Читать книгу Дагда – бог смерти - - Страница 3

– Я слышал от своих родителей, что сила друидов – в их магии. Я тоже хочу постигнуть ее тайны, чтобы стать справедливым вершителем Божьего суда на земле! – голос юного ученика дрожал и срывался, когда он обратился к наставнику – высокому седовласому эвбагу в белых одеждах.

– Хочешь стать колдуном? – Лик отшельника неожиданно оживился лукавой улыбкой. – Что ж, этому я могу тебя научить… Только знай: расправляясь с врагами, даже если это враги богов, ты неизбежно берешь на свою душу грех убийства! Готов ли ты к этому? Не боишься?

– Я не знал, что убийство врага – грех, который так сурово карается… – растерянно ответил юноша. – Я думал, что борьба со злом угодна Богу и не несет в себе греха, – тут он окончательно смешался, покраснел, но, собравшись с духом, продолжал: – Учитель, а как же тогда остановить зло, что с ним делать? Его следует порицать, увещевать или наказывать?

В мудрых глазах жреца промелькнула грустная усмешка:

– У зла нет разума, так что бесполезно пытаться воздействовать на него порицанием или увещеванием. Зло – это такая же стихия, как огонь, вода, воздух или земля – один из тех первоэлементов, которые мы свято чтим. Но, в отличие от созидательных стихий, зло – стихия разрушительная…

– А добро? Разве добро не сильнее зла?

– Нет, – жрец печально покачал головой. – Вы должны знать: добро слишком часто оказывается бессильно перед злом. Добро исходит из законов благородства, добро потому и добро, что всегда готово поверить и простить. А зло коварно.

Пытаясь понять сказанное, ученик спросил:

– Неужели, учитель, ничто не может остановить силы зла?

В ответ жрец вновь лукаво улыбнулся:

– Иногда, сын мой, достаточно легкого усилия друида, и зло будет повержено, – он обвел взглядом остальных учеников. – Я расскажу вам одну историю, друзья мои. Надеюсь, вы поймете заключенный в ней смысл.

Однажды, давно это было, верховный повелитель ирландцев король Кормак решил захватить красивейшее поселение друидов – Друим Дамгайре. При этом он не просто стремился покорить друидов, нет, главной его целью было получить и использовать во зло те тайные знания и магию, которыми они владели. Собрав свое войско у северных и южных ворот города, он тайно переправил двоих переодетых шпионов за городскую стену для того, чтобы они отыскали и убили двух верховных друидов, без которых, Кормак знал это, поселение не смогло бы выстоять. Но когда шпионы пробрались в стан осажденных, те уже были предупреждены, – ветер, птицы и животные донесли до старейшин друидов весть о грозящей опасности. Мудрые старцы покинули город в разных направлениях и, дойдя до двух вражеских лагерей, расположенных к северу и к югу от крепости, каждый из них наслал на воинов Кормака магическое заклинание. И вот, когда начался штурм, две части армии Кормака, приняв друг друга за противника, вступили в яростную битву между собой. Каждый дерущийся находился под влиянием магии и во всяком вооруженном человеке видел друида. В результате солдаты короля погибли, уничтожив друг друга, а Друим Дамгайре, защищенный мудрыми старейшинами, остался целым и невредимым. Так сказано в летописях…

Жрец завершил рассказ и вновь оглядел притихших учеников:

– Зло можно уничтожить, только направив его разрушительную силу против него самого.

– А как же… – начал было тот юноша, что первым задал вопрос. Он хотел напомнить о бесчисленных героях, отважно вступавших в битву со злом, о мужественных рыцарях, спасавших прекрасных дев. Но учитель, подняв руку, прервал его и спокойно произнес:

– А что касается всех остальных способов борьбы со злом, борьбы во имя добра, то они лишь приводят к войнам и приумножают количество зла на земле.

Яркое майское солнце щедро одаривало своим теплом ничем не примечательный старый двор. Казалось, веселые солнечные зайчики играют повсюду – на веснушках детей, копошащихся в песочнице; в каждом начисто вымытом окне; в искрящейся луже и даже в блеклых глазах двух старух, наблюдающих со своей скамейки возле подъезда за кипящей во дворе жизнью. Время уже близилось к вечеру, но вечера в этих краях долгие, светлые, солнце вроде и не собиралось уходить с неба. Отчаянно чирикали в кустах воробьи, чей гвалт напоминал собрание жилищного кооператива. Компания молодых людей, провожающих в армию своего приятеля, оживленно гомонила в дворовой беседке. Над двором плыл, заполняя собою все вокруг, дурманящий запах весны.

