Читать книгу Жизнь российская. Том третий - - Страница 11

Тётя Глаша наводит порядок

Василий Никанорович и Лилия Сергеевна уныло сидели на диванчике. Они были расстроены. Они были огорчены. Они сожалели, что Вадиму, их славному товарищу, их соседу по больничному дивану, снова не удалось рассказать, а им не посчастливилось узнать о Троичности Бога, описанной в Ветхом Завете.

Их что-то отвлекло… Их что-то остановило… Их что-то оборвало на самом интересном и познавательном…

Со стороны лестничной клетки нежданно-негаданно необычайно шумно стало. Шумнее, чем обычно в подобных общественных заведениях в час пик или в час великого человеческого противостояния. Содом и Гоморра. Гвалт. Гомон. Галдёж. Ругань. Брань. Вопли дикие. Рык звериный. Недовольство яростное. Возмущение. Перепалка. Какое-то хаотичное хождение и перемещение пациентов: хромых, косых, кашляющих, шмыгающих носом, загипсованных и забинтованных. Скакание, подпрыгивание, перебежки с места на место людей. Нервное их поведение. Лихорадка. Ажиотаж. Бесконечное перетаскивание туда-сюда вещей – сумок, пакетов, одежды, не! сданной (или не! приятой) в гардероб.

Что там происходит? Что там приключилося? Что? Что?? Что???

Из-за чего там опять шум и гам? Кто кого там вновь обидел?

Что там такое творится? И почему?

Отчего там ор и грохот?

С какой стати переполох там…

Что там случилось? Почему там ералаш сплошной…

Неужели… неужели… неужели снова драка бабья?

Кто скажет? Кто подскажет? Кто пояснит? Кто разъяснит?

И вот… люди добрые нашлись, они и сказали.

Да и видно уже стало. Не надо и говорить никому, не надо и слушать никого.

Василий Никанорович, Лилия Сергеевна и Вадим, как по команде откуда-то сверху (не от Бога ли), повернули головы в сторону: раз – два!

А там… а там… Переполох людской там…

Почему? Надо разбираться…

Как оказалось, там полы мыли. Поэтому и ажиотаж. Поэтому и лихорадка. Нервотрёпка там из-за этого. Людские страдания. И столпотворение невероятное.

Ругань и беготня там оголтелая… Сквернословие… Мат-перемат…

Жуть там страшная… Ужас сплошной… Ад там сущий творится…

Уборка мусора там происходила. Уборка рассыпанной теми недавно дравшимися чёртовыми бабами землицы из разбитых вдребезги цветочных горшков… Подметание там велось… и мытьё полов… запачканных пациентами.

Мыть полы – это хорошо. Даже отлично.

Превосходно. Необходимо. Великолепно. И нужно.

Всем это известно и понятно. Это аксиома.

Тем более в общественном месте те полы находятся, там, где народу всегда полно, когда полы от обуви чёрными становятся. Ну и мусору от людей всегда навалом.

А как мусору там не бывать… Не случается такого… Завсегда его полно…

Кто бумажку какую-нибудь ненужную на пол кинет, кто фантик от конфетки, кто обёртку от жвачки, кто саму жвачку прилепит в явное, а то и в невидимое место… кто плюнет, кто сморкнётся, кто сопли по диванной обивке размажет, кто ножиком чиркнет, кто гвоздиком ширкнет… кто иголкой… кто булавкой… кто семечки рассыпет, кто пирожок откусанный бросит, кто сухарик, кто булочку, кто пряник, кто печенье, кто корку арбузную втихаря в проход швырнёт, кто шкурку банановую кому-нибудь с ехидцей под ноги подбросит, кто пасту из ручки выдавит… кто ещё что-либо гадкое, подлое и тайное придумает и сделает… у кого-то грязь с обуви налипшая комками отвалится.

Некоторые балбесы, шакалы и козлы безрогие сами эту грязь с ботинок сбивают, отколупывают, отхлопывают. Народ-то разный. Не все воспитанные. Не все культурные.

Поэтому уборщицам здешним указ: мыть постоянно! мыть везде! мыть всё!

И полы! Полы в первую очередь! В самую первую! В наипервейшую!

Полы! Полы! И опять полы! И вновь! И сызнова! И в который уже раз…

Чтобы чисто было! Чтобы линолеум блестел! Чтобы… чтобы… чтобы…

И стены! Стены мохнушкой-бахромушкой обмахивать… либо тряпочкой мягонькой… в меру сухонькой… слегка влажненькой…

И пыль нещадно постоянно смахивать со всего, что под руку попадается.

Бороться с пылью как с самым лютым врагом, как с оккупантом.

Пыль – враг народа! Зараза от неё всякая разная… Смерть от неё…

Поэтому грозный указ: протирать… протирать… и снова протирать…

Всё протирать. Постоянно. С утра раннего начиная и до вечера позднего.

И мусор за больными пациентами убирать, убирать и опять убирать…

С одного конца начиная и другим кончая. Пардон, заканчивая.

Уборщики и уборщицы как белки в колесе крутятся. Польза от них огромная. Чище в помещении от мытья становится. И намного. Гигиеничней. Опрятней. И воздух намного свежей… Прозрачней он становится! Дышать легче! Ну и прочее…

Но… такая полезная процедура никогда спокойно не происходит. Почему? Сами знаете! Потому что люди мешают… диваны и стулья мешают… кадки с цветами мешают. Передвигать их необходимо. С места на место перетаскивать. Как Ибрагим-Оглы говорил в своё время: «Прошка! Приезжай! З миста здвигать кой-кого надо…» Вот и приходится мойщицам (и мойщикам) заниматься этим… – сдвигать, переносить, шухер наводить…

Шум и гам, тем не менее, становился всё ближе и ближе. Вот он уже рядом…

Ой! Ай! Уй! Полундра! Свистать всех наверх! На вахту заступать!

