Читать книгу Частная армия Попски - - Страница 7

К началу июля 1939 года я вернулся в Египет. Моим европейским путешествием двигало не любопытство, а чувство вины. Я уже давно был уверен, что именно мое поколение, пережившее первую войну в юности, а не престарелые мужи отечества и не те, кто вырос после 1918 года, должно по-настоящему отвечать за мир во всем мире. Надо сказать, это бремя давалось мне не слишком тяжело. Я беспечно наблюдал за распространением фашизма в Италии, с большей тревогой следил, как приходили к власти национал-социалисты в Германии, но все время старался себя убедить, что ни одна из наций не окажется настолько тупой, чтобы развязать войну. Я стремился не переживать и просто делать свою работу, чтобы не влиться в ряды паникеров, боящихся войны.

С таким настроем я уезжал в Европу. То, что я узнал там, свидетельствовало: война неизбежна, а я был преступно беспечен. Разумеется, мне не приходило в голову, что какие-либо мои частные действия могли бы изменить ход событий, но то, что я даже не попытался, не доставляло приятных чувств.

Возможно, мне следовало поступить как моя сестра, несколько месяцев назад погибшая в автомобильной катастрофе. Она полностью посвятила себя работе под эгидой Лиги Наций во время Гражданской войны в Испании, при помощи Бельгийской социалистической партии развернула там полевой госпиталь и поддерживала его деятельность. Казалось, она была милой и славной сумасбродкой, полной иллюзий, а выходило, что это я без толку тратил время на сахарных заводах и в бессмысленных хобби. Меня обуревало чувство вины, и несколько недель я пытался понять, как быть. А потом Гитлер вторгся в Польшу, и все стало ясно.

Как только война разразилась, не осталось полутонов, лишних «за» и «против». Раз Англия оказалась в опасности и могла быть покорена немцами, моей прямой обязанностью стало помочь тем, кто сопротивляется такому печальному развитию событий. В меру своих возможностей я должен принять участие в боевых действиях.

Невыносимо живой образ, засевший в мозгу: тупые немецкие агрессоры покоряют Британию и устанавливают свою власть над всем англоговорящим миром, – дал мне уверенность в необходимости бороться, которая осталась со мной на протяжении всей войны. При этом я не испытывал к немцам ненависти, мне не казалось, что они особенно злы или испорчены. В любом случае ненависть – не повод для войны, это мелкое и примитивное чувство, дитя слабости и страха, место которому – в детском саду. В ходе боевых действий я никогда не обращался к ненависти. Знаю, что с ней иногда сталкивались мои ребята, но и у них это чувство расцветало не в горячке боя, к этому я вернусь позже.

Насколько простым казался мой долг, настолько непросто оказалось его выполнить. По всему миру нашлись тысячи энтузиастов, желающих помочь. Правительство Его Величества, хоть и не готовое к большой войне, не испытывало такого недостатка в человеческих ресурсах, чтобы обращаться за помощью к неподготовленным добровольцам. Не сомневаюсь, что, предложи я свои услуги, меня бы коротко послали, и правильно бы сделали.

Для службы недостаточно доброй воли и сильного желания. Нужно либо уметь делать что-то не хуже или лучше других, либо браться за работу, от которой большинство отказывается. Вот с такими мыслями, страдая от того, как мало знаю о современной войне, я попытался осознать свое положение. Получалось так.

Национальность – бельгиец. Для Великобритании – чужак, возможно, дружественный, но в любом случае нейтральный, поскольку Бельгия пока не вступила в войну. Моя национальная принадлежность существенно ограничивала мои возможности.

Мне было 42 года, 178 сантиметров роста, почти 95 килограммов веса. В 1919 году французская армия уволила меня, признав на 80 % негодным к дальнейшей службе. Хотя мое реальное состояние было лучше, меня действительно быстро одолевала одышка и так же быстро уставали ноги. Плюс повышенное давление, которое в последний раз не позволило мне продлить лицензию пилота. В общем, физическое состояние скорее оставляло желать лучшего.

Что касается достоинств: приличный технический и административный опыт, несколько языков, знания о большинстве стран Европы и о Ближнем Востоке, навыки пилота одномоторных самолетов, шкипера парусных судов и водителя джипа по пустыне. И опыт навигации в воздухе, на море и на земле.

