее поручениям, как послушный рыжий песик.

Он в компании своих дружков-качков замедляет шаг вместо того, чтобы обозвать нас стандартным набором оскорблений как обычно и уйти восвояси. Феликс снимает наушники и подбирается к моему боку. Макар прикрывает младшего собой, иллюстрируя готовность вести переговоры с докучливыми придурками.

– Ну так протиснись, – нагло бросает Мохину.

Я не хочу нарываться, но и проглотить наезд не получится. Никогда не получалось. Гордость рвется на передовую, ведь для меня нет ничего важнее защиты семьи.

– У тя проблемы, конченый? – Мохин, сынок московского областного прокурора, делает шаг к Макару и плюет на потертые черные конверсы моего брата.

В те времена, когда наш отец возглавлял процветающий холдинг, Мохин и прочие отпрыски богатых ублюдков страны, нашедшие сосредоточение в стенах этой школы, готовы были отполировывать наши задницы своими языками, чтобы угодить. После того, как папа слег, а корпорацию изо всех сил пытался удержать на плаву его лучший друг Лаврентий Покровский, я и братья стали уязвимыми. В конце концов, холдинг пошел ко дну, не принося прибыли. Папа так и не вышел из комы. Я, Макар и Феликс переехали в дом Покровского и обрели врага в лице его дочери. Она совсем с катушек слетела, после того как похоронила мать.

Я стискиваю кулаки и выступаю вперед, но посторонние руки обвиваются вокруг мох локтей, удерживая на месте. Дружки задиристого недомерка гогочут мне в уши, еще несколько ребят пристраиваются за Феликсом.

– Какого хрена вам надо? – цежу я, глядя на Мохина.

Осматривается по сторонам, подмигивает группе девчонок, замедливших шаг неподалеку. Они с любопытством пялятся на наше сборище, видят, что назревает конфликт, но жмутся друг к другу и отворачиваются, когда Даня Мохин вытягивает губы и чмокает воздух, посылая им поцелуй. Затем смотрит на нас и отдает краткий указ своим парням:

– Ведите их.

Меня и братьев хватают, заламывая за спины руки. Срывают рюкзаки, наушники Феликса летят на асфальт и ломаются. Он любил их и кассетный MP3-плеер, который распадается на куски пластика вслед за массивной гарнитурой. Отдавал предпочтение индивидуальности и винтажности в эпоху цифрового прогресса.

– Отпустите! Куски собачьего дерьма! – рычит и вырывается Макар.

Ему прилетает кулаком по челюсти от Данила. Сволочь! Мои попытки освободиться блокируются дикой сворой послушных псов Мохина. Их дюжина, не меньше. Они окружают со всех сторон, кооперируясь в плотное кольцо. Тащат нас в неизвестном направлении, а просьбы о помощи глушатся какофонией безудержного хохота.

Куда смотрят учителя?! Почему поблизости нет никого из взрослых?!

Нас запихивают в тачку – большой темный джип, принадлежащий Мохину, но за рулем незнакомый парень.

– Прекращайте, это не смешно! – вперемешку с матом орет Макар.

– Захлопнись, г*ндон, – его снова лупят по лицу.

Еще несколько ребят из одиннадцатого залезают следом, бьют нас в животы (даже Феликса, не проронившего ни звука), выбивая воздух из легких, и напяливают черные тряпичные мешки на головы.

Перед тем, как мелькающие картинки парковки и слоняющихся учеников превращаются в одно неясное пятно, которое в свою очередь сменяется непроницаемой тьмой, я улавливаю неискоренимый женский образ.

Ее коварную улыбку, расслабленную позу и тонкие пальцы, которыми она как будто бы лениво перебирает в воздухе в жесте прощания.

Даниэла, мать ее, Покровская.

Она это подстроила?