Читать книгу Шаляпин - В. Н. Дмитриевский - Страница 9

Часть первая
Время жить!
Глава 7
Тифлис – Москва – Петербург

Оглавление

Федору 21 год. Пережитые скитания не погасили романтическую наивность и восторженность. Вместе с Пашей Агнивцевым Шаляпин едет в Москву. По дороге умудрились в Ставрополе дать концерт; в кармане гонорар – 250 рублей, огромная сумма!

Мысли о Москве, о Большом театре будоражат воображение молодого певца. Чтобы скоротать дорогу, Федор садится играть в «три туза» со случайными попутчиками и очень скоро становится жертвой ловких поездных шулеров. Приподнятого настроения как не бывало, в душе горечь, тревога и злость на самого себя. Даже Паше Агнивцеву стыдно признаться в происшедшем. Радость от встречи с Москвой омрачена. Город только ошеломил провинциалов своей пестротой, суетой и шумом.

Оставив свой нехитрый багаж в номерах, Шаляпин направился на Театральную площадь. Большой театр с величественной колоннадой, увенчанной квадригой Аполлона, поразил его. Храм искусства показался строгим и неприступным, не верилось, что его двери могут гостеприимно распахнуться перед ничтожным провинциалом, каким чувствовал себя Федор в эти минуты. Рядом с площадью – Охотный ряд, лавки, полные мясных туш, овощей, фруктов. Снуют разносчики всяческой снеди, бойкие лоточники, пестрят вывески трактиров, чайных, кофеен… но в кармане пусто.

Поутру Федор отправился в Дирекцию императорских театров – на Большую Дмитровку. Сонный сторож куда-то унес рекомендательное письмо Усатова, потянулись часы томительного ожидания. Наконец выяснилось: управляющий конторой П. М. Пчельников его не примет, а императорские театры закрыты до осени, прослушать певца некому. Оставалась хрупкая надежда: на даче под Москвой, в Пушкине, жили дирижеры Большого театра И. К. Альтани и У. И. Авранек – может быть, Шаляпину помогут письма их тифлисских коллег, антрепренера В. Л. Форкатти и дирижера И. А. Труффи. Но и здесь певец не встретил сочувствия: никто не захотел прослушать его, дать совет, где устроиться, как продержаться до начала театрального сезона. Видимо, от соседей по номерам узнали Шаляпин и Агнивцев о Театральном агентстве Е. Н. Рассохиной. И вот они перед домом Сушкина в Георгиевском переулке, что на углу Тверской. На втором этаже – залы «Первого театрального агентства для России и заграницы».

Умная и бывалая дама Елизавета Николаевна Рассохина (1860—1920) заботилась в первую очередь о коммерческом успехе своего предприятия. Она помогала антрепренерам набрать труппу подешевле и получала за это хороший процент. Рассохина знала: в большинстве случаев к ней обращаются люди, потерявшие надежду устроиться где-либо самостоятельно, и потому никаких прав за ними не признавала. «Неутомимая, шумливая Рассохина шариком каталась по залам своего агентства, расхваливала товар покупателю с исключительным искусством пройдохи-агента, якобы знающего весь артистический мир. Заключались сделки по договорам, где опять-таки все было на стороне антрепренера и мадам». Так запомнилось посещение бюро Рассохиной известному провинциальному актеру и режиссеру Н. И. Собольщикову-Самарину.

Федор принес Рассохиной свои фотографии в ролях, вырезки из тифлисских газет. Но не он один искал здесь хоть какой-нибудь сносный ангажемент. У дверей кабинета Рассохиной толпились актеры. Антрепренеры, высокомерно тесня их, солидно проходили в кабинет – «к самой». В ожидании приема Шаляпин и Агнивцев слушали витиеватые актерские байки: кто-то хвастался успехами в провинции, щедрыми подарками благодарной публики, демонстрировал золоченые портсигары, перстни, брелоки, часы. Жаловались и на «хозяйку», на кабальные контракты и поборы.

Наконец Шаляпина приглашают в кабинет. Елизавета Николаевна желает услышать его пение. Федор волнуется: решается дальнейшая судьба. Но голос звучит хорошо, «хозяйка» довольна: «Отлично! Мы найдем вам театр!»

