Читать книгу Божок на бис - - Страница 4

Утро среды на лесопилке, жду не дождусь перерыва, чтоб залить в себя кружечку чаю. Берни вчера завалился домой глухой ночью и, как водится, устроил на кухне тарарам. Хорошо хоть я сам по себе на вилочном погрузчике, перевожу струганую елку в цех, вполне справляюсь.

Пол-одиннадцатого, ребята в столовке дуются в вист. Пытаются втянуть и меня, но чаю я хочу попить спокойно. Сажусь рядом со Скоком Макгратом, смотрю, как он свою руку разыгрывает. В картах круче моего дружбана Скока нет никого, особенно если ему ничего ценного не выпадает. Нипочем не угадаешь, плечи у него без балды расслабленные. Он это повторяет все время: расслабь плечи, а потом жарь по полной. Доигрывают они партию и дальше просто баклуши бьют.

– Что расскажешь, Уилан?[19] – Скок затейливо тасует карты, аккордеонит колоду так и сяк.

– Да ничего.

– А Берни чего? Мутит интересненькое?

Если б кто другой спросил, я б решил, что человек кости хочет перемыть. Любит народ чужие дела полоскать. А вот Скоку не жалко и ответить. Он чуть ли не как брат – и мне, и Берни. Мы росли вместе, все трое в один класс ходили. Пока мы со Скоком не свалили нахер.

– Да я понятия не имею через раз, чего он там вообще мутит, – говорю. – Сидит целыми днями у себя в комнате, занавески задернуты, как сыч. А потом спускается в кухню, рюкзак набит невесть чем, и валит в Дублин или еще куда. На днях видал у него под кроватью парик.

– Парик? У него с волосами что-то не то?

– Нет. Он сказал, что это какого-то его друга, который где-то на сцене играет.

Дверь в столовку открывается, и босс Деннис топает к кофемашине. Вид у него затурканный. Скок заглатывает остатки чая, собирается на выход.

– Тебе девчонка Джун не попадалась? – говорю ненапряжно. – Длинные такие волосы каштановые, лет двадцать с чем-то, малявке ее лет пять-шесть?

– Это которая у букмекеров работает, на Туллоу-стрит?

– Не знаю.

В букмекерскую контору “Туз” я, бывает, заглядываю. Но если Джун там работает, как вышло, что я ее раньше не замечал? Чтоб я ее увидал и не почуял то, что почуял вчера, – быть того не может. Потому что если может, значит, вчерашнее ничего не значит. Начинают закрадываться сомненья.

– Ты чего? – Скок мне. – У тебя вся физия аж обвисла, как, блин, мешок с котами, в колодец опущенный.

– Ничего.

От цехов доносится гудок, натягиваем рукавицы.

– Ребята выпить потом собираются, – говорю. – Пойдешь?

– Нет, думал сгонять сегодня в Ати[20]. Лось слыхал, там какая-то команда металлическая играет у Фицпатрика. Он от двоюродного из Уотерфорда получает годную дурь.

– А до Ати как добираться будешь?

– Я ж говорил, Рут попросила меня присмотреть за домом, пока они на Канарах. У Кита новый “лексус” во дворе.

– Они тебе дают на “лексусе” гонять?

Очень маловероятно. Сестрица его Рут – до таких высот заносчивая задница, что зубы может чистить не через рот. Выделывается так, будто не в одном районе с нами росла, со Скоком обращается как с паршивым душком. Но, видать, они теперь хоть разговаривают друг с другом.

– Да не то чтоб, но я знаю, где ключи брать. Дэвид, их младший, разводит рыжих хомячков этих русских, я ему обещал за ними приглядывать. Сказал, может, придется везти беременную хомячиху по “скорой” в ветеринарку.

– По “скорой”?

– Они на своих детенышей иногда нападают, убивают их. Ну он и сказал, где ключи.

– Рискованно немножко, ни прав, ни страховки, ничего, – говорю.

– Я ж в город не поеду.

– Не-а, все равно не особо интересно.

