Читать книгу Годы испытаний. Честь. Прорыв - - Страница 3

Честь
Часть 1
Армейские будни
Глава вторая

Оглавление

Канашов проводил молодых лейтенантов долгим взглядом. Вот и опять в полку появились два новых командира. На днях должны приехать в полк еще несколько молодых лейтенантов – выпускников училищ.

Канашов подошел к окну. Робкая весна – только март, но на снегу уже голубеют лужицы. В открытую форточку врывается влажный ветер, пахнущий лежалым сеном и мокрой вишневой корой.

Через двор, к клубу, заботливо поддерживая жену, прошагал Аржанцев. Прошло еще несколько человек из его полка. Канашов вспомнил: сегодня суббота, все торопятся в клуб, на вечер самодеятельности. Можно и ему уйти домой пораньше. Но домой не тянуло. У него в последнее время вконец испортились отношения с женой. Собственно, ощущение одиночества пришло к Канашову очень скоро после того, как они расписались. Сейчас, правда, это тягостное чувство скрашивала дочь. Она приехала к нему на Новый год. Очень скоро и у нее начались ссоры с мачехой. А с тех пор, как вселилась в их квартиру семья Аржанцева, жизнь стала совсем невыносимой.

Накануне Нового года в полк приехал старший лейтенант Аржанцев с тремя детьми и беременной женой. Квартиры не было. Семью Аржанцева приютил старший лейтенант Верть, хотя у него тоже двое детей и жена ждала еще ребенка. Сам Верть и Аржанцев спали в ротной канцелярии. Но когда родила жена Аржанцева, он с виноватым видом явился к Канашову и рассказал о своем положении. Канашов приказал Аржанцеву занять одну из трех комнат собственной квартиры. Жена Канашова, Валерия Кузьминична, обвиняла мужа в издевательском отношении к семье, грозилась уйти и после бурного объяснения перестала с ним разговаривать. Тягостное молчание воцарилось надолго.

Канашов вспомнил, как сегодня на кухне его жена раздраженно выговаривала жене Аржанцева. Она жаловалась, что ее, хозяйку (она подчеркнула это повышенным тоном), вытеснили из кухни чужие кастрюли и пеленки. И бросила грубо через плечо:

– Пора бы вам унять ваших детей! Они мне скоро на голову сядут.

Жена Аржанцева ответила спокойно, что она согласна пользоваться плитой позже, и ушла.

Канашов видел, как покорно и молчаливо сносила жена Аржанцева эти незаслуженные обиды, как счастлива эта семья, несмотря на то что живут они трудно: семья большая, денег не хватает. С какими сияющими глазами, будто только вчера поженились, встречает жена возвращающегося со службы мужа! А ему сегодня жена подала чуть теплый чай в немытом стакане и, как бы оправдываясь, раздраженно бросила:

– Стоит людям сделать добро, они садятся на шею. Не дают ничего приготовить. Целый день занята плита. Вот побудешь голодным, тогда поймешь, чего стоит твоя благотворительность…

Канашов ушел не позавтракав, в подавленном настроении.

Он устало присел за рабочий стол, закурил, задумался. Одиннадцатый час ночи… «Неужели она не понимает, что дальше так жить нельзя?» Но он тут же заставил себя не думать об этом. Пододвинув стопку новых немецких журналов «Милитер Вохенблатт» и «Дейче Вер», стал их листать. Вот опять: «Противотанковая артиллерия и истребители танков», «Наши бомбардировщики в польском походе». Да, эти статьи надо бы разобрать с командным составом перед проведением тактических учений. А то у нас часто недооценивают противника. Его внимание привлек заголовок «Подвижные войска» – статья генерала танковых войск Гудериана. «Немцы что-то в последнее время уделяют много внимания танкам. Нет ни одного журнала, где бы они не писали о них. Пожалуй, на это надо обратить внимание на командирских занятиях».

Дверь с шумом отворилась, в дверях появился грузный мужчина – врач полка Заморенков. Не спрашивая разрешения, наклонив голову вперед, он быстро подошел к столу Канашова.

– Что за безобразие, Михаил Алексеевич? До каких же пор будут самочинствовать и издеваться над медициной? Опять у меня забрали плотников. Гардероб не докончили, дверь в палате не сменили. У меня же там больные люди!

Врач поднял вверх пухлые руки и потряс ими над головой.

Канашов встал, налил стакан воды и молча поставил перед разбушевавшимся врачом.