В это самое время женщина лет сорока, с усталым, озабоченным лицом, с двумя тяжелыми сумками в руках, медленно вошла с улицы во двор и, не обращая ни на кого внимания, занятая своими мыслями, направилась к парадной. Навстречу ей выпорхнула нарядная белокурая девушка.

– Приветик, тетя Света! – промурлыкала она, вскинув на женщину сияющие, смеющиеся глаза.

– Здравствуй, здравствуй, Сабинка… – женщина немного просветлела лицом и ласково улыбнулась девушке. Горькая складка у рта разгладилась, а в уголках глаз появились лучистые морщинки: стало заметно, что она еще хороша собой. – Ты куда такая красивая?

– Да мы тут с ребятами Мишку в армию провожаем… Вот, за подарком ему бегала, – девушка раскрыла ладонь и показала сверкнувший на солнце медальон с непонятными знаками.

– Красивый… Замысловатый, – одобрила Светлана. – Старинный, должно быть. Ну, беги! Заждались тебя уже, наверное…

Сабина коротко кивнула и побежала дальше, а Светлана, поставив тяжелые сумки на землю, еще пару минут смотрела ей вслед. Она испытывала безотчетную симпатию к этой милой девочке с удивительно теплым взглядом. Какое-то сияние, казалось, исходило от нее, даже здоровалась она по-особому.

Вот и сейчас Сабинкин «приветик!» прозвучал не как дежурное «здравствуйте», а как искреннее пожелание чего-то очень хорошего. Как будто эта девочка передавала вместе со своим веселым приветствием частицу своей юной души, полной надежд и неожиданных радостей, поддерживая и благословляя Светлану, которой этих радостей как раз и не хватало.

Впрочем, в этом доме, наверно, не было человека, кто бы не любил Сабину.

Вот бы такую невесту Олежке…

Светлана вздохнула, и мрачная тень опять набежала на ее лицо.

Только не с Олегом она дружит, а с этим бугаем Мишкой. И что она в нем нашла? Неотесанный, развязный… Неопрятный какой-то весь… Хотя, может, и не его в том вина, раз у такой матери родился. На Елену-то и смотреть иногда стыдно – наглая, задиристая, вечно с соседями воюет… Ну, и пьет, конечно… Где уж тут сыну было воспитания набраться?

Мысли у Светланы скакали, наплывали одна на другую. Домой идти не хотелось, и она нерешительно топталась на месте, наблюдая за Сабиной. А та легкой походкой пересекла двор и направилась прямиком в беседку, которая встретила ее одобрительным пьяным гулом. Мишка, покачиваясь, приподнялся со своего места, шагнул к девушке и обхватил ее за талию, словно «пометил» – обозначил свое право собственности.

Светлана не выдержала:

– Господи! – выдохнула она. – Ну, зачем он нужен этой девочке! Такая умница, красавица, и этот… Куда мать-то ее смотрит?!

– Куда – куда… – недовольно отозвалась закутанная в серый платок старуха со скамейки. – А что? Парень он здоровый, видный. Плохих-то, никудышных в армию, небось, не берут… А там из него человека сделают, воспитают как следоват, уму-разуму научат. Может, девке и повезло еще…

Антонина вредничала. Она прекрасно знала, что Светлана права, и сама еще несколько минут назад говорила то же самое, но возразила просто, чтобы обратить на себя внимание и втянуть в долгий разговор. Но Светлана была не расположена к спорам, поэтому, бросив в ответ:

– Да уж, повезло, так повезло, не говорите, – отвернулась, но все же не торопилась войти в парадную. Так не хотелось подниматься домой, в опостылевшую квартиру. Что там? Уже несколько лет ожидающие ремонта облезлые обои, старая кровать, разваливающаяся мебель и допотопный телевизор с полуслепым экраном. Все незыблемо и неизменно из года в год. И тоска… изводящая, сосущая под ложечкой, ежедневно, ежечасно выматывающая душу.

Что мне делать с ней? Как вырвать – из памяти, из души, из сердца? Разве что вместе с сердцем?

Ну вот, опять заныла!

А там Олежка, наверно, уже заждался. Если, конечно, он дома. А то последнее время что-то часто стал исчезать по вечерам.

