Читать книгу Путь трубадура. 101 история из жизни музыканта в метро - Эдуард Геннадьевич Галиаскаров, Алексей Сергеевич Вражнов - Страница 2

– Здравствуйте, Владимир Владимирович!

Аристарх приподнимает бейсболку, чуть иронично кланяясь бюсту Поэта. Его каменный лик молчит. Поэт существует надмирно. Взгляд устремлен в неведомые дали и выси, оклеенные красными флагами. А этот человечек с гитаркой внизу, в своем дольнем, суетном и блеклом мире, что с него возьмешь? Пусть живет.

Аристарх достает комбик, процессор, микрофонную стойку, шнуры, производит коммутацию и начинает работу. Поет, одновременно пребывая в своих маленьких заботах о том, что на этой площадке много не заработаешь, но других свободных сегодня не нашлось. Так что придется петь и играть под каменным небом поэта, на котором начертаны железные строчки:

…серьезно, занятно – кто тучи чинит,

кто солнцу жар надбавляет в печи —

все в страшном порядке…

«А ты, майн фройнд, чем тут занят?» – просыпается внутренний голос Аристарха, его злой даймоний – второе «я», к первому настроенное весьма критично. Этот злой гений поселился в душе Аристарха с незапамятных лет, всегда возникает неожиданно и часто говорит неприятные для самолюбия вещи.

«Тучи чинишь? Или солнцу жар надбавляешь? Или трудом прорываешь?.. – вещает надоедливый голос. – Ведь ты тоже верил когда-то, что твой стих трудом громаду лет прорвет и куда-то кому-то явится… А еще – был такой момент одной темной, августовской ночью – ты вдруг возомнил себя бодхисатвой, несущим свет людям своими песнопениями! Самому не дико думать об этом здесь, сегодня, в свои пятьдесят плюс?»

Аристарх выглядит моложе своих лет. Девушки часто ошибаются. Очарованные лирическим звучанием, подходят ближе, осторожно приглядываются и только потом уходят. Дамы бальзаковского возраста часто обращаются к Аристарху «молодой человек». Иногда это раздражает, порой забавляет – не важно. Кто бы ни подходил – юные девушки, дамы в возрасте, честные старухи, суровые мужики, мальчики с ясным взором или веселые девчушки с косичками, благородные юноши – Аристарх в ответ улыбается и готов поговорить. Ибо благожелательность и готовность общаться с людьми – основа основ музыкального ремесла уличного музыканта.

«Да-с, товарищ Маяковский, – бла-го-же-ла-тель-ность! – стараясь не слушать, что там гундит внутренний критик и обращаясь исключительно к бюсту, думает Аристарх, – А вы: „стоглавая вошь!“».

Аристарху роднее антипод Маяковского – тот самый красивый, отчаянный гуляка и драчун. В пролетарском поэте при всем его несомненном величии – строчки выкованы на века, чудится нечто искусственного происхождения. Какая-то чудовищная установка на собственное величие, и в этом есть нечто актерское, натужное и даже, о ужас! – фальшивое. А живой душе роднее весенняя гулкая рань и розовые кони. Но у драчуна-антипода нет своей станции метро, и именно здесь, возле железно-рунного Маяковского, под его строгим надзором, Аристарх снова играет и поет.

«Ну что же, это тоже путь, – думает Аристарх, глядя на людскую лаву, равнодушно, бесконечно текущую мимо. – Мой путь… Кажется, именно об этом пел когда-то сам Синатра».

«Экий ты чудак, человече! Рос, рос, да так и не вырос, – снова из ниоткуда возникает злой гений. – Мальчик исполнял на малой домре полонез Огинского. Юноша бренчал на дворовой гитаре по подъездам. Молодой человек забавлял песнопениями подвыпившие компании в прокуренных комнатах общаги. Параллельно шла другая жизнь – школа, институт, семья, работа и бесконечные офисы – как кочки на болоте. Прыг да прыг, с одной кочки на другую. Цепочка кочек со временем все реже, а дальше начинается топь, майн фройнд. Каждый шаг вперед надо хорошенько обдумать, прежде чем сделать, лучше даже забронировать. И вот стоишь ты, грешный человече, на очередной, заранее забронированной музыкальной кочке возле бюста поэта, играешь на гитарке, пиастры зашибаешь…»

«Зашибаю – это чересчур, – возражает внутреннему недругу Аристарх. – Вот железный поэт – тот да, зашибал в свое время. Буржуи дорого платили, чтобы попасть на сборище футуристов, знатоков и провозвестников будущего…»

Аристарх снова делает легкий реверанс в сторону бюста Поэта.

«И вот мы в этом самом будущем, дорогой товарищ Маяковский, – предлагает поразмышлять Аристарх. – Давайте оглянемся. Что же мы видим? Корабль современности плывет, Пушкин по-прежнему на корабле, а миллионнопалой, сжатой в громящий кулак, нетути, как и не бывало. Слилась в безвременье, рассыпалась в прах… Да что говорить, Владимир Владимирович! Если бы вы знали, сколько всего переменилось вокруг…»

По пути домой, в вагоне метро, Аристарх пристраивается в свободном уголке и, прикрыв глаза, некоторое время дремлет, как лошадь на коновязи. Очнувшись, достает изрядно мятый блокнот и пишет шариковой ручкой, провоцируя настороженные взгляды пассажиров вагона. Впрочем, соседи по вагону почти сразу снова утыкаются в смартфоны. Аристарх тем временем записывает то, что ему привиделось, пока он дремал.

«А с другой стороны, мир нисколько не переменился, – пишет он корявым почерком. – Ни со времен Маяковского, ни с гораздо более стародавних. Все так же сдвигаются плиты земной коры, извергаются вулканы, падают звезды. Да, разжался громящий кулак миллионнопалой. Да, появились эти волшебные штучки – айподы, айфоны и прочие «ай-я-яй»-игрушки. Ну, пускай не игрушки – средства коммуникации. Так были ж они и тысячу лет назад, и две тысячи, и пять. Просто другие – огни на башнях, глиняные таблички с клинописью, берестяные грамоты. Кто полагает, что древние были глупее современного человека или якобы имели наивные, детские, глупенькие представления о мире – тот сам олух царя небесного. Мифы Древней Греции никакие не мифы – в смысле выдуманности, нереальности. Они очень даже реальные, плоть от плоти мира. Ибо описывают мир таким, какой он есть в его глубинном смысле, в его самых потаенных движущих пружинах. Надо только усвоить этот язык, и поймешь, каким был мир в те времена, увидишь его воочию…»