Читать книгу Росток на руинах. Социальный омегаверс - - Страница 8

Если б не моя фанатичная страсть к Лиенне, я бы не понял, почему Гай радовался. Но по той же причине я сам недавно мечтал, чтобы Тара не было в клане. Когда альфа очень чего-то хочет, он пойдёт на всё.

Вот о чём они с Карвелом шушукались утром в лесу. И Карвел знал, понял я. Он пытался что-то изменить, предупредить меня об опасности, но о заговоре мне так и не сказал, потому что был заодно с Гаем. Если меня не будет, омеги перестанут рожать светленьких одинаковых детей.

Халлар предупреждал об этом, но я и не думал, что мои братья… Что это будет так скоро, подло и открыто, и так не вовремя. Я давал Тару намного больше шансов спастись.

Всё же коммуны правы. Мы, альфы – злейшее зло. Нас ведёт похоть, и нет ничего сильнее. Ни братство, ни мечты Халлара о сплочённой против врага армии. Всё чушь по сравнению с течной ароматной задницей.

Следующая остановка – смерть.

Ещё можно было выбраться на крышу, добежать до локомотива и расстрелять машиниста через окно. Но тогда пришлось бы бросить омегу и Тара. Сколько там в поезде ещё охраны, где они сидят? Поднимется тревога, я не сумею вернуться сюда и вытащить обоих. Меня всё равно убьют.

Хотелось метаться по вагону и что-нибудь крушить. Или орать от досады, что всё так позорно кончится. А я стоял и гладил омегу по тёплому бедру, в каком-то отупении. Никак не верилось, что это конец. Будто всё не со мной, сон…

Что ж, кажется, я сделал для клана всё, что мог. Никто не будет вспоминать обо мне плохо, кроме Карвела и Гая, самых близких братьев. Я не знал свою фамилию и не помнил родителей, но был уверен, что альфы моего рода умерли достойно. И я изо всех сил буду стараться, чтобы там им не пришлось краснеть за меня. Отставить панику.

Я поцеловал омегу в смуглую щёку и перекинул её на другое плечо. Проверил автомат. Надо не забыть оставить пулю для себя. Если бы я мог, оставил бы и вторую – для омеги. Но ни один взрослый альфа не способен убить омегу, против инстинкта не попрёшь. У меня рука не поднимется выстрелить в неё или выбросить из поезда, чтобы она долго страдала с разбитыми внутренностями.

Поэтому придётся оставить её коммунам. Она так никогда и не узнает, что один невезучий альфа держал её на руках. Беднягу снова будут терзать в неволе и использовать как источник сырья для инкубатора. Простила бы она меня?

А вот Тара следовало выбросить немедленно; коммуны не должны видеть гордого альфу таким жалким и уж точно не должны взять его в плен. Может, ему повезёт не свернуть шею? Он живучий.

Я уже шагнул к тамбуру, когда заметил за окном взметённую столбом пыль. За полосой деревьев по просёлочной дороге мчался «Раск», обгоняя поезд. Гай хотел удостовериться, что я не выпрыгну. Смог бы он добить меня, расквашенного о камни?

Я прицелился: попаду в него отсюда, есть шанс. Хотя поезд и шатает, а «Раск» то и дело ныряет за ветки. Но чёрное пятно головы на мушке. Предатель!

Автомат затрещал, очередь взбила листья. Гай пригнулся в машине и добавил скорости, пыльное облако скрыло его. Кхарнэ. На том свете отыщу тварину.

Прыжок через дым – я ворвался в аптечный вагон, хватая в зубы светоуказку. Выстроил ряд коробок и осторожно уложил на них омегу.

Тар истерично заскулил, учуяв пламя за дверью, вжался в стену. Прости, брат, подставил я тебя.

Карвел видел его на крыше поезда и до конца своих дней будет помнить об этом. В нашей битве за омег Тар вообще не участвовал, но вот – попал под раздачу… И ты, Лиенна, прости меня. Особенно ты.