* * *

Весь остаток того дня я думаю о Джун. Наличие ребенка еще не обязательно значит, что у нее есть мужик. Скорее, просто может быть. Надо получше все разведать сегодня, когда удастся с ней еще поговорить. Но вдруг получится неловко, а ей на третью встречу придется явиться все равно? Нет, до тех пор ничего не скажу.

В тот вечер ближе к шести я уже стою в коридоре и слушаю, как Матерь разогревает ужин и чирикает себе, заливается. Она и со стеной болтать будет. Буквально. У нее по всему дому навалом разной хрени, с которой она турусы разводит. Захожу, а она с чайником болтает, то и дело умолкая при этом, будто слушает, что ей тот отвечает. Сколько-то назад я ее спрашивал:

– Не свезло пока с Батей законтачить, с того света?

– Ни черташечки. Может, он еще не приземлился.

Это что-то новенькое: я по умолчанию считаю, что она не имеет в виду ни чистилище, ни ад, по части религии у нее полное меню. Батю за его уменья церковь не особо уважала – он местному священству конкуренцию делал. Пожалел, что спросил, по лицу ее понял, что она расстроена. Да и как не быть, при том что кто попало – от покойной тетки Мари миссис такой-то до непонятного рядового с ГПО[21] – превратили ее голову в доску личных объявлений, а от того единственного, от кого сама она ждет весточки, – глухо.

Звонок в парадную дверь, бывает, барахлит, поэтому я высматриваю Джун в окно. Берни наверху, гарцует по комнате. Я попросил его не спускаться. У него состоянье какое угодно может быть. Лучше б в Австралию свалил к братьям, хоть они и чокнутые паразиты и все такое.

Я от этого ожидания становлюсь чуток дерганый и поэтому начинаю перебирать числа – возрасты братьев, прикидываю, сколько им всем исполнится, когда мне будет двадцать один и дальше; когда мне шестьдесят три, столько же, сколько Бате было, когда его не стало, сколько стукнет Лару или Сенану?

Не второй ли голос, помимо Материного, я слышу? Быстро гляжу в зеркало в прихожей, приглаживаю патлы, стряхиваю пару крошек с футболки. Захожу в кухню, а там малец с какой-то другой женщиной.

– Я как раз шла к вам, – говорит та женщина. Чуть постарше Джун и вроде как хипповатая на вид, но опрятная.

– Ладно, – я ей.

Пацан корчит мне рожу; имени его я не помню. Женщина прощается с Матерью и идет за мной, таща пацана следом.

Подхожу к “икс-боксу”, делаю вид, будто выключаю там что-то.

– А где Джун? – спрашиваю, а сам все стою спиной, поскольку чувствую, как краснею.

– Отъехала, – отвечает женщина.

– Как отъехала?

– Как отъехала? – Пацан передразнивает меня и заходится весь со смеху. – С катушек – как и ты.

– Конор, угомонись, – говорит женщина, и в голосе у ней жесткость, какую при всех этих ее длинных волосах и блузке в цветочек и не заподозришь.

Я веду себя как ни в чем не бывало и достаю тряпицу.

– Та же процедура, что и вчера, – говорю пацану.

Тот строит лицо, но на нем сегодня шорты и он просто подставляет ногу. По-моему, лишай менее розовый. Хотя я так крепко желал, чтоб так оно и было, что, может, мне чудится.

Пока я держу ладонь над ногой и тру тряпицей, пытаюсь придумать, что сказать. Но эта вся так занята своим телефоном, что за мной и не следит. И тут я замечаю. Как же я вчера-то не увидел – у пацана сзади вдоль ноги шрамы. Шрамы старые, хоть сам-то он и не дохрена какой взрослый, боже ты мой, да он их огреб, когда еще молокососом был небось. Прямые белые полосы – ремень или помочи.