Она еще раз оглядела двор и вдруг, к своему удивлению и негодованию, заметила сына в той самой злополучной беседке, куда только что вошла Сабина.

Ну что ты будешь делать! Разве это компания для Олега? Сейчас еще напьется с ними…

Материнское сердце сжалось от тревожного предчувствия и, еще не зная толком, что скажет и как остановит сына, она неуверенно позвала его:

– Олег!

Парень вальяжно, не спеша, обернулся на ее голос.

– Подойди, пожалуйста, на минутку, – попросила Светлана, почему-то стыдясь, что приходится звать его, совсем как маленького мальчика.

Она заранее злилась на себя за свою неуверенность, за страх обидеть сына, показаться ему глупой и жалкой наседкой. Разумом она понимала, что, наверно, ведет себя неправильно, постоянно опекая сына, но ничего не могла поделать с собой: какие только опасности и соблазны, грозящие сыну, не мерещились ей – казалось, оставь она его без защиты и материнского присмотра, все эти беды так и обрушатся на него.

– Олежек, ты зачем там… с ними? – просительно и робко упрекнула она Олега, как только он подошел.

– Ну, мам… – он укоризненно взглянул на нее. – Что ты, в самом деле… Нормально все… Мы же Мишку в армию провожаем: посидим немножко, и все. Не каждый же день… – угадав в глазах матери тревогу, он осторожно погладил ее по голове и примирительно добавил: – Не переживай ты, мам! Здесь же все свои, вон – Толька, Володька, Игорюха – ты же их всех с детства знаешь…

– Да, да, – вздохнула Светлана, и вдруг, неожиданно для себя, попросила: – Ты за Сабинкой там присмотри, ладно? В обиду ее не давай…

– Мам, ну что ты такое говоришь! Какие обиды?! Там же Мишка – жених ее, да и… кому обижать-то?

– Конечно, конечно, – вроде бы согласилась Светлана, но тут же опять тяжело вздохнула. – Что-то нехорошо у меня на душе… Приходи сегодня пораньше домой, ладно?

Олег торопливо кивнул и побежал к беседке, а Светлана подхватила сумки и медленно побрела домой.

Вслед ей понимающе смотрели бабки…

– Ишь, как мается-то… Еще бы, всю жизнь без мужика! Сына вон одна подняла… а от кого парень – бог весть…

Прокофьевна, оторвавшись от вязания, возразила было:

– Да ладно тебе! Совсем даже и не «бог весть»… – но тут же осеклась и прикусила язык.

Тем временем из парадной появилось новое действующее лицо. Видимо, веселое солнце так заманчиво светило в окна, настолько трудно было усидеть в квартире, что даже завзятому домоседу Анатолию Васильевичу захотелось выглянуть на улицу и подышать весенним воздухом.

– Гляди-ка, кто идет – Василич! Давненько мы его не видали! – с преувеличенным восторгом воскликнула Прокофьевна.

Обе старухи, как по команде, обнажили в улыбках вставные челюсти и, словно китайские болванчики, приветственно закивали головами приближающемуся к ним соседу.

– Как дела? Как здоровьишко? – затарахтела Антонина.

– Благодарствую, соответственно возрасту и диагнозу, – сдержанно отозвался старик, как-то особенно аккуратно усаживаясь на краешек скамейки и пристраивая между длинных тощих ног массивную дубовую палку с набалдашником в форме оскаленной собачьей пасти.

Всю жизнь Анатолий Васильевич был человеком общительным и любознательным, но на старости лет его до чрезвычайности начал занимать вопрос смысла жизни. И так он увлекся, что редкие собеседники, которых ему удавалось привлечь к разговору, при последующих встречах, бывало, шарахались от него – такими странными и порой непостижимыми казались им его образ мыслей и темы, которые он выбирал для обсуждения. Но дед не унывал. Разочаровавшись в людях, он ужасно полюбил книги. Часами мог копаться в них, за весь день перебросившись только парой слов с таким же древним, как он, переплетчиком Соломоном из антикварной лавки или с Зинаидой Юрьевной – старой девой и полноправной владычицей филиала районной библиотеки, куда он, если позволяло здоровье, регулярно, как на работу, отправлялся просматривать свежие газеты и подшивки журнала «Вопросы философии».

