Читать книгу Неприкасаемый - - Страница 6

Вечерних бесед уже давно не было, однако, сдержав обещание, Рэдклифф пригласил для Офелии когда-то блиставшую, а ныне стареющую певицу. Карлотта Бертолини обладала пышной подкрашенной в черный цвет шевелюрой и сильным акцентом, а также весьма капризным характером. Когда она дважды в неделю приезжала в Рэдклифф-холл со своим тщедушным аккомпаниатором, домочадцы старались обходить музыкальный кабинет за версту.

– Ньет-ньет, это нье си! Баста, баста, баста! – кричала она на Офелию и захлопывала крышку так резко, что пианист не раз рисковал остаться без пальцев. – Вот это – а-а-а! – си! А ваше – нье си!

За это Рэдклифф платил ей щедрые гонорары, а Офелия, собрав разбросанные наставницей партитуры, подавляя слезы, спешила в библиотеку – свое убежище и любимый уголок во всем Рэдклифф-холле.

Созданная по образу готического собора, фамильная библиотека не имела с религией ничего общего. Вместо святых в стенных нишах стояли бюсты философов; вместо Библии – «Богатство наций» Адама Смита, вместо распятия – гигантский глобус, вместо алтаря – витрина с коллекцией морских раковин и минералов. Офелия не только находила здесь успокоение после уроков Карлотты – оставаясь одна, она скрывалась от собственных навязчивых мыслей. Здесь она разглядывала копии старинных шпалер, дивилась статуэткам средневековых зверей и листала книги, каких раньше и в руках не держала. Здесь, в красно-зеленых бликах от витражей, она не боялась, что придется вновь испытывать страх и смущение. Она была вольна и уверена, что скрыта от сердоликовых глаз.

Солнце спускалось, и лучи мягко падали на новое платье Офелии. Муаровое, розовато-лиловое – лорд Рэдклифф действительно озаботился ее гардеробом, правда, на тот же манер, каким разделался с Пиббоди. Офелия хорошо помнила роковую минуту, когда горничная распахнула дверцы платяного шкафа и, побледнев, ахнула:

– Мисс, а платьев-то нету!

– Дабы не отнимать у вас время, я позволил себе избавиться от старья. Довольно вашего провинциального шика! – ослепительно улыбался Дориан на вопросы воспитанницы. – Сегодня же в Лондон к портнихе! О прежних нарядах не беспокойтесь, я нашел им вполне христианское применение. Ваш мистер Гриффитс одобрили бы.

В этом Офелия не преминула убедиться сама, когда в помощь пастору пошла в деревню разносить провизию. Сперва признала свое перелицованное выходное платье на девице, что с подвыпившим кавалером шествовала на сельские посиделки. Потом увидела, что сиреневая накидка, обкромсанная по лопатки, стала пелериной для маленькой Бэсси или Салли, топавшей в церковь за маменькой. Но последней каплей стала любимая шляпка с чучелом колибри, которую нахлобучили на огородное пугало.

Задачу Рэдклифф выполнил миссионерскую, бесспорно, только назвать его добрым христианином у Офелии язык не поворачивался. Ух, какими словами честила она его потом в «скромных записках» и язвительный шарж набросала, на котором опекун предстал в виде того самого пугала с грядки. Только он, подлец, даже в рваном картузе и с соломой за пазухой вышел слишком хорош.

Обновленный гардероб искупил его вину сторицей. Взявшись за дело, Рэдклифф баловал воспитанницу, утверждая, что ее внешний вид должен соответствовать его положению в свете. Оторвав взгляд от страницы, Офелия любовно разгладила пышные юбки, но тут же снова нахмурилась.

В тот день они ездили в Лондон, и солнце в витринах галантерейных и шляпных лавок отражалось не менее ослепительно, чем сейчас в стрельчатых окнах. Рэдклифф шествовал по Бонд-стрит, мисс Лейтон плелась за ним, как привязанная, не смея ни отойти, ни задержаться у понравившейся витрины, как вдруг у обочины заметила подбитого белого голубя. Он беспомощно барахтался в пыли, силясь взлететь и волоча за собой крыло, как гребут веслом по земле. Попал, должно быть, под колесо фаэтона и чудом остался жив.

– Бедняжка! – с жалостью промолвила девушка.

Дориан остановился, и сердце ее настороженно всколыхнулось. Не боясь замарать перчаток, граф без промедлений поднял благодарного голубя с земли и ловким, как бы натренированным движением свернул ему шею.