“Неброски шрамы”[22] всплывает у меня в голове. Чудна́я строчка. Нет в шрамах ничего броского. У меня самого все шрамы без всякого подвоха: один под левой коленкой – еще от трехколесного велика, второй – длинный, на запястье, от сетки с голубятни у Макдермотта. Шрам после аппендицита. В этом доме всяких несчастных случаев напроисходило сколько-то. Я еще совсем малявкой был, когда Лар, самый старший, съехал на велике с крыши сарая “на слабо”. Сенан – сам себе того и гляди несчастный случай, вечно налетал на что-нибудь, кухонный стол завалил, когда ногами в нем запутался. Но никого из нас дома не били, это уж точно.

Пацан пялится на меня, понимает, что я заметил. Теперь-то гонору в нем поменьше.

– Ну что, всё? – Это хиппушка голос подает.

Чей бы этот малой ни был из этих двух, ни та, ни другая не того сорта, какие детей порют. Может, поэтому об отце речь и не заходит.

– Извините, ага. Всё.

– Отлично, спасибо. – Она собирается, пятерку оставляет на каминной полке. У двери я спрашиваю, приведет ли она пацана завтра. Говорит, он явится.

После того, как хиппушка с пацаном уходят, Матерь призывает меня в кухню. Суетится.

– Фрэнк, сделай одолжение. Мне надо сбегать к Сисси на пару часов, помочь ей с клиентами. Ты дома?

– Не знаю. А что?

– Берни чуток приуныл. Та встреча, какая у него в Дублине была. Надо было мне с ним ехать.

– Что за встреча?

– Фрэнк, если тебе есть дело до его благополучия, чего сам не спросишь? Он мне ничего не рассказывает, – говорит она и натягивает жакет. – Хочу, чтоб он был не один. У Сисси примерка с детским хором к Волчьей ночи. Я ей подсобляю с кройкой. Очень мудрено. Эти тройняшки у Кирнанов здоровенные как я не знаю что, а сами еще только в среднюю садовскую группу ходят. Дополнительную полосу сбоку вшивать приходится.

– Что на ужин?

– В холодильнике пиццы. На глубокий противень. Если ветчину счистишь, должно быть съедобно. Мне пора, я уже вся на ушах.

В том, что касается первоклассных ужинов, Матерь наша – звезда. Она ничего не стряпает уже много лет – с тех пор как вышла работать в супермаркет к Моррисси. Уж как ей там это удается, неведомо, но всегда найдется пицца-другая, завалившиеся за холодильную камеру, или же замороженный пастуший пирог, который случайно разморозился.

Как только Матерь удаляется, я иду узнать, не хочет ли Берни, чтоб я метнул в духовку и на его долю. Дверь в спальню у него заперта, и он мне даже не отвечает. Я слышу, как он там сопит. Когда он в приличной форме, никому его не переплюнуть. С ним от смеху заболеть можно. Но когда он вот такой, хоть иди напивайся. Пиццу я ему все равно сделаю.

Когда я доедаю первую пиццу, он все еще не спустился. Едва я берусь за вторую, как Скок присылает сообщение насчет потусоваться – в нашей округе. Я помню, что Матерь просила меня посидеть с Берни, но если он весь вечер собирается торчать у себя в комнате, какая разница, есть я дома или нет? Пишу Скоку, и он тут как тут. Мы уже готовы выдвигаться – и вот спускается Берни в халате и трениках.

– Порядок, Берни, – Скок ему.

– Порядок, Скок, – Берни ему, а сам ко мне спиной поворачивается и лезет в буфет за кетчупом. Кажется, у него глаза накрашены.

– Мы пинту выпить. Хочешь с нами?

Скока я готов прибить. Берни нас всех своим настроеньем утопит.

– Да с ним порядок, – я такой.

– Я не против, – говорит Берни. – Куда идете?

– Как обычно, в “Хмурого Дойла”.

– Порядок, – Берни такой, а сам остальные куски пиццы заглатывает. Топает наверх переодеться. Ё-моё. Возвращается, лицо умытое, волосы в геле, готов на выход.

– Клевая рубашка, – Скок ему.

