Читать книгу Издалека долго. Том II - - Страница 11

На пристани, обычно многолюдной и шумной, стоял только дежурный матрос, серьёзное лицо которого с выпученными сигнализирующими глазами, показывало, что на берегу неприятности. Серафим пришвартовался, отдал необходимые команды и сошёл по трапу, исключительно красивый и привлекающий внимание безукоризненной выправкой и строгостью. Не успел он войти в арку дебаркадера, как из служебной комнаты вышли трое вооружённых военных с петлицами НКВД:

– Товарищ, Ершов?

– Так точно.

– Вы арестованы. Вот ордер. Мы должны с Вами проехать в наше заведение. Вашу трость, пожалуйста, – сказал лейтенант, предъявив новенькие корочки чекиста. Серафиму пришлось подчиниться.

– Тяжёлая, а по внешнему виду не скажешь, – удивился литёха.

– Немец подарил в семнадцатом году, – иронизировал арестант, которого бесцеремонно ощупали и изъяли документы.

– Оружие имеется?

– Имеется, в сейфе, в рубке.

– Ключ от сейфа и побыстрее, – давил старший группы. Серафим отдал ключ, и один из конвоиров пошустрее метнулся за наганом.

– А как же груз, баржи? – безнадёжно спросил капитан.

– Разберутся без Вас, – ответил краснощёкий старшина, малый спортивного вида выше Серафима, непредставившийся и нагловатый. – Прошу в машину на Набережной и без фокусов.

– Я похож на циркача? – попытался шутить Серый.

– Вы похожи на арестованного, с которым нам не велено разговаривать по пути следования.

– Мы можем заехать ко мне домой предупредить жену?

– Нет. Служба предупредит. Прошу следовать наверх по лестнице, – сказал главный, и Серафим невольно улыбнулся: «Ясно, что не по каменистому склону». Больше ему смеяться и хохотать не пришлось довольно долго…

В кабинете на улице Бородулина, куда его доставили за пять минут, Серафима поджидал новый начальник, Баранов А. В. Листая дело Ершова Серафима Васильевича, он заранее знал, какая судьба тому уготовлена, и курил папиросу.

– Курите? – спросил начальник, увидев, что Серафим задержал внимание на пачке «Казбека».

– Курю… трубку, – ответил арестованный.

– Вас не удивляет, что Вас привезли к нам?

– Нет. Я служил в царской Императорском флоте и дружил с сыном купца Щаплеевского.

– И женаты на его дочери, сестра родная замужем за террористом, Вы забыли добавить, а также жили за границей.

– Не вижу криминала в том, что с детства дружил с Борисом и Евой, а также с Глебом, их младшим братом. С Борисом мы вместе учились в питерском политехе, вместе мечтали летать на аэропланах, но потом наши пути разошлись. Он остался лётчиком, а я стал моряком. Супруга, Ева Щаплеевская, набожная женщина и работает в церкви и лазарете медсестрой. Что касается Франции, где я в Сорбонне преподавал физику и математику по направлению из института и прожил около двух лет, рассказывать почти нечего.

– «Почти нечего». Об этом позже. Меня интересует, как Вы связаны с организацией эсера и террориста Бориса Савинкова «Союз защиты Родины и Свободы», и с Вашим зятем.

– Никак. После тяжёлых ранений в грудь и ногу я ушёл из авиации во флот, куда меня всегда тянуло ещё с детства, но за ненадобностью офицеров и развале флота на Балтике в 1917 году я вернулся в Рыбинск, где около пятнадцати лет работаю в речном флоте страны. Политикой не интересуюсь. Считаю свой главной функцией ответственно выполнять задачу переправки грузов по Волге.

– Не связаны, не знаете, не интересуетесь, а как же Щаплеевские бесследно улизнули из города и оказались в рядах Колчака?

– Об этом надо у них спросить. Я не располагаю информацией об их участии в мятеже 1918 года, с той поры не видел их троих и не знаю, что с ними случилось ни-че-го.

– А родные?

– Две младшие сестры жены умерли. Если б знали, они бы сказали нам. Писем мы от Щаплеевских не получали, и судьба их мне неизвестна. Где-нибудь сгинули. Сестра, Ирина, давно перестала убиваться по поводу пропажи мужа. Я ей помогаю поднимать двоих детей.