Или… или бежать с корабля… как крысы в море-окияне…

Да-с… Иногда приходится и за борт прыгать… чтобы… чтобы спастись…

А как поступить в данном конкретном случае? Здесь! В поликлинике! При таком общенародном аврале… При масштабной мойке полов… При решительном наступлении уборщиков, когда они пациентов с диванов да стульев словами прогоняют, а то и шваброй непослушных спихивают, подбираясь к занятым местам, чтобы мусор оттуда вымести, а потом помыть тщательно да протереть досуха.

Что делать? Никто не знает. Решает сам человек… он же гражданин.

Троица заинтересовалась: что там? что там происходит на самом-то деле? как быть? как поступить? сваливать… или остаться… ну-ка… ну-ка… ну-ка…

Оппа! К их дивану медленно (вместе с шумом и гамом) приближалась уборщица со шваброй и ведром. Полным ведром!! Доверху наполненным!! Ого!! Опять повезло!!

Полное ведро – это нечто! Дивно. Чудесно. Это приз! Это праздник!

А в наше смутное время – нечто большее! Вдвойне!! А может… и втройне.

Все трое собеседников как один высказали своё мнение. И опять однозначное. Положительное. И с уважением глянули на старенькую тётечку с ведром и шваброй.

Та молча и ни на кого не обращая никакого внимания протирала (мыла!) полы в коридоре. За три раза. Как бог велел. Сперва она как бы пыль и мусор сметала, в кучку его собирала и в мешок определяла. После этого очень и очень мокрой тряпкой елозила по проходам и по освободившимся от людей местам. Появлялась лужа. Лужица. Затем сухой, вернее, хорошо отжатой тряпкой собирала эту воду: ширк-ширк, ширк-ширк, ширк-ширк, ширк-ширк. После чего влага с линолеума исчезала, благодаря мудрым и планомерным стараниям уборщицы. Почти вся влага пропадала. Остатки же сами высыхали. Конвейер получался рукотворный… Голь на выдумки хитра… Так сказал бы острый на язычок простой русский человек. И ухмыльнулся бы. В усы или бороду. Или в кулак.

«Ой! Да это же тётя Глаша!» – радостно стукнуло по мозгам Кулькова.

Подойдя вплотную к дивану с тремя седоками: одной очень прекрасной женщиной и двумя весьма умными, вежливыми и благородными мужчинами… тётенька с ведром и шваброй в разных своих руках привычно, быстро и учтиво скомандовала:

– Попрошу осломонить энто место. Тожно, полы здеся мыть буду.

Сидевшие товарищи заёрзали, засуетились, пытаясь встать. Но им никак, никоим образом не хотелось покидать такие славные тёпленькие насиженные места. Что-то их напрягало, что-то их возмущало. Типа того, что, мол, ну вот… припёрлась эта вредная седая старуха… раскомандовалась тут… раскудахталась… права качать начала…

Но всё же встали. Отнюдь. Они же, всё-таки, воспитанные… образованные…

Они же благородные, чуткие и исполнительные граждане своей страны.

А ещё они воспитаны на уважении старших. Слово старшего – закон.

Тут тётя Глаша увидела своего подопечного и произнесла фразу, которая повергла в шок Васиных собеседников, да и его самого тоже:

– А вас, уважаемый Василь свет Никанорыч, я попрошу остаться…

Кулькова чуть удар апоплексический не хватанул. Где-то он это уже слышал…

Опомнившись, успокоился. Сел на диванчик. Развалился как барин. Косо глянул на своих собеседников. Ухмыльнулся ехидно. Мол, ну что… съели… Я, дескать, это не вы. Мы-то, мол, пскопские… Хи-хи!! Не пальцем мы, дескать, деланые. Не хухры-мухры мы! И не шваль подзаборная!! Мысль умная возникла: «Вот что такое блат! Ай, да моя тётечка Глашечка! Ай, какая умница. Прелестница! Приветливая… Покладистая… Любит меня до безумия. Не беспокоит по пустякам. Хороша старушка! Чудо! А ещё она…»

До конца домыслить не удалось. Не успел. Перебили. Кульков услышал нежный и родной, знакомый до боли в сердце голосок:

– А ты, милок, сяди… не рыпайси… смирно сяди… Ноги токо подыми… Тожно, тряпкой под ними пройдуся…

– Да-да. Конечно. Я сейчас. Спасибо большое, дорогая тётечка Глашечка.

– Конхверенкция ишшо не закончилася… Долго чё-та сёння… Но ничё… Ты сяди смирно. Жди. Не переживай. Придут. Никуды не денутца, изверги энти… Сяди, милок… Не беспокойси… Дождёсси… Как же… Дай-то бог… Каки твои годы…

– Хорошо, тётя Глаша. Спасибо вам большое. От всего сердца благодарю.

Старушка привычно и размеренно первой обильной водой смыла налипшую на пол едкую грязь и тщательно протёрла площадку у дивана на второй раз. А под вытянутыми в струнку ногами своего друга лепшего и на третий раз шваброй широко поелозила, и даже на четвёртый сподобилась. Ласково глянула на Василя свет Никанорыча, сказала тихонько и вкрадчиво что-то нежное и доброе. И удалилась дальше исполнять свои официальные трудовые обязанности по уборке муниципального медицинского учреждения.

Всё. Мытьё окончено в данном конкретном месте. Можно продолжать ожидание окончания затянувшейся конференции и последующего врачебного приёма.