Берни доволен, как слон. Рубашка новая, небось в Дублине взял. С рисунком, но очень по фигуре. На ком-то смотрелась бы по-мудацки. Но Берни умеет такое носить. По крайней мере, не та, в какой он тут на днях спустился, – девчачья блузка дальше ехать некуда.

Скок болтает всю дорогу в город, ни на какую волну между мной и Берни внимания не обращает. Жалею, что вообще согласился на эту пинту. Ждем на переходе через Кеннеди-авеню, мимо проезжают эти долбодятлы на “тойоте”, “Слипнот” у них на всю катушку или какая-то еще лабуда в том же духе. Один опускает стекло.

– Блядский пидор, – орет и из окна херачит чем-то в Берни. Попадает ему по руке, окатывает рубашку сбоку. Пакет молока. Кто катается на тачке и пьет при этом молоко, бля?

– Паршивые блядские дикомрази! – орет им вслед Скок и мечет свою колу в заднее стекло. Кола обливает машину, но та катит дальше.

– Ты их знаешь? – говорю Берни.

– Нет.

Как, нахер, они его в толпе углядели, он же просто стоял?

– Кажется, выпивку я все же пропущу, – говорит Берни, пытаясь промакнуть мокрое пятно другим рукавом.

– Забей, – говорит Скок. – Пойдем, по одной.

– Ага, – поддакиваю, хотя немножко не уверен.

– Никто и не заметит, – Скок ему, хотя видно, факт, что весь бок у рубашки насквозь.

– Может, в другой раз.

– Этот город кому хочешь мозги вынесет, – говорит Скок.

– Ага, – Берни ему и разворачивается. – Пока.

На его месте я пошел бы домой, хорошенько посмотрел на себя в зеркало и изменил себя до последней блядской крошки, до полного исчезновения. Я б из себя что-то такое сделал, чтоб не выделяться на публике никак. Но Берни не таков. Хвост пистолетом – и пошел, весь из себя клевый.

– Тут как в Средневековье, – Скок мне. – Надо этим летом убраться отсюда.

И дальше выезжает на свою любимую тему: если б сколотить чуток деньжат на перелет – до Бразилии или Аляски, скажем, – работу нашли б запросто. Вечно у Скока большие планы, вот только денег не хватает.

Сворачиваем на Мардайк-стрит к “Хмурому”, и тут Скок объявляет, что ему сперва надо проверить сигнализацию в доме у Рут.

Там он сразу отправляется к хомячкам в прачечный чулан. Никаких новорожденных. Озирается – все проверяет. И тут до меня доходит: он же ключи от машины ищет.

Ну и, само собой, запирает он дом, мы уже собираемся двигать – и тут он достает из кармана эти ключи.

Но когда Скок наставляет брелок на машину, та не отзывается. Я тоже пытаюсь – ничего. Наконец до нас доходит: это не от “лексуса” ключи. Ну конечно, никто не собирался оставлять Скоку такой подарок. Это от Рутиной “хонды-джаз”, припаркованной сбоку. Скоку хоть бы хны.

– Можем быстренько сгонять в Ати, глянем на ту группу, – он мне, пока сам откатывает назад водительское кресло в лошняцкой вырвиглазно-зеленой тачке и поправляет зеркало.

Чего б и нет? Берни небось остаток вечера просидит дома, закисая у себя в комнате. Мне его жалко, но он последнее время какой-то сложный. В прошлом году перестал тусить с нами, ни на какие вечеринки в колледже меня даже не зовет. Видать, решил, что я его позорить буду перед новыми чуваками. С тех пор, как выпал из обоймы, со мной почти не разговаривает. Просто какой-то клубок скорбей по дому катается. Если не считать его вылазок с ночевкой в Килкенни или Дублин – оттуда он возвращается весь распушенный. Не хочу сказать, что я по нему не скучал поначалу, но сейчас уж как есть.

Наверняка уже вылез в Сеть и всем рассказал, до чего хреновая у него жизнь, и город этот – помойка, а братец его… ну, что уж он там про меня говорит, наплевать. А если Скок поведет бодренько, вернемся задолго до того, как проявится Матерь.

