Читать книгу Делириум остров. Три повести и семь рассказов - - Страница 3

Ранним октябрьским утром 1918 года в Петрограде, когда еще сумрак владеет улицами, а ночь гнездится по подворотням, поэт и художник Ярусов возвращался с заседания общества «Эфирных символистов грядущего». Заседание как обычно плавно переросло в затянувшийся ужин с вином и водкой и запальчивыми спорами об упадке литературы и реформе орфографии. Ярусов брёл по пустынному Невскому. Ему было зябко, а во рту противно после водки и дешевых папирос. Выйдя к колоннаде Казанского собора, он остановился, истово перекрестился и пьяно подумал об истинности православной веры и миссии русского народа. Откинув назад слипшуюся прядь жидких русых волос, он неровным шагом направился к входу в Собор с твердым намерением упасть на колени перед Образом заступницы народа русского иконы Казанской Божьей Матери. Молить её милости и защиты государства Российского. Пройдя между исполинскими колоннами метров восемь, он вдруг услышал, как навстречу ему раздались чьи-то гулкие шаги.

Неторопливый шаг грозным эхом отдавался под сводами храма. Ярусову стало страшно. Мало ли кто поздней ночью здесь может повстречаться: душегуб или лихой человек? По нынешним временам святая сень Храма Господня вряд ли защитит или остановит руку со свинчаткой. Поэт, как ни был пьян, а метнулся за колонну и затих, боясь не только дышать, но даже глядеть в сторону приближающихся шагов.

Отец Кирилл шёл неторопливым шагом, поёживаясь от сырости. Миновав колонну, за которой замер Ярусов, он вышел на ступени Казанского собора и направился к Невскому проспекту.

Ярусов, снова начавший дышать, проводил спину священника взглядом. Потом, придя в себя, горько подумал, обмякнув всем телом, что это за время такое, что даже священника принимаешь за убийцу.

– Застрелиться, непременно застрелиться, – слезливо бормотал Ярусов, засыпая и сползая к подножию колонны.

Отец Кирилл для начала миссии, порученной Его Святейшеством, не зря выбрал столь ранний час. Утром случайностей меньше. Утром мир яснее и, если уж Господь пошлет испытание, то примешь его без суеты и с ясной душой. Свернув направо, он торопливо зашагал в направлении вокзала. Со стороны казалось, немолодой, провинциального вида батюшка, спешит то ли соборовать кого, то ли так, по своим пастырским делам.

Благополучно добравшись до вокзала, отец Кирилл прямиком прошел на перрон, где уже стоял московский состав. Тот редкий поезд, что в эти революционные времена еще довозил граждан новой страны из одной столицы, теперь уже бывшей, в новую, в прежнюю. Краска на вагонах еще не облупилась, и стекла в окнах были целы. Локомотив время от времени с деловитым шипением выпускал клубы пара.

Протолкавшись через толпу, осаждавшую «второй класс», отец Кирилл вошел в свой вагон, в вагон первого класса. Здесь тоже было изрядно людей. Однако пассажиры в первом классе были более степенные, не крикливые, но раздражённые новыми порядками, а точнее их отсутствием. Кондуктор по привычке был услужлив и как мог наводил порядок, предлагая «господам – гражданам – товарищам» пройти на свободные места. Отец Кирилл, сколько ни пытался сохранять спокойствие не мог унять волнения, был суетлив, сердце его гулко и часто било в грудь, отдаваясь где-то в затылке и под самой макушкой. Спина под рясой взмокла, глаза настороженно оглядывали пассажиров. Пробираясь по коридору в поисках места, отец Кирилл неловко зацепился своей дорожной сумкой за чей-то сапог. Сапог был щегольской, из добротной кожи. Потянув сумку на себя и пробормотав извинения, он поднял глаза на обладателя яловых голенищ. Мужчина, средних лет с ухоженными усиками на красивом лице и вьющимися темными волосами, одет был, как многие сейчас, в странную смесь военного и гражданского платья. Он курил в открытое окно, рассеяно оглядывая перрон. Повернувшись к отцу Кириллу, он досадливо поморщился, и, тем не менее, молча склонил голову, отвечая на извинение. Сделав последнюю затяжку, он захлопнул окно и вошел в купе напротив. И тут отец Кирилл увидел, как навстречу ему из противоположного конца вагона энергично двигался тип в куртке песочного цвета и с накладными карманами. Сердце отца Кирилла куда-то упало, обдав ледяным холодом низ живота, потом колыхнулась учащенным пульсом голова. Он шагнул в открытую дверь купе и уже через мгновение сидел на мягком диване, водрузив сумку на колени, словно отгораживался от сутолоки в коридоре. Оказалось, что он расположился рядом с пожилой дамой аккурат напротив давешнего господина в щегольских сапогах.

Минуту спустя тип в куртке прошел мимо открытой двери, даже не взглянув в сторону отца Кирилла. Господин с усиками, привстав, раздраженно захлопнул дверь купе.

«Господи, дай мне силы! Сохрани и сбереги раба божьего, не оставь милости своей…» – бормотал отец Кирилл. Ладони его вспотели, плечи ныли от напрягшихся мышц.

Он не боялся за свою жизнь. Еще в юности с радостью думал о служении, об испытаниях и о смерти во имя Божия, о своей жертве за дело Церкви. Но сейчас, когда от его сил, его хладнокровия зависело успешное выполнение поручения Его Святейшества, он молил укрепить его дух и плоть, чтобы довести начатое до конца.

Вседержитель не оставил раба божьего Кирилла, в миру Георгия Калюжного, и дал ему сил благополучно доехать до Москвы. К полудню следующего дня измученный тревогой и ночным забытьем, с ломотой во всем теле отец Кирилл выбрался из вагона. Не оборачиваясь и избегая энергичных носильщиков и подозрительных субъектов, шнырявших среди толпящихся на платформе людей, отец Кирилл зашагал к зданию вокзала и вскоре затерялся в толпе. Поэтому он не мог видеть, как к замешкавшемуся в купе шатену в щегольских сапогах подскочил вчерашний напугавший отца Кирилла тип в песочной куртке, и еще какой-то долговязый. Позже эта троица выгрузилась на противоположную от платформы сторону, прямо на пути, где их уже поджидали четверо с винтовками и человек в кожанке и при оружии.