Ждать пришлось почти месяц. Бездеятельное прозябание в дешевых номерах угнетало – грязь, скандалы, крикливые соседи. В воспоминаниях Шаляпин назовет свое пристанище конурой. Паша Агнивцев приглашает товарища прогуляться по Москве. Федор мрачно отказывается: стыдно рассказывать о проигрыше. Но с голодом не поспоришь, и Федор признается Павлу: денег нет! Друг благородно предлагает свои, они обедают в трактире Рогова, помещавшемся непосредственно под Театральным агентством. В залах с низкими потолками, в клубах сизого дыма охотнорядские мясники, рыбники, возчики, грузчики, разносчики подводят итоги дневной торговли, выясняют отношения; там же актерская братия пропивает и проедает жалкие свои авансы, гонорары, золоченые портсигары и прочие подношения признательной публики.

Паша отзывчив и добр, но при этом отличается необыкновенной скрупулезностью: долги Шаляпина он заносит в записную книжку. Если он расходовал семь копеек, то записывал за Федором три с половиной. Это, конечно, правильно, однако как скучно! – думал Шаляпин и умолял:

– Да запиши ты за мной четыре копейки!

– Зачем же? Половина семи – три с половиной, пяти – две с половиной…

После таких обедов хотелось побыть одному. Федор уходил на Воробьевы горы и оттуда любовался Москвой, золочеными куполами и маковками церквей. Город притягивал к себе… Но здесь, на Воробьевых горах, одолевали Шаляпина и грустные мысли о собственной бездомности, неустроенности – казалось, нет этому конца, – о порушенной любви: письма от Ольги Михеевой приходили, но все реже и становились все короче…

Наконец пришел вызов от Рассохиной. Захватив ноты, Федор мчится в Георгиевский переулок – его ждут! Рядом с «хозяйкой», вальяжно развалясь, расположился плечистый кудрявый человек в поддевке, впечатляющий своим внушительным видом. «Вот это настоящий московский антрепренер!» – подумал Федор. И не ошибся. Перед ним – сам Михаил Валентинович Лентовский (1843—1906), известный публике «маг и чародей», в прошлом актер императорского Малого театра. Ныне Лентовский славен постановками грандиозных феерий и зрелищ в московском театре «Эрмитаж».

– Пойте, – предложила Рассохина.

Федор решил исполнить арию из «Дон Карлоса», кивнул аккомпаниатору, но едва успел начать, как Лентовский оборвал его:

– Довольно. Ну, что вы знаете и что можете? «Сказки Гофмана» пели?

– Нет.

– Вы будете играть Миракля. Возьмите клавир и учите. Вот вам сто рублей, а затем вы поедете в Петербург петь в «Аркадии»…

Все поразило Шаляпина – и важный тон Лентовского, исключающий вопросы и сомнения, и щедрые 100 рублей – нежданное богатство! – и магические слова «Аркадия», «Петербург»… Федор не стал затруднять себя внимательным чтением договора, подмахнул не глядя. Рассохина позаботилась и о дальнейшем трудоустройстве Шаляпина, оформила с ним контракт на предстоящий зимний сезон в Казань и кабальный вексель, по которому Шаляпин в случае отказа от обязательств платит серьезную неустойку. Но в эту минуту Лентовский и Рассохина казались ему благодетелями – он снова полон надежд, верит в грядущий успех!

А между тем Михаил Валентинович Лентовский оказался в положении банкрота. Только этим можно объяснить его «предпринимательский союз» с арендатором буфета и театрального зала неким Христофором Петросьяном. Совместными усилиями они надеялись завлечь в сад «Аркадия», что в пригороде Петербурга, в Новой Деревне, гуляющую публику. О грядущих представлениях «знаменитого Михаила Лентовского» уже оповещали афиши на круглых тумбах, об этом сообщали и петербургские газеты.

Судьба Павла Агнивцева еще не решена, но Федор не может скрыть своей радости, он спешит покинуть Москву. Друзья встретятся только через пять лет, в апреле 1899 года: солист императорского Мариинского театра Шаляпин приедет на две недели в Казань, его партнером выступит Павел Агнивцев.

