Читать книгу Фабрика романов в Париже - - Страница 6

Марианн Прунель отличалась крепкой челюстью и настороженным, недоверчивым выражением лица. Дюма обнял ее за плечи, укрытые дешевым платком, и поцеловал в неподвижные губы. Наклонившись к мальчику, он пожал его вялую руку.

– Как же я рад вас видеть! – начал он. Но слова его были так же пусты, как и его сердце. – Надо же, малыш Анри уже научился ходить.

Марианн смерила его долгим, внимательным взглядом.

– Если бы вы сдержали обещание и отправляли ему деньги, он мог бы уже читать. Например, романы, на которых его отец зарабатывает миллионы.

А ведь прежде эти увядшие уста казались ему привлекательными! Судя по росту, ребенку уже шесть. Раньше Марианн была красавицей. Ах, лишь время придает цветам Парижа поэзию!

Это надо записать! Порывшись в кармане сюртука, он достал листок бумаги и карандаш и сделал пометку.

Марианн вырвала записку у него из рук. Упавший карандаш застучал по плитке.

– Нам нужны деньги, а не громкие слова. Деньги! Сколько миллионов франков вы потратили на это шато, пока ваш сын изо дня в день хлебал жидкий капустный суп?

– Марианн! – попытался он ее успокоить. – Малыша Анри и вправду жаль, но ведь я не его отец.

– Мне лучше знать. И я собираюсь поведать миру все секреты, которые ты шептал мне на ухо в перерывах между поцелуями.

– Mon dieu![10] И какие же это секреты?

Дюма чувствовал, что начинает терять самообладание.

– Например, что «Графа Монте-Кристо» сочинил ваш наемный писатель Огюст Маке.

– Это не смешнее праздничного церемониала для Мольера во Французском театре. Но все-таки столь же нелепо!

Дюма отмахнулся от обвинения. Он что, и впрямь рассказал об этом Марианн? Да, так и есть: Маке хорошо разбирался в истории и помогал ему в написании романа. Но задумка полностью принадлежала Дюма. Это он создал Эдмона Дантеса, отличавшегося жаждой мести и умением ловко уничтожать врагов. Все это сочинил Дюма, единственный и неповторимый. Маке! Александр вспомнил, что его бывший писатель тоже требовал от него денег, доли от прибыли. Но эти деньги Дюма уже давно успел прожить.

– Месье? Вы вообще меня слушаете?

Прунель вытащила из-под поношенной накидки листок бумаги и протянула ему.

Дюма отпрянул. К бумагам, написанным не им самим, он относился как дьявол к Библии.

– Что это? – спросил писатель.

Ответ он знал и так.

– Подпишите! Вы признаете Анри своим сыном, а я унесу все секреты с собой в могилу.

Которая, надо надеяться, уже вырыта.

Анри вырвал листок из рук матери и встал перед Дюма, протянув ему бумагу.

– Отец! – сказал малыш. – Прошу вас!

Неужели из-за умоляющего мальчишки у него к глазам подступили слезы? Почему он так чувствителен? Его отец умер, когда Александру было всего четыре. Его вырастили мамины любовники. Они научили мальчика совершать смелые поступки, завоевывать сердца женщин и кошельки богачей. Но никто не рассказал ему, как сохранить твердость при виде больших детских глаз.

Дюма взял письмо из рук Анри. Мальчик поднял карандаш и протянул его предполагаемому отцу. Дюма хотел было взять бумагу, но тут глаза Анри сузились. Он посмотрел на одно из высоких окон.

– Кто-то приехал, – сказал мальчик.

Дюма повернулся. По гравийной дорожке к шато подкатила карета. Она остановилась перед входом, рядом с повозкой банкиров. Скрипа колес и сбруи не было слышно из-за двойных окон, поглощавших все звуки. Александр велел установить их на всех зданиях, чтобы ничто не мешало творить. Писателю нужно слышать собственные мысли, и поэтому тишина – превыше всего.