Кулак обрушился на красно-синюю шапку, завывания смолкли. Нокаут с одного удара, он-то меня и сгубил. А как ещё Тара в огонь вытащить? Я поднял обмякшее тело – здоровый кабан – и поспешил к выходу. Санеб уже, наверно, из окна видать.

Сплошной белой полосой мелькала щебёнка между шпалами. Острая, я помнил. Надо бросать Тара подальше, туда, где зелёным забором топорщатся кусты. Пришёл бы сейчас в себя – сам бы от огня выпрыгнул.

Локомотив пронзительно загудел, вагон резко дёрнуло. Я свалился набок, в коптящую кучу дряни; мокрый от пота Тар придавил сверху. Завизжали рельсы, и в окне я стал различать отдельные столбы с проводами.

Быть не может! Мы тормозили! О, великий Отец-Альфа, да я везунчик!

Колёса стучали всё реже. Я отпихнул Тара, высунулся в окно. Впереди, в голове поезда, заклацали выстрелы, там что-то чадило чёрным. Уже различались отдельные куски щебёнки внизу. Всё, валить надо отсюда.

Я выпихнул Тара из окна. Тело перекатилось по насыпи и замерло. Не пойдёт. Пришлось выскочить следом – поезд еле полз – и оттащить Тара подальше в кусты. Из передних вагонов сыпали коммуны в синих формах, бежали к локомотиву. Там тарахтели автоматы. Один взгляд на дым из моего окна, и они попрут сюда. Что происходит-то?

Да пофиг.

Я метнулся обратно в горящий вагон, стягивая на бегу куртку. Жар обжёг кожу через майку – что ж я, долбодятел, раньше не подумал, как тут горячо? Омега так и лежала на коробках среди аптечной вони. Я замотал её в куртку и вытащил на свободу.

Как хорошо-то снаружи! Дыма я на всю жизнь нажрался.

Выстрелы грохотали ближе, охранники что-то орали в мегафон. Я пригнулся в кустах, добрался до спрятанного Тара. Убраться надо как можно дальше, сейчас тут такой ералаш начнётся. Бежать мне до Файгата, потом по воде, потому что по моему следу стопудово пустят псов.

Кряхтя, я взвалил на свободное плечо Тара. Ого! С двойной ношей далеко не убегу.

Что-то я не помню, долго ли после моего нокаута отходят? В такие моменты всегда был в боксе с пищащей подо мной омегой. А знать хорошо бы.

Итак, где я? Санеб сзади, значит Файгат справа, где-то за холмом. Ещё и на холм лезть, в гору.

Солнце жарило не хуже горящего вагона, тяжесть давила в землю. Но стрекотание автоматов за спиной – лучшая подгонялка. С каждым шагом смерть была всё дальше.

Добравшись до вершины холма, я позволил себе передышку. Здесь всё заросло каштанами, нас давно не было видно. Я скинул Тара, аккуратно положил омегу на траву в тенёк. И с блаженством уселся рядом.

Живой! Кто-то на небесах точно за меня впрягается. Я признательно поднял им большой палец: спасиб, чуваки.

Вытащил у Тара из-за пазухи фляжку и выхлебал до дна, пить хотелось жутко, хоть чего-нибудь. Таровская бормотуха обожгла горло, тараном вдарила в голову. Как он эту дрянь пьёт и не морщится? Напрасно я: в башке и так от дыма ломило, теперь вообще окосеть могу.

Перестрелка внизу вроде поутихла. Что там всё-таки случилось? Я залез на похрустывающее дерево, надо же рассмотреть. Лишь бы не сломалось под моим весом.

Отсюда виднелись близкие крыши Санеба, курящие трубы котельных, придорожные щиты с президентом Сорро. Вдоль стоящего внизу состава уже никто не бегал. Морда локомотива дымилась, под ней угадывались искорёженные останки автомобиля. Нас спасла обычная авария?