– Ну давай, чего.

До Ати мы добираемся за двадцать минут. Мне ссыкотно, что нас полиция прижмет, но Скок не парится, как ветер, и даже лопает шоколадные эклеры, которые я нашел у Рут в бардачке.

Бросаем машину за церковью и топаем в “Фицпатрик”. Там почти пусто, никакой движней не пахнет. Все равно быстренько решаем по одной и, по совету бармена, пробуем заглянуть в “Эсквайр”. Не прикольно. Двигаем дальше и в итоге оказываемся в “Наследии вдовы”. Там в одном углу дуются в карты, а в другом вроде как женский кружок вязанья и трепа. Из этих подходит одна, заказывает водку с колой. У нее за ухом вязальная спица, сама смазливая, но ей точно за тридцатник. Скок предпочитает женщин постарше. Уж не знаю, насколько постарше, но знаю точно, что с той, которая рулит “Ювелирами Дуэйна” в торговом центре “Брукфилд”, он домой ходил. Эта смотрится классно, но она того же года выпуска, что и Сенан, а значит, ей даже за сорок, железно.

Скок принимается обсуждать с этой всякие тонкости вязанья. Потом идет глянуть, что они там за свитеры и пинетки вяжут. Он-то не пьет, а я всасываю пинту за пинтой. Все думаю о тех козлах с молоком. Надо было, может, за ними проследить. Встает заказать еще одна из вязального кружка, улыбается мне. Сережки у ней – здоровенные такие кольца. Помню, у Джун были сережки, и еще одна сверху на правом ухе. Помню ее – золотой шип, – а вот остальные какие были, хоть убей, вспомнить не могу. Все думаю о ее ушах.

* * *

По пути домой я, кажись, уснул. Дальше помню только, что сижу на крыльце у себя дома. Встаю, вынужден сесть обратно. Опять ключи потерял. Скок кидает камешки в окно Берниной спальни.

– Ё-моё, тише ты, Скок. Матерь меня уроет, если ее разбудим.

Надо думать, мы устроили нехилый шум, потому что через выпас топает Эйтне Эгар, дочка Сисси.

– Эйтнеприветдобрыйвечер.

На меня она внимания не обращает, шепчется со Скоком. Улавливаю несколько слов: “скорая”, “драка” или что-то в этом роде.

Оказывается, Берни увезли в Святого Луку на “скорой”, в полуобмороке. После того, как мы с ним расстались, он пошел выпить. В “Старую Вик”, самую большую распивочную в городе, ввязался в ссору с какими-то пацанами. Может, ввалили ему на улице, а может, сам упал, когда домой шел. Крови было сколько-то, и с запястьем что-то.

– Мать ваша по потолку бегает, – говорит она мне.

– А чего мне не написала?

– Пыталась.

Смотрю в телефон. Сел в ноль. Блядство.

Скок разворачивает машину, сует меня на заднее сиденье, мы катим в больницу в Килкенни. Останавливается на заправке, добывает крепкий чай и какую-то черствую булку, чтоб я сколько-то протрезвел.

– Порядок, Фрэнк?

– Ага. Не то чтоб Берни в первый раз что-то откалывал.

Первый раз Берни оказался по “скорой” в “травме” почти два года назад. Мы были в Ньюбридже – мы с Матерью. После того, как Бати не стало, она вдарилась больше в общение с духами, нежели в гадание на чае: каталась по всему графству и даже в Уиклоу и Килдэр, везде. Репутацию себе заработала будь здоров, пока фортели Берни не начали на ней сказываться.

В ту ночь он мотался по городу и искал себе на задницу неприятностей, каких можно было б избежать. Те ребята насовали ему в живот так, что порвали селезенку. Я когда в больнице его во всех этих трубках увидел, чуть не скончался. Думал, у меня сердце встанет, так перепугался за него. Но диву даешься, к чему только ни привыкаешь.