Читать книгу Годы испытаний. Честь. Прорыв - - Страница 5

1

– Ну, какое впечатление о взводе? – спросил Жигуленко у вошедшего в комнату Миронова.

– Встретили настороженно. А народ в общем хороший. Все по второму году служат. Ну а как дела у тебя?

Жигуленко призадумался.

– Откровенно, я не очарован… Взвод так себе. Дисциплина слабая. У них до меня был командир тряпка: за два года командования ни одному взыскания не дал. Все уговаривал.

– А ты, – перебил его Миронов, – как в воду глядел: ко мне во взвод эти плясуны попали…

– Хлебнешь ты с ними горя. Ар-ти-сты!.. – И спросил: – Ну а Аржанцев, наше ротное начальство, как тебе понравился?

– По-моему, хороший командир. Придирчив. И повторяет на каждом шагу: «Люблю порядок». Но он оправдывает свой девиз. В роте, в казарме чистота госпитальная…

– Да, он нам жизни даст со своим порядком, – бросил Жигуленко. – Каждый на чем-нибудь выслуживается. Попал он в любимчики к Канашову.

Миронов понял: Жигуленко недоволен своим назначением.

Жигуленко окончил училище по первому разряду и имел право выбирать округ для службы. Но в округе, где жили его родные, свободной должности командира роты не оказалось. Жигуленко предложили другое место.

У Канашова были две должности ротных, но он не хотел, чтобы молодые командиры начинали свою службу с ротных. И это задело самолюбие Жигуленко. Канашов так прямо ему и сказал: «Этак, лейтенант, вы через год потребуете должность комбата. Покомандуйте взводом. Не торопитесь… Будете хорошо командовать – не задержим, выдвинем».

Жигуленко затаил обиду. И с первого дня решил, что наведет порядок во взводе, сделает его одним из первых в полку по боевой подготовке.

– А у меня сегодня Канашов был на тактических занятиях, – сказал Миронов.

– Ну и что ж, похвалил? Ведь ты мальчик-паинька. Вчера до двух ночи сидел. Конспект у тебя аккуратненький. Начальству это нравится. Кстати, дай мне свой конспект на вечер, я погляжу.

Миронов, слегка смущенный подкусыванием товарища, положил свой конспект на тумбочку.

– Ничего, представь, он мне не сказал. Побыл час. В занятия не вмешивался. И вдруг уехал…

– Значит, будет на совещании хвалить… Вот увидишь. Если что не так, начальство не смолчит. А ко мне на строевую комбат Горобец завернул. Побыл минут пятнадцать и ушел. И как на грех, один в нечищенных сапогах, другой без пуговицы на вороте гимнастерки. Пришлось дать одному три наряда, другому – два. Вне очереди.

– И это при комбате?

– А что ж тут такого?.. Зачем мне скрывать недостатки?

– Не много ли? Ведь так через неделю у тебя все будут с взысканиями.

– Пусть… Зато увидишь, какая дисциплина будет.

– Взысканиями не сделаешь из них хороших бойцов.

– Воспитывать надо?.. Знаю. Это пусть им политруки лекции читают. Я командир. У меня на это есть права.

– А что они о тебе подумают?

– А мне что до этого? В своем подразделении командир – хозяин. На то и единоначалие ему дано. А ты что, думаешь воспитать у них любовь к себе? Чепуха это. Командир не девушка, чтобы его любили. Командира должны бояться, и это создает уважение к нему, авторитет.

– А за что же им уважать тебя?

– Как за что? Хотя бы за то, что командовать ими доверили. В военном деле я на несколько голов выше любого из них.

Жигуленко встал, прошелся по комнате.

В дверь осторожно постучали.

– Войдите! – крикнул Жигуленко.

Вошел связной и доложил:

– Товарищ лейтенант, вас командир роты вызывает к себе.

– Что там случилось? – поморщился Жигуленко.

– Дежурный по полку задержал в проходной бойца нашего взвода Чемодурова. Он чуть было не ушел самовольно…

– Это что же такое? Распустились, разгильдяи! – ругался Жигуленко, быстро одеваясь. Встретившись взглядом с Мироновым, отвел глаза в сторону. – Ничего. Я ему покажу! Он и десятому закажет…

2

В клубе окончились танцы, и толпа людей, хлынувшая шумным потоком, быстро растворилась в ночной тьме. Жигуленко с Наташей долго шли молча.

