Читать книгу Издалека долго. Том II - - Страница 10
Издалека долго
Том II
Тетрадь №3. Война. Мир
Серафим и Дионис
Оглавление…Дионис находился в шоке. Насильственное навязывание идеологии массам народа – задача неблагодарная и бесполезная на длительный период времени. Десять-тридцать лет можно трындеть о мировой революции, свободе и равенстве, получить по сусалам от Польши в 1920 году и замять трагедию, жестоко подавить повсеместные крестьянские восстания, ссылаясь на кровожадность мироедов. Народ, любой народ, мудр по определению. Правильный ход и решения им обязательно находятся.
…Я не понимаю, для чего колокольню разбирали на кирпичи. Вы её строили, деньги на её воздвижение выделяли, население опросили? Ну, сняли колокола – чугуна или меди в стране не хватает, деньги на ремонт не выделяете, так у вас их не просят. Неужели кирпича мало? Кирпичные заводы испарились или исчезли песок и глина?
Звонница на Стрелке олицетворяла древнюю ось города, представляется мне. Она воздвигнута была на месте старого ветхого деревянного храма. Историческое намоленное сооружение! Любое место имеет центр притяжения, внимания, обращения. Каждый город мира характеризуется такой точкой или осью, вокруг которой вращаются основные события и люди. Ось определяет прошлое населённого места и указывает будущее. В Москве, скажем, центром притяжения до сих пор является колокольня Ивана Великого. Интересно, кстати, где находилась ось (или сердце) Парижа до постройки Эйфелевой башни? Неужели в Бастилии?
Легко было уничтожить ось Рыбинска – рушить всегда проще, чем создавать. Что взамен? – У большевиков – ничего. Им бы унижать человека перед выбранным идеалом и обобществлять, уничтожая возможность быть личностью, за исключением верхушки. Историю изменили под свои потребности, навязывая чуждую идеологию. К концу Советского этапа России народ смеялся над руководством страны и ненавидел партию диктата. Власть рухнула почти мгновенно…
Провидению было угодно мучить и испытывать людей. Может быть, Русская земля должна была показать миру пользу и преимущество общественных форм существования? – Резонно, но обобществить все сферы жизни утопично и нельзя по определению. Человек должен иметь возможность уединиться, подумать, анализировать в тишине волнующие проблемы. Тишина и мечта – родные понятия.
Критиковать и уничтожать легче, чем выиграть в споре времени, что лучше, а что хуже. Вы разобрали и уникальный рыбинский театр, построенный по проекту петербургского архитектора В. А. Шрётера в 1878 году, на кирпичи (капитальное строение, на которое люди отдавали свои кровные). Почему нельзя было сколотить новую сцену вместо подгоревшей? – Кинуть клич, и люди бесплатно бы восстановили здание, ведь отдохнуть, переключиться от тяжёлого труда стало негде, а потом всё равно строили другой театр, невзрачный, неприметный, т. е. хуже. Я понимаю, идеологически надо было убрать памятники побеждённого режима, но убрать в музей, а не уничтожать. История должна быть наглядной и доступной. Нет. Разбить вдребезги, камня на камне не оставить, а дальше не важно, как-нибудь проживём. Как-нибудь! Театр замечательной архитектуры за что?
Абстрактная идея коммунизма варварски воплощалась в одной многострадальной стране. Миллионы людей были уничтожены, искалечены физически и духовно, разрушены вековые родственные связи, самая просвещённая часть страны вынуждена была эмигрировать и строить хорошую жизнь на чужбине. Ненависть, убийства брата братом, насилие всех видов, нищета населения и подавление воли человека – итог власти слепого идеала, некоего образа. Не случайно в древности существовала наука Образов…
Дионис живо представил себя на месте Серафима. Ужас охватил его! Пока ты трудишься, твою жену, слабую женщину, избивают в застенках, любимые с детства родные места рушат и ломают, навязывают тебе чуждые мысли, отбирают недвижимость и собственность. Как жить, когда любишь Родину, свой город, своих детей, жену, работу, дом?!