– Странно, не находите? Жили, учились вместе, работали у Щаплеевских капитаном торгового каравана, женаты были на сёстрах, от которых имеете детей, и не соизволили побеспокоиться об участи родственников.

– Я работал в найм не у Щаплеевских, а горбатился за копейки на Щаплеевских, – соврал, не моргнув, Серафим, намекая на классовую разницу между Василием Степановичем и им. – Ева вышла за меня не от хорошей жизни, также как и умершая Алёна, потому что не привыкли руками зарабатывать на хлеб. Стирать да выносить за больными – максимум их способностей. Что касается Бориса, так мы одногодки, выросли сызмальства, наши отцы дружили, но, повзрослев, пути наши разошлись. Егора я почти не знал, так как он был сильно младше нас.

– Итак, Вы утверждаете о непричастности к контрреволюционному восстанию в июле 1918 года, отрицаете принадлежность к организации Савинкова и не знаете, куда подевались Ваши родственники, – подытожил Баранов А. В. – Что ж придётся посидеть в камере и подумать. Может быть, до утра что-нибудь вспомните.

– Мне добавить нечего, – проговорил Серафим, видя, как майор ехидно улыбнулся чему-то.

– Караул, увести подследственного!

Его втолкнули в камеру, где уже находились пятеро человек разного возраста, из которых он узнал двоих, видимых им до революции на речной бирже. Трое оказались уголовниками, попытавшимися загнобить удручённого Серафима.

– Политический? – спросил прыщавый парниша и пнул в сторону Серого табурет. – Спать будешь надо мной, вон там, – указал он пальцем на свободное место нар. – Как зовут, речная душа?

– Серафим, – спокойно ответил капитан и сел к столу.

– Знаешь, что мы делаем с контрой? – начал неугомоныш и сжал кулачище перед лицом Серого. Он не успел договорить, как оказался под нарами, не подавая признаков жизни. Его кореша пошушукались и, приведя в чувство парнишу, затихли в углу.

– Кто ещё хочет мне что-нибудь указать? – спросил капитан. Народ расползся по койкам, не решаясь связываться.

Часа через два им дали поесть баланды, а ещё через два забрали и внесли потом окровавленным и избитым до полусмерти купчика, одного из двух знакомцев Серафима. Он стонал сквозь разбитый рот и ничего не видел из-за заплывших от побоев глаз. Пострадавшего обмыли водой и уложили на верхнюю полку. «Да, шутки кончились», – подумал Серый, прислушиваясь к шумам снаружи камеры. Иногда до них доносились глухие звуки то ли борьбы, то ли возни, то ли криков, то ли стенаний, но ночью никого более не вызывали. Серафим понял, что наговорил много лишнего с нервяка («Про Егора и про Ирину не спрашивали, а я напомнил») и решил на завтра отвечать коротко и по возможности односложно. Наутро их никого не трогали, а под вечер взяли второго знакомого, вернувшегося бледным, но весёлым.

– Я им всё-всё доложил и, представьте, мне сказали: «Молодец! Расскажешь о вашей организации, и мы тебя отпустим, а пока посиди-подумай.» Ни о какой организации я не знаю и не помню – малой тогда в восемнадцатом году был, двенадцать лет. Может, впрямь отпустят?

– Догонят и припустят, – невесело прокомментировал Серафим и замолчал. Пожилой друг разговорчивого малого отлёживался, не поднимаясь на пол.

На третий день в коридор на выход вызвали Серафима.

– …Значит, признаваться и рассказывать не желаем, – проговорил пожилой следователь и вызвал Федю. Федя был мордоворотом под двести килограмм с пониженным эмоциональным уровнем. Он бил умело, с наслаждением, пытаясь с нескольких ударов вызвать мольбу о прекращении или о пощаде. Редко, кто выдерживал разговора с этим боровом. Серафима три раза откачивали, пока изо рта не пошла кровь, Феде же до лампочки, были ли у тебя ранения лёгких, ан нет. Правая невезучая нога у Серафима опять была сломана, а кровь не останавливалась. Зубы с правой стороны жирная скотина выбила полностью. Вызвали врача, тот обнаружил след от ранений, и Серафима поместили в тюремный медпункт, где оказалась и Ева со сломанной левой рукой. Они, правда, не догадывались, что находятся друг от друга в десяти шагах.