– Мне кажется, что вы добрая, Наташа, – прервал молчание Жигуленко.

– Я? – В ее голосе прозвучали и удивление и насмешка. – Для кого как… Но бываю и злой…

– Пожалуй, да. Вы помните нашу первую встречу на танцах? За что вы тогда на меня обиделись?

Наташа промолчала. Они подошли к ее дому. Жигуленко, держа под руку девушку, замедлил шаг: ему хотелось еще побыть с ней. Этого хотела и Наташа. Но какой-то беспокойный бесенок толкнул ее, и она решительно сказала:

– Мне пора… Уже поздно…

– Что вы, Наташа! Так скоро? – В голосе Жигуленко звучала обида.

– Мачеха будет ругать… Который час?

– Половина двенадцатого. А мачеха у вас сердитая?

– Всякое бывает… – Наташа раздумывала. Идти домой не хотелось.

Жигуленко продолжал уговаривать:

– Давайте присядем.

Они сели на скамейку у калитки.

– Наташа, вы хорошо танцуете.

– У меня стаж.

– Большой?

– Около года.

– Танцы – буржуазные пережитки. Я за то, чтобы их запретили. – Жигуленко улыбается.

Она видит это по ровным рядам белых зубов.

– А я против.

– Почему?

– А как люди тогда знакомиться будут?

Жигуленко пододвигается ближе, берет руку Наташи. Она осторожно освобождает ее.

– А где ваш друг Миронов?

– Читает, наверно. Чудак. Увлекся Гомером. Стоит тратить время на такие ветхозаветные древности!

– Ветхозаветные? А представьте, я тоже читала Гомера, мне нравятся и «Илиада» и «Одиссея».

– Я тоже люблю читать, но не старину, которая попахивает нафталином.

– Значит, вам не нравятся «Овод», «Спартак»?

– Ну, бывают исключения, иногда и о старине пишут неплохо, – неопределенно отозвался Жигуленко. – Вот хотя бы Байрон. Его «Корсара» я раз десять перечитывал.

– Байрона я тоже читала… А музыку вы любите?

– Только не классическую… Уж слишком пичкала ею меня мать, таскала по филармониям и театрам. Она у меня артистка. Вообразила, что я недюжинный талант, и прямо приковала к роялю. Но Чайковский из меня не получился. И я вспоминаю эти годы с отвращением.

– А я мечтала научиться играть на пианино. Да все как-то не удавалось.

– Зато меня буквально мучили искусством мои предки!

– Какие предки?

– Да мои родители… Моя маман упорно хотела открыть во мне какой-нибудь талант. Я заучивал на память монологи всяких гамлетов, учился в балетной школе, пробовал даже рисовать и писал стихи.

– Как же получилось, что вы стали военным? Не раскаиваетесь в этом?

– Что вы! Ведь я же добровольно пошел в военное училище. После десятилетки я долго не знал, куда пойти. Спасибо, троюродный брат (он старше меня на три года) помог дельным советом. Встретил я его как-то, а он говорит: «А что, если тебе, Женька, пойти в военное училище? Парень ты отчаянный».

– Значит, вы довольны?

– Как видите. Но в жизни не всегда делается так, как бы хотелось. Многое в службе зависит не от наших желаний. Посылали меня сюда – обещали роту, а пришлось взводом командовать.

Наташа посмотрела на него долгим, оценивающим взглядом.

– Когда у папы спрашивают, любит ли он свою профессию, он отвечает стихами… Хотите, прочту?

– Прочтите.

– Кто это написал?

– У папы в полку служил сержант-сверхсрочник Березкин. Сейчас он в военном училище учится.

В квартире, где жила Наташа, распахнулось окно и показалась коренастая фигура Канашова. Наташа встала.

– Который час?

– Половина первого.

– Мне пора. Папа ложится спать. Он всегда перед сном открывает окно в своем кабинете.

Жигуленко задержал руку девушки.

– Пойдемте завтра в клуб, на картину «Если завтра война».

– Хорошо.

– До свидания, Наташа.

– Спокойной ночи.

Возвращаясь домой, Жигуленко думал: «Для начала хорошо».

Наташа долго не могла уснуть. Пестрой чередой проносились мысли: «Красив… Неглуп… Правда, избалованный маменькин сынок. Чем-то он напоминает мне Виктора, мою первую, неудачную любовь… Он тоже был красивый».