Дио отложил тетрадь и выглянул в окно. Маленькое солнечное светило роняло на двор красноватые лучи и убаюкивало взгляд. В поместье и округе заправляли тишина и покой. Наверное, от того Серафим стал капитаном, что любил эту плавную тишину и изменчивое постоянство великой реки. Он ощущал себя частью природы, Волги и Вселенной…
…На Волге выдалась тёплая бархатная погода. Дул, словно брезжил, слабый ветерок, по небу плыли пончиковые белые облака, а солнце не палило, а ласкало жёлто-пушистыми лучиками света. Волны от барж и буксира, не пересекались, растекаясь симметрично по левому и по правому берегу. Чайки кружились над головой, требуя бурунов из-под кормы, которые нет-нет выталкивали оглушённую винтами рыбу. Серафиму грезились иные страны и иные миры. Строки легко вытекали на приготовленные заранее листы бумаги.
Камень
Я – камень, я впитал века,
Тверды мои нутро и край,
Лежу.
Гуляют облака,
Зовут на небеса,
где Рай.
Я на песке, на берегу,
Бодаюсь с ветром и волной,
Желания приберегу —
Никто не знает путь земной.
С рекой молюсь за свой удел.
Бежит прозрачная вода,
И я то греюсь, то в воде
Внимаю влажные года.
Скуёт зимой прибрежный лёд
Оденет иней или снег,
Но летом, чувствуя тепло,
Меня погладит
Человек,
Присядет на меня и вдруг
Взберётся, сверху меря даль,
И я увижу мир вокруг
Через него,
забыв печаль…
Я – камень.
Рядом камни спят,
А я, захваченный волной,
Плыву и радуюсь опять,
Что жизнь повелевает мной.
Это Серафим увидел берег, сплошь покрытый булыжниками Ледникового периода. тысячи лет назад холод и льды заставили уйти людей с насиженных мест, притащив потомкам древних людей строительный материал для векового творчества.
***
Летние изводят токи
От земли наверх
к тебе,
Чувства вторят вслед сороке,
Говорившей о судьбе.
Несбываемые встречи
Параллельны бытию:
Руки обнимают плечи,
Звонницы набаты бьют…
Где я? – Шелестят дождинки,
Намечая малый крен,
В темноте огни, как льдинки,
Тени прыгают из стен.
Рукавом взмахнуло лето,
Бросило укол лучей,
Но не наложило
вето
На мечтательность ночей…
Это ему вспомнилась Александра. Неужели наша история взаправдашняя? Где она теперь? Что с детьми? Как бы я хотел увидеть их! За размышлениями пришло новое стихотворение: увидел цветущий куст на высоком берегу, на самом краю обрыва
Сирень
Тебе не спится.
Ты пьяна.
Ты ищешь приключенья ночи,
А во дворе кричит
она —
Весна любуется и прочит.
Забыта насовсем зима,
Сирень туманит мысли,
Точит,
И ты кружишься не сама,
Пленённая муаром ночи.
Бушуют чувства!
Чья вина?
Остановиться нету мочи.
Луна, огни и глубина.
Затягивает бездна ночи.
Тебя несёт.
Ты – свет и тьма.
День отдаётся чарам ночи…
Платок душистый утром
Смят,
А ангел над тобой хлопочет.
***
День клонится его к закату,
Выдумывает дождь тоску,
И тучи движутся куда-то
За Волгу, синюю реку,
А я несу свои утраты,
Свои безумные года,
Кочую по ненужным хатам
И посещаю поезда,
Которые везут куда-то,
Соединяют города,
И от рассвета до заката
Конца и края не видать
Дождей сезонного покроя,
Осенних, нудных, для мольбы,
И я не нахожу покоя
От выпавшей на кон судьбы.
Навеяно дождливой погодой.
Загадки
Не ведал я о тайне вод,
Сокрыты связи от людей,
И водород, и кислород
Хранят секрет лихих идей.
В ином пространстве центр зеркал,
Во мнимом поле – чудеса,
И в отраженье есть металл,
Который носят небеса.
Незримый фокус знает ртуть,
Как вещество – темны дела,
Запретный и закрытый путь,
Познанье книга не дала.
Загадки тысячи планет
Текут по времени миров,
И ничего простого нет
В расчёте атомных шаров.
На пути домой случились новые стихи. Снова вспомнил Еву, пришедшею к нему подарком судьбы.
