Читать книгу Гости из будущего. Дилогия. Часть первая. Коридор времени - - Страница 8

рассказывает о том, как во время съёмок можно на себе ощутить дыханье давно прошедшей войны.

На съёмочную площадку мы пришли как раз в тот самый момент, когда вся группа уже прибыла из города и приступила к работе. Я и Димка хотели найти помощника режиссёра, чтобы у него узнать будем ли мы нужны сегодня, как увидели направлявшегося в нашу сторону Григория Соломоновича, директор фильма. Гриша, как называли за глаза этого грузного лет шестидесяти жизнерадостного мужчину, был как всегда в прекрасном настроении, да и вообще его никто и никогда не видел в расстроенных чувствах, хотя должность директора фильма считалась весьма ответственной, суетной и нервной. Вот и сейчас, подходя к нам, Григорий Соломонович широко улыбался. Он долго поочерёдно тряс каждому из нас руку.

– Здравствуйте, дорогие мои, здравствуйте! Уже всё знаю! Леночка мне подробно рассказала. Очень рад, очень, безмерно вам благодарен! Уважаю! – Гриша поочерёдно жал и тряс мне и Димке руку. – Это замечательно, что вы проучили Эдика, а то совсем зарвался, наглец. Степан Дорофеевич тоже ему вкатил. Всегда очень плохо себя вёл, очень! Ну откуда у человека, в душе своей бывшего милиционера, могут взяться хорошие манеры? – говорил директор, и в его голосе чувствовалась обида на главного охранника.

Хотя Григорий Соломонович принадлежал к той категории людей, которые не имели врагов, поэтому такое признание из его уст вызывало искренне удивление. Но, видимо, и ему досталось от любимца режиссёра. Однако я не мог сказать Григорию Соломоновичу, что это не Эдик зарвался, а Степан Зеркалович-Романовский слишком завысил оценку собственной личности и потому предоставил своему охраннику своевольничать. Мне было хорошо известно, что Гриша давно работает вместе с мэтром, буквально боготворит его за талант, и всё, что тот делает, считает гениальным творением гениального мастера, поэтому переубеждать человека в том, во что он верит искренне, дело совершенно бесперспективное. Я и не стал этого делать.

– Сейчас выезжаем на новое место натурных съёмок, – сообщил директор нам свежую новость, – в десяти километрах отсюда. Там шли очень тяжёлые бои. По сценарию именно туда привозят комдива Мартова, и он, как говорится с корабля на бал, сразу же вступает в командование сводным отрядом 4-й армии.

– А здесь эту сцену разве нельзя снимать? – спросил Сокольников, с сожалением указывая на отрытые траншеи и оборудованные блиндажи.

– Степан Дорофеевич сказал, что там натура лучше и колоритнее, и берег реки круче, – ответил Гриша.

– Ну да, деньги-то не из собственного кармана, – сказал я. Директор ничего не ответил на моё замечание, а только пожал плечами и многозначительно повёл глазами вверх к небу, мол, там виднее, что и где снимать.

– Там, куда мы поедем, Степан Дорофеевич хочет снять всего лишь два эпизода, один из них – это попытка немцев переправиться через Березину, а второй – его прибытие в штаб части накануне боя, – как бы по секрету сообщил Гриша и побежал по своим делам.

За время, что мы пребывали в экспедиции, я успел прочитать сценарий фильма и скажу откровенно, что он мне не пришёлся по душе, не понравился своей тенденциозностью, а кое-где и явной ложью. Автор очень уж сильно хотел показать всю жестокость войны, но, при этом, постарался приписать одному из главных героев фильма опрометчивые и скороспелые решения, принятые второпях, в смятении и страхе. А ведь именно тот человек, наделённый огромной властью, о котором шла речь и в фильме, знал истинную трагедию начала войны, а потому более других переживал за судьбу страны. Не нужно было быть очень догадливым и прозорливым, чтобы понять очевидный, тонкий и хитрый метод режиссёра принизить роль Сталина и свести к нулю значимость роли в борьбе с фашистами той политической организации, генеральным секретарём которой был Иосиф Виссарионович. Нужно сказать, что в сценарии мэтру российского кинематографа блестяще удалось это сделать. Однажды я попытался высказать своё критическое замечание не по всей концепции сценария, а по одному лишь маленькому эпизоду, который с точки зрения здравого смысла был просто абсурден, но увы, не получил должного внимания.