Он был одинок, но вовсе не тяготился своим одиночеством – ему вполне достаточно было общения с самим собой и со своими книгами. А поскольку, как большинство наших пенсионеров, существование влачил полуголодное (пенсии хватало только на кусок хлеба и необходимые для поддержания жизни лекарства), то деньги на книги добывал, собирая на улицах пустые бутылки да банки из-под пива. Впрочем, на судьбу свою он никогда не брюзжал и не сетовал, привык принимать жизнь такой, какая есть. Жалеть себя никому не позволял – всегда говорил, что знавал времена и похуже, а от трудностей только дух крепчает. Так и жил, собирая бутылки и библиотеку, да философствуя сам с собой…

И кто знает, может быть, именно на них, ничего не наживших за долгие застойные годы и все потерявших уже в нынешние времена доморощенных русских философах и держится невероятная, не поддающаяся логическому объяснению стойкость русской земли? Не они ли, бессребреники, покупающие на последние гроши не хлеб, а книги, пытающиеся, не смотря ни на какие невзгоды, сохранить чистую душу и светлый разум, лелеющие в себе любовь к истине, являются нашей последней защитой от гнева Всесильного, некогда с легкостью спалившего Содом и Гоморру?..

– А это что за пир горой и дым коромыслом? – хмуро кивнул Анатолий Васильевич в сторону беседки.

Старухи принялись, перебивая друг друга, пояснять:

– Мишку Бурчилина в армию провожают! Вся наша шпана собралась!

– Уже надраться успели! Теперь все перебьют, переломают…

– Дожили… Скоро на улицу не выйдешь – страшно! От своих же собственных детей!

– Того и гляди – так разойдутся, что и дом подожгут! – причитали бабки.

Старик невесело улыбнулся этим пророчествам и с печальным спокойствием произнес:

– Может, мы и неверно жили, ошибались и натворили на своем веку немало всего – и хорошего, и дурного… Вот только одно я точно знаю, – жили мы с чистым сердцем. На идеалах воспитывались сами и детей своих старались так воспитывать. Святые вещи чтили: патриотизм, уважение к старшим, помощь слабым, бескорыстие, любовь к матери… А что теперь? У нынешних ребят почву из-под ног вышибли, сказали, что деды и отцы ошибались, не под теми знаменами воевали, а взамен – что?! Ничего! Пусто у них в душе! А природа пустоты не терпит… Дьявольщина да распутство сами в душу заползают, если не занята она ничем. Вот у них в головах и поселились эти пьянки, разврат и деньги! Да что там! Убить человека стало раз плюнуть! И слова-то какие придумали: не убийца, не душегуб, как говорили прежде, а видишь ли, киллер! Да еще добавят: киллер высокого класса! Прямо лопнуть можно от гордости. Эх! – он тяжело вздохнул и оперся подбородком о набалдашник трости. – Должно быть, и мы, старики, виноваты, что не смогли молодых воспитать, объяснить, что к чему… Да теперь уж поздно…

– Страшно жить стало, это верно – дьявольщина какая-то повсюду, – добавил он, помолчав. – И каждый держит в голове нечистые мысли…

– Да-а, все так, все так, – согласно закивала слушавшая его с открытым ртом Антонина.

Прокофьевна оторвалась от вязания и сухо подытожила:

– Ничего не поделаешь – время такое! Тяжелое.

– Время всегда тяжелое, – сурово сказал старик. – А вот Сабинке, – подслеповато прищурившись, он заметил девушку среди парней, – самое время домой закругляться. Она у нас девчонка серьезная, незачем ей с хулиганьем водиться! Да и Олегу Светланиному там делать нечего! Водка до добра не доведет. Натворят чего спьяну – потом всю жизнь не расхлебают. Нехорошо. Пойду, скажу Лизавете.

– Вот и мы про то! – хором подхватили бабки. – Ты уж, Василич, подскажи Елизавете, чтоб дочку свою забрала.

Дед, кряхтя, поднялся со скамейки и, тяжело опираясь на палку, поплелся обратно в парадную. А пока он медленно поднимался по лестнице, останавливаясь передохнуть на каждой пятой ступеньке, подогретая алкоголем компания снялась с насиженного места, как потревоженная стая птиц, и направилась прямо к дому.

– Это куда же они? – беспокойно спросила Антонина.

– Не иначе, в подвал, – предположила выросшая в этом доме Прокофьевна, снова погружаясь в бесконечный процесс вязания, – от глаз людских подальше!

– Ох, молодежь, молодежь… – горестно подхватила ее приятельница.