Утро тёплое на плечи
Ляжет спозаранку,
Чистотой овьёт аптечной
И залечит ранки,
Пахнет мятною травою,
Тихой, огуречной…
Я ведом лесной тропою
К стороне заречной.
Осторожно вскрикнет птица,
Не боится, но же
Надо дать сигнал сестрицам,
Где потомства ложе.
Пискнет, нежная, и в кроне
Прячется певунья,
Никого не видно, кроме
Разноцветий чудных.
Ландыш в колокольчик белый
Разливает мирру,
И сморчки на листьях прелых
Тянутся к эфирам.
Утро нежное на плечи
Ляжет спозаранку
И обрадует, и лечит,
И поёт зарянкой.
***
Стакан хрустального вина,
В горячей ванне пар и пена,
И в тонких линиях Она,
В блаженстве, чуть припухли вены.
Полынь на вкус того вина,
На дне неправильные льдинки,
И в тонких линиях Она —
Желанней не найти картинки.
На белой пене волос льна,
И алые раскрыты губы,
Вся в тонких линиях Она
Теперь моя навеки будет…
Красива ты Его ночами
Красиво девичье плечо,
Красива ты его ночами,
За мужественными плечами
Тебе спокойно-горячо.
Хрустальна тонкая рука,
Хрустальна ты, его не видя,
При встречах так рукой обнимет,
Что утекает, как река.
Каскадом вьющихся волос
Красива ты – он замирает
И рук твоих не убирает,
Когда ему затеешь чёс.
Не насмотреться глаз огня
Ни в счастье вашем, ни в печали.
Красива ты его ночами,
Приказом Бога временя.
Рейс туда-обратно – около пятнадцати стихов. «Может напечататься где-нибудь?» – мелькала шальная мысль. «Нет, рано. Надо Еве дать почитать. Критический взгляд никогда не помешает. Она – дока в стихосложении, родным подсунуть: «Вот мол я, какой! Дурачок, сиди тихо, не высовывайся… А заманчиво было бы издать книжку стихов с картинками и подарить жене – то-то она удивится! Нет, лучше напечатать её стихи, у неё их много намонастырено, я подглядел нечаянно. Нет, не годится без разрешения автора… Эх, Бориса нет. Как же мне его не хватает!»
На реке бытуют свои правила движения и поведения на воде, свои есть звуковые и визуальные знаки. Приветственно звучат гудки труб при встречах караванов или судов. Если плывёшь вниз по течению, держишься правой стороны реки, вверх – левой. Курс нужно держать на створы, указывающие, куда нужно направлять нос корабля. Мели отмечаются на картах и изменение донной поверхности передаются из уст в уста. Часто донная и береговая картина реки сильно меняется, особенно, после половодья весеннего или осеннего. Серафиму нравилось плыть, маневрировать, разбираться в речных неурядицах. Его уважали и побаивались. Раз балтийский матрос, ростом и плечами со шкаф небрежно отозвался о его безукоризненном виде. Серый спокойно подошёл и так отделал наглеца в пять нелестных прикосновений, что тот чуть не захлебнулся в волжской водичке, свалившись мешком с качающихся сходней. В другой раз он таким образом шарнул греческого потного бугая-грузчика, перегородившего дорогу капитану, что его капитанская трубка разлетелась в щепки о голову несчастного, и у грека отключилось сознание. Могло быть хуже, но дружки оттащили тело и откачали, пролив амбала речной водицей. Требования у Серафима, как командира, были ясны и просты: постоянная работоспособность судна, чистота, знание своего дела и ответственное выполнение поставленной задачи.
В предыдущий рейс он ещё вёз боеприпасы и оружие, сегодня трюмы были наполнены металлоломом, оборудованием для мельниц, сельскохозяйственной техникой. Страна постепенно переходила на мирные рельсы. В Астрахани по традиции загрузили две баржи арбузов и одну вяленной рыбы, в Самаре и в Казани – пшеницу с Сибири и Поволжья, в Нижнем Новгороде наполнили суда самоварами и товарами народного потребления: посудой, хомутами, одеждой. Хорошо ему плылось вверх, дышалось свободно и пелось. «Не к добру такие вольности, Серафим», – говорил он себе, а душа радовалась…