А Заморенков снял фуражку, вытер платком вспотевший лоб, шею и рухнул в деревянное кресло. Оно жалобно заскрипело. Небрежным жестом он отодвинул от себя стакан и сказал уже более спокойно:

– Так вот, уехал я проверять санитарное состояние третьего батальона. Весь день там пропадал. Возвращаюсь и узнаю – замполит Шаронов, оказывается, взял плотников и срочно послал их клуб ремонтировать. От этих бесконечных танцев, видите ли, пол провалился. Ну что ж это получается?

Врач снова вскочил, замахал руками, затопал ногами, будто изображал бег на месте.

Чем больше кипятился Заморенков, тем добродушнее улыбался Канашов. Он любил этого беспокойного человека.

– Ты, Яков Федотович, точно бодливый козел. Вырвешься из своей санчасти, как из-за загородки, и готов всех перебодать…

Доктор, как всегда, обиделся:

– По служебным делам пришел говорить, официально!

– Ты бы еще в полночь ко мне в квартиру ворвался, официально!

Заморенков встал, поправил фуражку, собираясь уходить.

– Прошу извинить, товарищ подполковник. Не мог. Нервы сдали…

– Да ты садись, раз пришел. Давай решать. А то полчаса кипятишься без толку… А мы за это время, глядишь, успели бы партию в шахматы сгонять. Ведь сегодня наш шахматный день.

Канашов снял телефонную трубку и приказал помощнику по тылу выделить в распоряжение полкового врача двух бойцов-плотников.

– Когда ты, Яков Федотович, уймешь свой буйный характер? И как только тебя жена терпит?

Заморенков, расставляя фигуры на шахматной доске, только вздохнул.

– На то она и жена, чтобы терпеть…

У врача постоянно был девичий румянец на щеках, поэтому Канашов переделал его фамилию на Здоровенкова. И командиры в полку, прослышав об этом, стали называть врача двойной фамилией: Заморенков-Здоровенков.

Канашов говорил, а сам внимательно следил за ходом игры. Он вдруг снял слона у Заморенкова, тот растерялся.

– Может, вернуть?

– Ни в коем случае, – запротестовал Заморенков. – Мы сейчас поправим дело. Скушаем вашу пешечку, а там, глядишь, и слона вернем.

Он взял в углу пешку офицером, угрожая ладье Канашова. И не заметил, как поставил под удар ферзя.

Канашов взял ферзя.

– Сдаешься, Яков Федотович?

– Сдаюсь… У меня, Михаил Алексеевич, мой легаш вот уж неделю места себе не находит. Чует его сердце – скоро на тягу. Ну как, возьмешь кобелька? Длинноухий и шерсть палевая, красивый.

Канашову очень хотелось взять собаку, но жена не разрешит да и дети теперь в квартире.

Заморенков долго глядел на красные, переутомленные и печальные глаза Канашова. Наконец не выдержал:

– Гляжу я на твой зверски нечеловеческий режим и вижу: долго не протянешь, Михаил Алексеевич. Мало тебе хлопот по службе, так вот еще на чтение этих статеек время тратишь.

– Знаю, знаю твои оздоровительные теории, – перебил его Канашов. – Регулярно отдыхать, вовремя питаться, не волноваться и не переутомлять себя. Меня… еще бы на одну войну хватило. Больше не нужно…

– На какую это еще войну?

– Да вот, – Канашов указал на журналы. – Польша, Франция, Балканы – репетиция войны с нами… Только ошибется он…

– Неужели немец на нас нацелился?.. А Русачев говорит, чепуха. Паникерство иностранных журналистов.

Канашов встал, положил руку на плечо Заморенкова.

– Нет, дорогой, дыма без огня… Они готовятся к войне… Ну что, по домам?.. Пора на покой!.. А почему опять перенесли партбюро?

– Да вот уж вторую неделю не можем собраться. Все Шаронов занят.

– Ох, и достанется вам всем, членам бюро, за нарушение партийной дисциплины! Не нравится мне ваша работа. Раскрепились по разным организациям. К кому ни обратишься – это не его дело. Какой же это принцип коллективного руководства, если каждый работает сам по себе, не зная, что делают другие? Это как у Крылова – лебедь, рак и щука.

– Слух идет: скоро нового парторга полка пришлют, – сказал Заморенков.

– Новый-то новый, да как бы вы его по старой дорожке не повели…

Годы испытаний. Честь. Прорыв

Подняться наверх