Читать книгу Жизнь российская. Том второй - - Страница 9

Думы разные, мысли беспокойные

Все мы под Богом ходим.

Русская поговорка

Антонина была ещё на работе, когда Кульков вернулся из похода в Пенсионный фонд. Вояж туда оказался очень удачным, но продолжительное по времени путешествие и нахлынувшие положительные эмоции, которые в последнее время встречались очень и очень мало и весьма-весьма редко, выбили его из колеи, он устал.

Василий быстренько скинул сырые ботинки с белёсыми следами от химических реагентов, повесил на вешалку меховую свою курточку, на тумбочку кинул шапку с шарфом и перчатками… и шмыгнул в комнату полежать на диване, а то притомился от сегодняшних передвижений, топтаний, стояний и ожиданий.

До того он устал, что аж в животе рези жуткие появились и колики со спазмами по всему телу больному расползлись. От самого подреберья с находящимися там сердцем, лёгкими и другими внутренними органами и ниже… до паха…

В паху сдавило так, будто бульдозер тяжёлый карьерный проехал там туда-сюда и обратно… да ещё гусеницами с траками острыми железными развернулся пару раз на триста шестьдесят градусов. Неприятно было и больно. Хоть волком вой. Хоть на стены лезь. Хоть штукатурку грызи. Хоть ногтями её царапай. Хоть в омут кидайся. Хоть под паровоз бросайся. Хоть со скалы в пропасть сигай. Хоть что с собой делай…

Одно успокаивало, утешало и радовало – его чёртовы хождения закончились положительным результатом: дали, наконец, справку. Даже две справки!

Спасибо им, замечательным женщинам из 6-го кабинета районного Пенсионного фонда. Спасибо огромное этой дивной бесподобной красавице Изольде Генриховне и её юной прелестной старательной помощнице милой Людочке с прелестными конопушками на белом личике и ярко накрашенными красными губками-бантиками.

Перебирая в памяти пережитое за эти дни, Василий Никанорович пришёл к выводу, что мир всё же не без добрых людей, несмотря на сплошной коварный негатив, царящий в последнее время в его многострадальной стране.

«Нет, не всё так уж плохо…» – уговаривал себя Кульков, развалившись на диване. Он гнал прочь из головы те нехорошие моменты и явления, которые жить мешали ему, в частности, и народу, в целом.

Пожилой седовласый человек, пенсионер по старости, Вася по имени, Никанорович по отчеству, по папе родимому, пытался быть удовлетворённым, весёлым, оживлённым, беззаботным и беспечным.

Ему очень понравилось, как с ним, с больным человеком, обошлись в том местном отделении Пенсионного Фонда Российской Федерации.

Его приняли как великого гражданина! Как заслуженного деятеля! Как всеми уважаемую личность! Как всем известного активиста! Как воротилу! Как пророка! Как царя! Как короля! Как принца! Как вип-персону! Как Мессию! Как помазанника Божьего! Как настоящего человека с большой буквы. Не как скотину безродную…

На этой идеалистической волне простой российский старший охранник вздохнул полной грудью, почувствовал себя гордым, счастливым и свободным, слегка отвлёкся от этих нехороших реалий. Отошёл он от действительности. Сел в лодку с парусом, отплыл от берега крутого и отправился в свободное плавание.

Душа рвалась наружу. На приволье. На простор.

Василий тут же перенёсся куда-то туда… в даль дальнюю… в мечту свою заветную, в другое измерение, в светлое и манящее будущее.

Ему показалось, что он там, на широком русском просторе, на раздолье, на вольнице… лихо и вольготно скачет по степи, сидя в удобном кавалерийском седле, навстречу своим добрым мечтаниям, своим грёзам, своим чётко сформулированным и обусловленным целям.