По сценарию фильма комдив Мартов, которого играл сам режиссёр Зеркалович-Романовский, получил назначение командовать сводным отрядом 4-й армии. Чтобы закрутить сюжет и посильнее впечатлить зрителя, автор придумал довольно абсурдную сцену, когда главного героя привозят прямо с лагерных нар на фронт и его выходит встречать всё штабное начальство.

– Но ведь идут тяжёлые бои, немцы предпринимают попытки форсировать Березину, – удивился я, – как же в этой тяжёлой обстановке штабные работники могут оставить штаб и выйти встречать нового командира? Скорее командир сам обойдёт всех штабных офицеров, но сделает это после боя. А вначале он попросит своего начштаба ввести его в курс дела. Познакомиться с боевой обстановкой, попросит показать на карте и по возможности на местности расположение частей и подразделений, какими резервами располагает сводный отряд 4-й армии, где проходит передний край, какими силами и в каком направлении наступает противник и прочее.

Будучи консультанта фильма, я обязан был вносить в него коррективы, которые, на мой, человека военного, взгляд не соответствовали действительности. Но помощник режиссёра, которому была изложена наша общая с Сокольниковым мысль, чуть не лишился чувств. Он очень испугался, замахал руками и принялся меня уговаривать, чтобы я ни в коем случае не подходил со своими предложениями к режиссёру.

– Что вы, что вы, Александр! Помилуй бог! Сценарий писал сам Степан Дорофеевич. Он очень ревностно относится ко всякого рода критическим замечаниям, поэтому прошу вас…, – он в мольбе сложил на груди руки.

– Но это полная чушь, когда во время боя все выйдут встречать нового командира! Начало июля 1941-го года. Немцы уже захватили Минск. Наступление их мотопехотных и танковых соединений стремительно. Бои скоротечны. Над нашими войсками всё время висит угроза охвата и полного окружения с последующим уничтожением. Не успел глазом моргнуть, и ты уже в глубоком тылу у противника, – поддержал меня Сокольников.

– Дмитрий, дорогой мой, я всё понимаю, но Миша так решил. Это же художественный фильм и творческий человек имеет право на вымысел, – ответил помощник, – я не советую вам говорить о своих замечаниях Степану Дорофеевичу. Это может его расстроить, и выбить из колеи, – после этих слов он сразу заторопился, видимо, любые критические разговоры относительно его патрона просто пугали помощника. Вот так закончился мой разговор, состоявшийся ровно день назад в гостинице Бобруйска.

Правда, помощник всё-таки рассказал о моих замечаниях, и режиссёр внёс кое-какие незначительные изменения в сценарий фильма, оставив в целом неизменным эпизод прибытия комдива в штаб. Однако эти новации сделали фильм ещё более несуразным, но об этом я расскажу чуть ниже. Ну, а сейчас, когда директор фильма предупредил нас, что съёмки переносятся в другое место, мы стояли и не знали, что делать: ехать ли вместе со всеми, или остаться? Однако наши раздумья и сомнения длились недолго.

– Да, чуть было не забыл сказать, – подбежал к нам запыхавшийся Григорий Соломонович, – вы, товарищи мои дорогие, едете с нами! – Зачем и в качестве кого? В наших консультациях не нуждаются. Что нам делать на съёмках я не понимаю, если все наши замечания ему уже заранее будут неприятны? – с лёгким недоумением спросил Димка.

– Это не его распоряжение! У нас не хватает офицеров штаба, поэтому помощник режиссёра просил вас поучаствовать в съёмках. А потом вы очень фактурные! – сделал нам комплимент Гриша.

– У вас необыкновенный дар уговаривать, Григорий Соломонович!

А сниматься будем в массовке? – поинтересовался Сокольников.

– Ну не в главной же роли! – ответил я ему вместо директора, чем вызвал его смех.

– И не в массовке, и не в главной, а в качестве офицеров штаба, возможно даже кому-то из вас текст дадут. Я вам премию выпишу за целый съёмочный день. Обоим! – улыбнулся Григорий Соломонович и многозначительно подмигнул нам.

– А что, Саня, будет интересно попасть в фильм и увидеть себя на большом экране? – улыбнулся Димка.

– Ну и ладушки! – вновь пожал нам руки директор и быстро побежал по своим делам.

– Знаешь, Димыч, мы попали в обычный конъюнктурный фильм. Ты смотрел первую часть его фильма, как же он назывался? – спросил я своего друга, когда мы остались одни.

– Замученные звездой! – напомнил Сокольников.

– Точно! Так ты смотрел?