С этими скудными достижениями мне предстояло найти способ доказать свою полезность армии, военно-воздушным силам или флоту Его Величества – или какому-нибудь учреждению военной промышленности.

Мой годичный опыт артиллериста четвертьвековой давности вряд ли подходил для армии: серьезного опыта боев у меня на самом деле не имелось, а маршировать в «учебке» не тянуло. Знания в области языков и географии предполагали только унылую штабную службу в разведке или военной цензуре, что меня не интересовало. Против чуть более серьезной, чем это изображалось в кино, разведывательной деятельности у меня было стойкое предубеждение. И, хотя с тех пор мне не раз пришлось ходить в разведку, шпионы как таковые мне кажутся довольно отвратительными. Этическая грань тонка, и я во время своей работы занимался схожими вещами, но, по моей собственной оценке, никогда не падал до уровня «агента». О штабной работе я не имел представления. Возможно, выходом могли стать инженерные части. Но в целом я не верил в себя как солдата. Я корил себя, что толстоват, и был уверен, что на призывном пункте меня засмеют. Армия не выглядела подходящим вариантом для меня, хотя мысль об инженерной службе я придержал про запас.

Для авиации я был слишком стар и в плохой форме и сгодился бы разве что для аэродромной обслуги. Тоже не самый привлекательный вариант.

А вот флот, казалось, мог предложить массу разнообразных специальностей, в том числе весьма неприятных и не требующих серьезного морского опыта. Работа на минных тральщиках была фактически гражданской: никакого блеска, зато все очень скучно, опасно и важно для общего дела. Я полагал, что волонтеры в этой непопулярной области очень востребованы. О судовождении я знал достаточно, чтобы на тральщике чувствовать себя как дома. Перспектива показалась мне заманчивой, и до сих пор я жалею, что таким образом повоевать мне не довелось. Тогда я сделал основной упор именно в этом направлении: не знаю почему, но я решил, что Королевский флот сможет закрыть глаза на мой лишний вес.

Если бы, паче чаяния, не вышло со службой на море, я мог бы поискать работу на военных заводах. Для такого рода деятельности я точно подходил, а спрос на грамотный технический персонал должен был расти. Перспектива занять место более молодого специалиста, который ушел на фронт, удручала, но, в конце концов, лучше так, чем остаться в Египте на сахарной фабрике при жирной зарплате.

С таким весьма ребяческим подходом я принялся писать высокопоставленным знакомым в Египте и Англии, и, когда постепенно начали приходить ответы, выяснилось, что я ошибся во всем, кроме одного пункта. В армии меня готовы были принять, на флоте я был не нужен ни при каких обстоятельствах, а от снабжения, по неизвестным причинам, я так и не получил никакого ответа. Что касается гражданства, я оказался прав. Пока Бельгия сохраняла нейтралитет, вариантов для меня не находилось – политический вопрос, и точка.

Начался 1940 год.

Хотя после захвата Польши в Европе ничего не происходило, меня огорчала невозможность поучаствовать в подготовке к отражению неизбежного немецкого нашествия. Я работал по шестнадцать часов в день, на беспокойство оставалось немного времени – и все-таки раздражение из-за собственного бессилия довело до того, что однажды я доехал до Каира и, сочинив в банке какую-то байку, отправил на счет канцлера казначейства Великобритании двести фунтов стерлингов от анонимного благожелателя. Не знаю, насколько эта акция поддержала финансовую систему империи, но самому мне стало настолько легче, что я поступил так еще несколько раз, пока не исчерпал свои сбережения.

Наступила весна. В Египет прибыла Новозеландская дивизия и встала лагерями в Маади, на другом берегу Нила от Хавамдии. Мы с моей женой и дочерями девяти и семи лет принимали этих военных у нас дома каждый день. У нас было просторно и прохладно, в саду – бассейн, а вечером, когда спадала жара, мы выходили под парусом на Нил. Мы шутили: «Новозеландцы все братья и сестры, они друг друга все знают с детства и ведут себя как вежливые и честные дети, которые не ломают игрушки». Милый дух этих вечеринок был равно далек как от угара войны, так и от уныния обычной жизни: мы смеялись, веселились и развлекались, прямо как дети или собаки.