«Эх… как же… бляха-муха… хорошо-то!..» – кричал он во всё горло, то и дело пришпоривая красного коня. Шибче! Ура! Быстрей! Скорей! Успеть чтоб… к той хорошей жизни… к счастливой… На всю степь широкую орал он, Вася-Василёк. Головой крутил. Языком цокал. Как тогда… как в детстве… Щёлкал. Сильно. Ядрёно. От нёба самого… Прилеплял язык к нёбу и отдирал от него резко. Хорошо у него получалось. Звонко. Хлёстко. Аукал он. И гигикал. Громыхал. От одного края и до другого… От этого берега и до противоположного… От степных мест и до горных… От равнины и до вершин высоких… Далеко-далеко… Туда… В неизвестность… До горизонта самого…

«Ах… как хорошо… Эх… как здорово… Ух… как скусно…» – вопил он.

Но вдруг откуда-то снизу… от земли от самой… кто-то пнул его под зад коленом, потом в лицо подковой лягнул, заржал, как дикая лошадь Пржевальского, но как-то зло, ехидно и желчно, и тут же попытался выдернуть за уши из уютного седла, в котором ему так было хорошо, удобно и комфортно.

Кульков никак не ожидал такого гнусного пассажа. Чего-чего, но только ни этого…

Кто-то… какой-то гад… хочет его лишить этой прелести… Свободы… Счастья…

Но вот кто? Кто это? Кто этот шалопай? Кто этот раздолбай? Кто этот разгильдяй?

«Эй, ты! товарищ! Ну-ка, отзовись!! Ну-ка, покажись, открой морду лица своего!»

Но никто не отзывается… никто не показывается… То ли боится, то ли стесняется.

«Эй, ты!.. приятель!! Не прячься! Выходи на свет божий!»

Но никого нет… Никто не появляется… Не признаётся… Не сознаётся…

Что делать?! Как быть!? Может, он не один там…

«Эй, вы все!! Чего вам надо?? Чего пристали?? Отчепитесь!!»

Но… не отчепляются… А наоборот – за волосы теперь они его держат… крепко.

Василий в комок весь сжался. Как ёжик. К коню прилип – не отодрать. Ноги под брюхом хотел сцепить, но не удалось… – коротки, ноги-то… Вот зараза… Да и руки тоже коротки и корявы. Да! корявы. Руки, как крюки! Не слушаются они…

Что делать!! Как же быть, всё-таки… О, Боже… Подскажи… Будь ласка…

Пенсионеру вдруг в голову мысль добрая втемяшилась: с конём слиться, спаяться, в нём спрятаться, там… внутри… как в Троянском…

«Да! Спасибо! Так и сделаю! Я сейчас…»

Но, не получилось, не срослось… – нехристям и антихристам каким-то фертом удалось всё же седока горемычного заполучить: за уши его, бедолагу, прямо из седла выдернули… из кавалерийского вынули… Да так сильно, что лопухи эти красные чуть не оторвались от тяжёлой головы.

«Да… Хорошего, вообще-то, в этой жизни совсем мало, одни мытарства кругом сплошные…» – остепенился бывший бравый седок и сник.

И он в реальность вернулся. В действительность воротился. В свою гиблую жизнь возвернулся. Не солоно хлебавши… Не удалось ему кавалеристом побыть. Хоть на часик, на минуточку, на секундочку. И конь красный ретивый ускакал куда-то… в неизвестность.

Всё. Нет больше коня.

И Вася уже не седок. Да-да. Не седок он.

Не красный он кавалерист. И не о нём былинники речистые ведут рассказ.

Не борец он за народное счастье.

Не творец хорошей жизни.

Не создатель лучшей доли.

А кто он тогда? Кто??

Никто. Нечто. Ноль без палочки. Вот кто…

Да… Все мы под Богом ходим… Истинно…

Кульков в детство тут перенёсся… – в то время… в прошлое… в былое…

В его воображении вновь стали возникать разные картинки из минувшего, из того, из пережитого, из давно прошедшего, но не забытого.

Эх… сколько же он сам выстрадал за свою жизнь, сколько перенёс лишений, унижений и невзгод. Да… было такое дело…

Но ничего, прошёл он этот путь тернистый, не сломался, не согнулся, не спился, не озверел, не скурвился, остался жив, остался человеком.

Так ему, во всяком случае, казалось.

Так ему уже и снилось, лёжа на мягком диване.