– Конечно! Полное фуфло! Бред! Свинство! Но дело в том, что американцы могут дать свою национальную премию только за такой фильм, где бы было опорочено наше прошлое. Мне даже стыдно за некоторых очень достойных актёров, которые в нём снялись, но это их профессия, Саня! Фигляры, одним словом! Видимо, для них главным является не искусство, а принцип: деньги не пахнут!

– Всё правильно, Дима! А насчёт актёров рассказали мне как-то одну историю. Помнишь, был такой артист? – я назвал фамилию одного очень известного народного артиста СССР.

– Ну, а как же?

– Так вот, когда ему в сериале Татьяны Лиозновой «Семнадцать мгновений весны» предложили большую роль, то ли Мюллера, то ли Бормана, он отказался. И знаешь, чем мотивировал свой отказ? А тем, что он секретарь партийной организации театра и не к лицу ему будет играть роль одного из руководителей фашистского рейха.

– Ну, Саня, тогда люди имели воспитание и понятие чести. А потом нам же не фашистов предлагают сыграть, а советских офицеров.

Вот так за разговорами мы доехали до нового места натурных съёмок. Нужно честно признать, что данное место было более удачным, нежели старое. На небольшом участке обрывистого берега, с которого открывался красивый вид на Березину, был сделан большой просторный блиндаж. По замыслу режиссёра именно здесь находился командный пункт, на который должен был прибыть новый командир сводного отряда 4-й армии.

Работа сразу же закипела, как только Зеркалович-Романовский вылез из автобуса и взял в руки мегафон. На новой площадке тут же все и всё задвигались и зашумели, но это движение не было хаотичным. Каждый член съёмочной группы чётко знал свою задачу. Не прошло и получаса, как я и мой друг были загримированы. Правда, над выбором формы нам пришлось попотеть, но костюмерам удалось найти для нас подходящие галифе, гимнастёрки и сапоги. Носить военную форму нам было не в диковинку, поэтому мы надели её без каких-либо казусов, достойных анекдотических рассказов. Судя по петлицам на моей гимнастёрке, меня произвели в полковники пехоты, а Димка стал пехотным подполковником-танкистом.

– Саня, ты погляди! Красота! Хоть в фильме стану старшим офицером, – довольный своим видом говорил Сокольников, поправляя ремень и одёргивая гимнастёрку.

Пока шли подготовительные работы, а для этого требовалось ещё час-полтора времени, мы решили с Димкой осмотреться. Ведь не часто можно оказаться в местах, где семьдесят с небольшим лет назад шли очень ожесточённые и кровопролитные бои. Буквально в десяти метрах от съёмочной площадки можно было всё ещё обнаружить те самые траншеи, хотя осыпавшиеся, заросшие травой и деревьями, но видевшие настоящие июльские бои 1941-го года и впитавшие кровь погибших советский солдат и офицеров.

Мы молча ходили по этим окопам, вернее по тому, что осталось от них, и чувствовали дух того давнего тяжелого времени. Сердце замирало от внезапно приходящих мыслей, что, может быть, именно где-то здесь погиб один из моих дядек, служивший до войны рядовым солдатом в части, расположенной где-то под Бобруйском.

– Дима, ты знаешь, мне отец рассказывал, что он со своей батареей выходил из окружения из-под Минска и вышел на наши войска в районе Березины, – очень тихо сказал я своему другу.

– Может именно в этом месте? – также шёпотом спросил Димка, – и вполне вероятно, что укрывался от осколков во время артобстрелов вот в этом блиндаже, – тихим голосом продолжил Сокольников и указал на небольшое отверстие в песчаной почве, которое могло служить амбразурой для пулемёта или использовалось для наблюдения за полем боя.

– Долго же здесь наши солдатики держались! Надо вход поискать, может внутри остались какие-нибудь бумаги, вещи, письма…

Вход долго искать не пришлось. Он находился, как и, положено, со стороны траншеи. Убрав осыпавшуюся землю, я протиснулся внутрь блиндажа. Там было очень темно. Немного дневного света проникало через маленькую бойницу. Вслед за мной в землянку пролез и Димка.

– Ну что тут?

Я достал брелок-фонарик и включил его. Блиндаж оказался довольно просторным с высоким потолком. В сторону реки выходила амбразура, но она почти была завалена песком, и от неё осталась небольшая щель. В центре помещения стоял «хромой» на одну ногу самодельный стол. На нём лежала гильза от снаряда. Она была сплющена и то время служила лампой. Я осторожно взял гильзу в руки и потряс её. Внутри захлюпало масло.