А пока – в путь! Федор на перроне Николаевского вокзала, дымит паровоз, начальник станции в последний раз трижды ударяет в станционный колокол, протяжный гудок! Шаляпин едет в Петербург.

Театры в столице закрыли сезон, артисты ринулись гастролировать в ближнюю и дальнюю провинцию, горожане отдыхают на дачах – теперь это модно. Театральная жизнь из центра столицы переместилась в пригороды, в летние частные, любительские и «дачные» театры. Впрочем, и здесь на наскоро сбитых дощатых подмостках можно было встретиться с высоким искусством. В поселке Озерки зрители, как сообщалось в газетной хронике, благодарно аплодировали талантливой инженю госпоже В. Ф. Комиссаржевской, впервые выступившей перед петербургской публикой.

В эту же пору, в последние июньские дни 1894 года, в Петербурге объявился и певец Федор Шаляпин. Его пылкому воображению российская столица рисовалась каким-то праздничным городом, вознесенным на гору и утопающим в зелени. Из окна вагона увидел он поначалу бесконечные рабочие слободы, закопченные трубы фабрик, кирпичные заводские корпуса. И город показался Федору дымным, хмурым, не похожим на тот, который он себе представлял.

Чего ждал Шаляпин от Петербурга? Далекоидущих планов у него не было. Именно поэтому певец легко примирился с тем, что «Аркадия» оказалась не роскошным столичным театром, а непритязательным увеселительным заведением, какие он видел в садах Казани, Уфы, Астрахани, Баку, Тифлиса. И театр в «Аркадии» тоже был деревянный, располагался в саду, недалеко от открытой летней эстрады и ресторана.

Летом в «Аркадию» на Новодеревенскую набережную съезжалось много веселящейся публики. На извозчиках, на небольших пароходиках, курсировавших по Большой Невке, прибывали офицеры с нарядными дамами, модные адвокаты, биржевые маклеры, чиновники, купцы, содержатели торговых домов и магазинов. Бывал здесь народ и попроще. Зрелищ предлагалось много, на разные вкусы и по разным ценам. Нынешний сезон открылся, как обычно, весной, в мае. Зрителям обещана заманчивая программа: спектакли, феерические представления, «кафе-шантаны с балетно-шансонетною программою» и прочие увеселения. Артисты выступали в закрытом помещении и в саду, на открытой эстраде.

Федор снял комнату в небольшом деревянном доме в Новой Деревне, неподалеку от «Аркадии», днем гулял по Петербургу, а вечерами в «Аркадии» аплодировал озорной шансонетной певице итальянке Паоле Кортез. В целом же дела «Аркадии» шли неважно, и на грядущие представления Лентовского – «мага и волшебника» – возлагались большие надежды.

12 июля труппа Лентовского открыла долгожданные гастроли. Давали шумную феерию в пяти картинах «Козрак, или Брака-та-куа». Однако зрители быстро охладели к спектаклю, к тому же рецензенты сочли представление скучным, грубым, бессмысленным и несценичным. Не пробудила стойкого интереса публики и опера «Сказки Гофмана», в которой 24 июля выступил Шаляпин, а дирижировал Иосиф Антонович Труффи, старый знакомец по Тифлисскому оперному театру. Но прессой дебют Шаляпина в Петербурге был замечен. Журнал «Артист» писал: оркестр играет с увлечением, солисты заслуживают похвалы, недурен также и мужской хор. Публике в числе прочих понравился и «г. Шляпин (красивый basso cantante)». Первое упоминание в столичной прессе не обошлось без опечатки.