Я глянул вниз – не преследует ли кто – и чуть с каштана не сверзился. По холму карабкался Гай с автоматом в руке. Лицо в кровоподтёках, щегольская куртка разорвана и вся в пыли. Правая рука висела плетью, перетянутая куском майки поверх рукава. Сам пришёл, голубчик. Не в него ли коммуны стреляли?

Догадка пришибла.

Это «Раск» догорал на рельсах под локомотивом. Гай пустил его под поезд и выпрыгнул, вот и ободранный такой. Получается, он в одиночку от охранников отбился? Хренасе. Захочешь жить – и не такое сотворишь.

Но если он хотел моей смерти, на хрена тогда поезд остановил? Решил, что прикончить меня лично – вернее? Что за фигня творится?

Я спрыгнул с дерева, поднял автомат и вышел вперёд ждать, когда Гай доберётся до вершины. Я должен был посмотреть ему в лицо.

Он показался из-за каштанов, шатаясь измученно. Явно не ожидал меня увидеть, остановился в пяти шагах, тяжело дыша. Я взглянул в чёрные глаза, и всё стало ясно. И Гай понял, что мне всё ясно, но не пытался ни напасть, ни убежать, словно ему всё на свете осточертело. Только вяло кивнул на мой ствол:

– Да брось ты. Мог бы тебя завалить, уже б давно завалил…

Он откинул автомат, уселся на траву под нацеленным дулом. И молча смотрел куда-то вбок. Безразличный, окровавленный и побеждённый. Так альфы сдаются.

Не хватило духу, понял я. Гай даже предать толком не сумел, а ведь возможность была роскошная. Но для предательства надо яйца покрепче.

Почему же ничто не говорило о надвигающемся срыве? Да, Гай всё больше огрызался на меня, но так с детства повелось. Карвел – тот вообще вида не подавал. Встретит меня утром, как обычно, и только ссадины на его лбу напоминают о последней драке за омегу. Но чтобы вот так – удар в спину?

– Всё так плохо? – я опустил автомат.

Гай теребил травинку.

– Хуже некуда… – вздохнул. – Ты ж нам жить не даёшь.

«Нам». Значит, Карвел с ним заодно, верно я догадался.

Я сел тоже, в пяти шагах от Гая, и уставился на ветки.

Да, когда другие группы на вылазках, в клане с Карвелом и Гаем всегда рядом я. Что это за чувство, когда у тебя из-под носа выхватывают омегу, которая уже почти твоя? Я не помнил. Зато передо мной несколько лет вертела недостижимым задом белобрысая хамка, насквозь принадлежащая Тару. Несложно понять Гая. Но разве я виноват, что он не может взять то, что хочет?

– И что, значит, надо меня убить?

– Не ссы, не убью, – отозвался Гай через плечо.

– Чего ж так?

– Помнишь, ты в детстве нашёл меня и поделился гнилым сухарём?.. Зря ты это сделал, я тогда почти сдох… – Он горько хмыкнул: – Сколько раз хотел тебя убить, а хрен. Всё из-за того грёбаного сухаря.

Вот как.

Горечь поднялась в горле, мерзко – глотаешь и не можешь сглотнуть. Я был не прав, вовсе не слабость останавливала Гая от предательства. Халлар никогда не врал – есть вещи сильнее похоти. Есть. Я где-то очень серьёзно ошибся.

– И что мы делать будем? – спросил я.

Он так и не обернулся, но и глядя на его затылок, где чёрные пряди слиплись от крови, я видел, как ему паршиво. Поэтому сказал «мы», хотя уже знал, что буду делать сам. Даже сейчас мы с Гаем всё равно «мы», потому что я тоже виноват в этом дерьме.

Нельзя было забывать, что клановые омеги – единственные на многие тыщи квадратных километров. И все мои: когда дурею, ни словами не остановить меня, ни кулаком. Только выстрелом. А братья – живые здоровые альфы, у которых яйца взрываются от переполнения. У них не было другого выхода.