Читать книгу Див - - Страница 24

Его потряс сильнейший шок. Отбросив «Waterman» как нечто мерзкое, он приложил скрюченную кисть к груди: боли в суставах нет, но чувство, что каждое движение пальцев отзовётся нещадным скрипом, присутствовало. Сердце колотилось надрывно и грозило надорваться окончательно. Может оно и к лучшему. Может, инфаркт – самый благоприятный исход? Нет! Скоро прилетит Надя. Боже мой, сколько времени?!

Секундная стрелка будильника «Восток» не двигалась, механизм не тикал. Он забыл завести часы. Возможно ли, что он пропустил открытие музея? И кроме того…

«Что я делаю за столом, если был уверен, что вышел из чертова кабинета!?» – об этом он подумал сразу, как очнулся, но мысль пронеслась как-то вскользь и выкристаллизовалась вот только. Однако вместо того, чтобы вскочить как ошпаренный, смотритель заставил себя размять пальцы и, поняв, что с ними не всё так печально, спокойно (и уже привычно) сбил исписанные листы в стопку. Привёл стол в должный порядок так, словно писатель вот-вот сейчас придёт и начнёт писать новый роман или рассказ. Без суеты и лишних движений встал и задвинул кресло. На полу по-прежнему валялся перочинный ножик. Брать в руки предмет, кажущийся отныне чужеродным, всё равно, что приласкать жабу. Виктор Ильич вынул из заднего кармана брюк носовой платок и с осторожной брезгливостью, как окаменелые экскременты стегозавра (именно такое сравнение пришло ему на ум), поднял ножик и на вытянутой руке унёс из кабинета-студии.

Должен ли был его испугать тот факт, что он обнаружил себя за столом, стискивающим ручку? В этом цель? Или его должно было напугать отсутствие всякого воспоминания о том, каким образом он остался за столом, и откуда взялась ложная память, уверяющая, что он вышел из кабинета-студии?

Но Виктор Ильич устал бояться.

В музее давно заметили, что что-то с их смотрителем не так, а сегодняшняя изнуренность привела к давно назревающим вопросам о здоровье и самочувствии. Виктору Ильичу настоятельно посоветовали отдохнуть, взять отпуск. Почему-то советчики своей чрезмерной заботой разозлили Виктора Ильича, и он нагрубил учтивой женщине, с которой был в очень вежливых отношениях, а потом, бессвязно буркнув извинения, удалился к себе в квартирку с горящим желанием отправить всех их в бессрочный отпуск, закрыв музей ко всем чертям.

Он мучился ожиданием появления Надежды Олеговны. Время… верно подмечено, что оно – вор, крадущий жизнь.

Она прибыла в десять. Они обнялись. Надежда Олеговна, мягко высвободившись из объятий, внимательно вгляделась в лицо друга. Запавшие глаза, взирающие устало, но в то же время тревожно, глубокие складки обвисших и несколько дней небритых щёк, кислое подобие улыбки. И всё это венчает копна поседевших волос.

– Плохо выглядишь, – констатировала Надежда Олеговна.

– Спасибо. Не хуже Володи, – ещё кислее улыбнулся Виктор Ильич. Взял женщину за руку. – Пойдём.

Но увлечь её за собой не удалось. Надежду Олеговну перехватила главбух. Следом выстроилась очередь из нескольких человек, кому появление хозяйки музея вдруг оказалось жизненно важным. Надежда Олеговна потратила безумную – по меркам Виктора Ильича – уйму времени на импровизированную летучку. Он терпеливо ждал. Наконец Надежда Олеговна взяла друга под руку. И они спустились в его квартирку.

Она попросила рассказать всё. Виктор Ильич начал со сна, приснившегося в самолёте. Сон был точной копией сна её мужа, с той лишь разницей, что во сне смотрителя Кошмарный Принц разговаривал с ним, прежде чем оплавиться, как свеча. Потом Надежда Олеговна прочла историю, написанную рукой друга чужим почерком. Последние листы Виктор Ильич попросил прочитать вслух.

Мужчина и женщина долго сидели друг напротив друга, не проронив ни слова и не шевелясь. Через какое-то время Виктор Ильич разлепил ссохшиеся губы:

– Почему вы с Володей уверены, что всё началось со стола, что всему виной этот проклятый стол?

– А сам ты как думаешь – почему? – Надежда Олеговна чуть откинулась назад и поправила чёлку. – В отличие от Юры, меня мистика не особо привлекала. Не верила я ни в призраков, ни в потусторонние силы. Я и в Бога-то не сильно верила. Но стол… я очень хотела его уничтожить. И Володя хотел. Только не получилось.

– Не получилось?