«Магу и волшебнику» Лентовскому явно не везло. Моросили дожди, погода не располагала к прогулкам, до «Аркадии» добирались немногие. Лентовский спешно поставил фарс под зазывным названием «Орловский тигр, или Необыкновенные приключения», но и его премьера общего положения не изменила. «Маг» мрачен, ругается и даже дерется с Христофором Петросьяном, официальным держателем антрепризы и арендатором театра. Труппа бедствует, Лентовский отделывается полтинниками, лишь иногда Федору удается выклянчить у раздраженного «волшебника» трешку или пятерку…

Поняв, что фортуна отвернулась от обитателей «Аркадии», Лентовский, как мог, рассчитался с долгами и отбыл в Москву. Шаляпину тоже пора было уезжать в родную Казань: в кармане у него подписанный у Рассохиной контракт с оперной антрепризой Н. В. Унковского. Но как же не хотелось ему теперь покидать Петербург! Федору нравились широкие, ровные, прямые многолюдные улицы, просторы проспектов и набережных, полноводная темная Нева, украшенные скульптурами аллеи Летнего сада. Город увлек молодого певца своим прекрасным обликом, пестрой художественной жизнью, неожиданными встречами…

Александр Николаевич Бенуа (1870—1960) – живописец, график, декоратор и режиссер – на три года старше Шаляпина. Его воспоминания воссоздают «художественный дух» российской столицы этих лет. «Вообще, во всем Петербурге царит изумительно глубокая и чудесная музыкальность (по количеству рек и каналов Петербург может соперничать с Венецией и Амстердамом), и музыкальность эта как бы заключается в самой влажности атмосферы. Однако что там доискиваться и выяснять. У Петербурга, у этого “казарменного”, “ничего в себе национального не имеющего города” есть своя душа, а ведь душа по-настоящему только и может проявляться и общаться с другими душами посредством музыки».

Возможно, провинциальный певец Шаляпин видел город иными глазами, однако «музыкальность» столицы он если не осознал, то, безусловно, почувствовал. Как бы то ни было, он решил остаться в Петербурге и в надежде на счастливый случай дал объявление в газете: «Оперный артист (бас), свободный на зимний сезон, ищет ангажемента». Предложений, однако, не последовало. Шаляпин покинул Новую Деревню и переселился на Охту, пристанище петербургской ремесленной бедноты, район жалких лачуг, чахлых деревьев: здесь жизнь дешевле.


«Колосс по увеселительной части». Карикатура на М. В. Лентовского. 1883 г.


Столица в эту пору сильно менялась, утрачивала свой «строгий, стройный вид». Огромные доходные дома неожиданно возникали даже в центре города, они скрыли Адмиралтейство, ранее выходившее на Неву, и Петербург лишился едва ли не лучшего из своих архитектурных ансамблей. Одно из уродливых зданий – Панаевский театр, названный так по фамилии своего владельца. Летом 1894 года его арендовало Оперное товарищество дирижера И. А. Труффи. Неудивительно, что здесь вскоре оказался и Шаляпин.

Труппу набрали в основном из провинциальных певцов, и они с энтузиазмом взялись за дело. «Сегодня товарищи имели первое заседание, на котором были вполне определены как состав, так и месячный бюджет товарищества. С завтрашнего дня начнутся репетиции», – сообщала газета «Новости» 29 августа. Репертуар составили из популярных ходовых названий, хорошо знакомых Шаляпину по Тифлису: «Трубадур», «Аида», «Травиата» Дж. Верди, «Жизнь за царя» М. Глинки, «Африканка» Дж. Мейербера, «Кармен» Ж. Бизе, «Фауст» Ш. Гуно, «Паяцы» Р. Леонкавалло.

Неуютный зал не понравился Федору, но коллеги встретили его хорошо, и в первом же спектакле – «Фаусте», состоявшемся 18 сентября 1894 года, – он пел Мефистофеля. Газета «Новое время» писала: «Приятный бас у г. Шаляпина (Мефистофель), силы этого певца, кажется, невелики, под конец спектакля его голос звучал утомленно в сцене в церкви и в серенаде, которую его, однако, заставили повторить». «Голос его хорош», – отметила и «Петербургская газета»; указав на малую опытность артиста, плохой грим и ряд вокальных промахов, репортер тем не менее оценил общее впечатление в пользу певца.

Спустя месяц – премьера оперы Дж. Мейербера «Роберт-Дьявол». Шаляпин пел Бертрама. Рецензент «Нового времени» опять выделил его из прочих исполнителей, назвал его пение «сравнительно недурным». «Петербургская газета» оказалась более сдержанна, а в газете «Русь» начинающий музыкальный обозреватель, в будущем известный композитор Николай Черепнин, разнес спектакль в пух и прах…

Шаляпин

Подняться наверх