– Смотри-ка, не вытекло! Интересно, а гореть будет? Дима, у тебя зажигалка или спички есть? – тихо, словно боясь кого-то потревожить, спросил я своего друга.

– Держи! – протянул он мне коробок со спичками.

На наше удивление фитиль, торчавший из гильзы, загорелся сразу, как только я поднёс к нему зажжённую спичку.

– Надо же столько лет прошло, а масло не вытекло и не испарилось! Чудеса прямо! – только и прошептал Сокольников.

Лампа-гильза настолько сильно разгорелась своим чадящим пламенем, что практически полностью осветила весь блиндаж.

– Судя по размерам, это не командный пункт роты и даже не батальона, – сделал я вслух предположение.

– И, возможно, даже не полка, – добавил Димка.

Действительно блиндаж был очень большим и сделанным на совесть, даже обшит изнутри досками. Та его часть, в которой мы оказались, видимо, являлась основной, а в противоположной стене, обращённой к склону крутого речного берега, был выкопан запасной выход. Рядом с ним также стоял полусгнивший стол и несколько истлевших деревянных чурбачков, когда-то служивших стульями.

Мы внимательно исследовали блиндаж, но ничего интересного и необычного не нашли: пустые гильзы от винтовок, черепки от глиняной посуды, помятый в нескольких местах металлический котелок, пробитая солдатская каска, а также заржавевшая от долгого времени трёхлинейка без затвора, но со штыком.

– Ладно, пошли, а то съёмки пропустим, – сказал Сокольников и направился к выходу. Он поставил ногу на невысокий земляной порожек и хотел уже протиснуться в щель, как вдруг нога его поехала по мягкой земле и, чтобы не упасть, Димка попытался схватиться хотя бы за что-нибудь. Но небольшое брёвнышко дверного проёма не смогло спасти Сокольникова от падения. Давно уже сгнившее, оно просто переломилось пополам. На Димку сверху посыпался песок и всякая труха, и в тот же миг потолок блиндажа стал угрожающе проседать. Задерживаться внутри было опасно. Я рванулся вперёд, упёрся руками в пятую Димкину точку и с силой вытолкнул его наружу. Следом за ним и мне удалось выбраться из оседавшего с каждым мгновением блиндажа. Мы вовремя покинули его, ибо через пару секунд после того, как из него выскочил я, сгнивший потолок рухнул вниз. Тонны песка и земли могли просто бесследно похоронить нас.

– Спасибо, Саня! Сплоховал я! Нельзя в таких местах ничего хватать руками, а тем более брёвна из-под потолка вышибать, – чувствуя свою вину за рукотворно созданную опасность, виновато сказал Сокольников.

– Прекрати! Слушай Димыч, мы с тобой как малые дети, во всякие места нос суём! Придавило бы сейчас!

– Не скажи, Саня! Мы с тобой как поисковики. Ведь могли бы там найти, скажем, чей-то посмертный медальон и тогда без вести пропавший, вновь бы обрёл имя. И не придавило бы нас с тобой, друг мой разлюбезный!

– Это почему же?

– Да почудилось мне, Саня, что блиндаж не рухнул бы до тех пор, пока мы бы из него не вышли.

– Поясни!

– Не могу! Интуиция! Земля здесь живая! Помнишь, старик рассказывал? Почувствовала она нас, признала в нас солдат, ну и пожалела забирать. Время пока наше ещё не пришло!

– Ну-ну! – покачал я головой. А что можно было мне сказать своему другу в ответ, когда я и сам об этом же подумал.

– А что это у тебя в руке, Саня? Планшет? – отвлёк меня от мыслей Димка.

– Не знаю! Думаю, чисто машинально схватил, когда потолок начал оседать, и я следом за тобой рванул.

Выскакивая из обрушавшегося блиндажа, я, видимо, случайно схватил и вытащил с собой офицерский планшет. Он был очень старым, грязным и заплесневелым. Однако более всего удивил нас другое случайное открытие. Часы. Те самые, что вернул Димке старик. Ещё вчера они были ветхими и изношенными, а сейчас буквально на наших глазах за несколько секунд по непонятной причине вернули себе свой первоначальный вид. Позолота восстановилась, а кварцевое стекло вновь стало без единой царапины. И на руке у Сокольникова уже блестели на солнце совершенно новые «Командирские» часы, будто недавно собранные в цехе 2-го часового завода.