– Именно. Когда грузчики пытались вытащить его из кабинета, один не удержал стол – знаешь, какой он тяжеленный? – и уронил себе на ногу. Два пальца сломал. Стол вернулся на место. Потом Володя предложил продать стол с аукциона, пригласил брокера, но тот не доехал, попал в ДТП. Серьёзное, но остался жив. Однако наш лот его больше не интересовал. Он, как оказалось, верит во всякие знаки, приметы и подобную чепуху. Потом Володе начали сниться сны. Сначала редко, потом чаще. Все так или иначе связанные со столом. И с Юрой. Он словно общался с отцом, только не словами, а… как бы сказать… образами, посылами, шарадами. Мы долго пытались понять, сложить все сны (Володя их стал записывать, даже блокнот с ручкой держал возле кровати). И в какой-то момент до нас дошло. Во всяком случае, мы решили, что дошло. В доме на черноморском побережье поселилось зло… или некое инфернальное Зло (с большой буквы), которое знает об этом доме… и с него нужно съехать. Но съехать так, чтобы новый дом не был похож на старый, а обстановка была один-в-один. Понимаешь? – Надежда Олеговна сглотнула и облизнула пересохшие губы. Виктор Ильич встал, вытащил из холодильника бутылку лимонада и показал гостье.

– Да. Налей, пожалуйста, – кивнула Надежда Олеговна и поблагодарила, когда Виктор Ильич достал высокий стакан, налил и подал ей напиток.

– Не совсем понимаю, – сказал Виктор Ильич, продолжая разговор. – Я был уверен, что это всё ради фанатов. – Он был обескуражен откровенностью Надежды Олеговны. Или тем, что узнал подробности только сейчас. Он пока сам не разобрался, что его больше задело.

– Извини! Мы надеялись, что на этом, – она махнула стаканом вверх (едва не расплескав), имея в виду музей. – Что на этом всё закончится. Именно сны подорвали здоровье Володи, они будто выкачали из него жизненную силу. Я уверена, в них дело. А ещё в переживаниях.

– Не за что извиняться, – он сил на другой конец тахты. – На счёт дома и снов я, допустим, понял. Не понял только, для чего нужно было так скрупулёзно сохранять обстановку? Какой в этом толк? Если хорошенько подумать, ни один фанат не знаком с обстановкой черноморского особняка.

– Вот тут-то самое интересное, – Надежда Олеговна сделала большой глоток лимонада. – Помнишь, я сказала, что не верила в призраков?

Виктор Ильич кивнул.

– Теперь, Витя, верю. В одном из последних Володиных снов Юра дал понять, что не ушёл.

– Намекаешь, что Юра…

– Стал призраком? Боюсь, что так. Считаешь меня сумасшедшей?

Виктор Ильич ещё раз быстро прокрутил всё, что с ним произошло в последнее время, и покачал головой:

– Не считаю. Но и в голове не укладывается. Мои «отключки»… Я должен свыкнуться с мыслью, что живу в доме с привидением, – последние слова Виктор Ильич произнёс скорее как утверждение, чем вопрос.

– У меня подозрение, что роман, который пишешь ты, не будет последним. Юра не успокоится, захочет ещё и ещё, пока не погубит тебя…

– Юра? – вскинул брови Виктор Ильич. – Хочешь сказать, что Юра хочет причинить зло мне? Я же его друг! Во всяком случае, старался им быть.

– Больше дружбы он любил писать, только в творчестве видел смысл жизни. А теперь, видимо, смысл жизни после смерти. Думаю, Юра не ожидал умереть так рано. В его планы это не входило. Я уверена. Он пишет историю, используя тебя, твоё тело. И таких историй у него пруд пруди. Жажда писательства в нём сильнее здравого смысла. Тем более он не осознаёт бренность тела. Это понятие теперь ему чуждо. И он погубит тебя, да. Я так думаю. Ты должен положить конец безобразию, пока не поздно, пока это только начало.

– Но как? Что я могу?

– Ты говорил, в твой роман вкрапляются моменты из твоей жизни. Я думаю, это неспроста, это что-то вроде зацепок. Значит, ты не просто бездумный стенографист, ты подсознательно влияешь на историю. Тебе нужно понять – как? И, поняв, попробовать переломить её ход, закончить так, как они заканчивались до появления зловредного стола. Попробуй бороться с ним.

– Я слишком вымотан.

– Вижу, дорогой. Сегодня же закроем музей на… на столько, сколько нужно. Сделаю заявление по телевидению…

– Тебя четвертуют! – вскликнул Виктор Ильич, забыв, что буквально несколько часов назад сам желал закрыть музей.

– Я всё улажу. Не волнуйся об этом.

Ничуть не сомневаясь в своих действиях, Надежда Олеговна поставила в известность администрации музея и города об экстренном прекращении работы музея и закрытии его на технический ремонт.

Что тут началось!

Половина городского муниципалитета встала на уши, вторая половина – на дыбы. Бедную Надежду Олеговну умоляли и заклинали, ей грозили и сулили, но мать Кошмарного Принца осталась тверда как кремень и не изменила решения, пообещав, правда, что постарается уладить все возникшие проблемы в скорые сроки.

Перед самым отлётом Надежда Олеговна помогла Виктору Ильичу закупить продуктов на пару недель. И опечатала музей, заперев в нём родного человека наедине с проклятьем родного сына, предупредив, что поставит (невзирая на возражения смотрителя) пару расторопных секьюрити.

С тяжёлым сердцем она уехала в аэропорт.

Виктор же Ильич, так и не поспав ни часу, зашёл в кабинет-студию.