– Чтобы не мучился, – объяснил он обомлевшей Офелии, и тушка птицы упала на мостовую, подняв облако пыли. Граф брезгливо стянул испачканные перчатки и бросил лакею, нанятому, чтобы нести покупки за господами: – Выбросишь! И еще кое-что…

Шепнув ему что-то на ухо, Рэдклифф проследовал в магазин, где полчаса выбирал новые перчатки взамен испорченным. Офелия вытерпела экзекуцию молча, а когда они вышли снова на улицу, их дожидался лакей с огромной клеткой в стиле Людовика XV. Внутри была канарейка, важная и раскормленная, будто она, как Робин Бобин Барабек в детской побасенке, скушала «и корову, и быка, и кривого мясника»[15].

– Это поможет забыть сегодняшнюю мелкую неприятность, – примирительно улыбнулся лорд Рэдклифф.

«Прекрати о нем думать! Опять ты, опять! Только не в библиотеке!» – отругала себя Офелия, нарочно уткнувшись в книгу. Но не успела вернуться к чтению, как над ее головой прозвучало:

– Вот вы где, мисс Лейтон! Я и не чаял найти вас в другом месте.

Офелия настолько привыкла считать библиотеку своим неприкосновенным убежищем, что приход хозяина казался вторжением. Вот он, в смокинге с галстуком и золотой цепочкой часов – должно быть, вернулся с визитов или, напротив, только собирался в столицу. В черном костюме, особенно ладно сидевшим на статной фигуре, Дориан походил на пантеру – гладкую, гибкую, с лоснящейся шерстью и хищным блеском в глазах.

– Что сегодня читаете?

Офелия послушно показала ему обложку «Джейн Эйр».

– О, чудачка Джейн, которая обыкновенную лошадь принимала за гитраша[16], а свет в окне – за блуждающий огонек на болоте! Где вы остановились?

– После смерти миссис Рид Джейн возвращается в Торнфильд-Холл, – сказала Офелия и раздосадовалась, что ответ получился школярским.

– Ах да, помню, конечно, – Дориан повернулся к пылающему закатным огнем окну. – Она подходит к дому и видит на пороге мистера Рочестера. Он тогда назвал ее эльфом, существом из иного мира… Знаете, мисс Лейтон, я давеча говорил, что вы die Hexe Lorelei[17], а теперь тоже назвал бы вас эльфом. Вы странная, не от мира сего. Мне удивительна ваша любовь к одиночеству – в наш-то век, когда мнение света решает все! Должно быть, выходите в мое отсутствие, как Томас Рифмач[18], на третью дорогу и кличете волшебный народ? Вы колдунья, мисс Лейтон, не такая, как смертные. Да и религия – простое прикрытие. Вы, язычница, у которой кровь закипает от страсти: я видел, как вы здесь ворожите с моими горгульями. Боюсь, отец надо мной посмеялся, оставив мне вас на поруки.

Ладонь Офелии невольно метнулась к рубиновому крестику на шее.

– Знаете, тихоня Джейн Эйр кажется мне хитрой и властной – как ловко окрутила она Рочестера! А в вас кроется куда больше. Думаю, вы могли бы даже убить, если б пришлось. Но теперь у вас только одно потайное желание – A mon seul désir, видите?

По библиотеке были развешаны копии знаменитых французских гобеленов из цикла «Дама с единорогом». Каждая олицетворяла одно из пяти чувств – зрение, слух, обоняние, осязание, вкус. А над входом красовалась шестая, самая загадочная, названная «По моему единственному желанию». На нее и указал Дориан.

– Дама складывает в шкатулку свои драгоценности и отрекается от материального мира, дабы вступить в обитель чистого духа. Это Душа, и ей предстоит выбрать между львом и единорогом. Вы, девица, хотите прельстить единорога, но в действительности уже выбрали льва – и он готов к решительному прыжку[19]… Впрочем, забудьте: виновато шампанское на приеме у Уиндермира. Простите, что оторвал вас от чтения.

Улыбнувшись, Рэдклифф вышел за тяжелые дубовые двери.

…Словно птичка на шелковой нитке – то ослабить, то притянуть ближе…

Офелия все глядела на льва, выжидавшего, чтобы вонзить клыки в шею единорога. А если он прав, и, оставшись здесь, она уже сделала выбор? В чем оно, ее единственное желание?

Солнце скрылось за горизонтом, и витражи сделались блеклыми, почернели деревянные резные колонны, соборный неф казался теперь тяжелее и ниже. Офелия озябла от вечерних теней, и, отложив книгу, поспешила согреть руки дыханием. Обводя взглядом стены, она понимала, что убежище ее превратилось в ничто. Нет, здесь не храм, а пещера черного мага: кругом алхимические письмена да большеглазые чудища, а против них – лишь рубиновый крестик, чтобы уберечь от ошибок.