Втроем они наблюдали, как из кареты вышли три господина в изящных пальто. Надев цилиндры, мужчины помогли кучеру поднять что-то с кузова. Похоже, это был какой-то предмет мебели вроде большого кресла. Дюма не припоминал, чтобы заказывал что-либо подобное у своих столяров в Париже. Только тогда писатель заметил, что у кресла были колеса. На мгновение он подумал, что кредиторы решили переломать ему ноги, а после, беспомощного, приковать к этому орудию пыток. Потом они затащат его в карцер и бросят во тьме навеки. Несомненно, мысль была нелепа. Но эту идею можно воплотить в одном из многих романов, которые еще предстояло написать.

Для чего же трое незнакомцев привезли ему инвалидное кресло?

В этот миг кучер поднял из одноконной упряжки четвертого человека – женщину лет тридцати. Она была достойна восхищения, отличалась стройной фигурой и кожей цвета слоновой кости, во всяком случае, судя по тому, чего не скрывала накидка. Пряди темных волос выглядывали из-под чепца с рюшами, а серо-голубые глаза пытливо осматривали фасад шато, пока кучер усаживал ее в инвалидное кресло. Ловко набросив ей на ноги одеяло, он повез кресло к входу. Люди в цилиндрах последовали за ними.

Дюма почувствовал, как по рукам побежали мурашки. Ему уже приходилось видеть в Париже парализованных ветеранов, даже без ног. Одни бегали на руках. Другие катались по брусчатке в самодельных тележках. Обитые кожей инвалидные коляски были по карману только богачам, а они были либо старыми, либо уродливыми – а иногда и все вместе. Видеть прелестную молодую женщину в таком состоянии – удивительно и горько одновременно. Что за философ говорил, что природа обладает чувством красоты и справедливости? Такое мог сказать лишь глупец.

– Это твоя новая метресса? – завопила Прунель. – Я доложу ей все про Александра Дюма и посоветую поскорее покинуть эту усадьбу.

Кем бы ни была его посетительница, Дюма непременно нужно разузнать о ней и ее трагической судьбе. У него зачесался нос, что случалось всякий раз, когда у него в голове скапливалось слишком много идей для историй и они так и просились наружу. Сейчас ему бы не помешала понюшка табака.

– Марианн, – сказал он, – ко мне приехали гости, и мне надо о них позаботиться. Почему бы нам не отложить нашу беседу до следующей недели? У меня найдется минутка в среду, и тогда я могу приехать в город.

– Мы подождем здесь, – перебила его женщина. – Или ваша гостья останется на ночь?

Дюма промолчал и вызвал камердинера. Ипполит появился в дверях одновременно с Моке. Швейцар известил о прибытии новых гостей. Дюма повелел Ипполиту принести Марианн и Анри еды и графин вина, а затем вышел из комнаты.

Он еще не раз пожалеет, что принял у себя эту даму в инвалидном кресле.

В зеленом салоне Александр поприветствовал небольшую компанию. Трое мужчин расположились вокруг стола из полированного розового дерева и держали цилиндры у животов. Дама в инвалидном кресле сидела в середине комнаты. Под накидкой, которую она уже сняла, было темно-красное платье с воланами. Ее наряд прекрасно сочетался со светло-зелеными шторами. Александру стало досадно, что он не художник.

– Добро пожаловать в шато Монте-Кристо! Меня зовут Александр Дюма, я хозяин дома. Что привело вас ко мне? – Писатель потянулся к отделанной золотом коробке из черепахового панциря, наполненной шоколадными конфетами, и предложил их гостям.

Угощение никого не заинтересовало. Ему казалось, что с одним из мужчин он уже виделся. Он точно как- то связан с книгами. То ли издатель, желающий заполучить права на его следующую работу, то ли представитель библиотек, которые частенько закупали у него много книг. Александр сам потянулся к коробке с конфетами и засунул в рот инжир в шоколадной глазури.

– Месье, благодарю, что приняли нас. Это очень любезно с вашей стороны, – сказал самый низкий из гостей. – Это графиня Дорн, позвольте также представить вам месье Патайя и месье Блонде. Меня зовут Болар. Мы из цензурного ведомства.

Дюма чуть не подавился. Конфета вдруг показалась ему огромной. Что за день, будь он проклят! Надо было сразу догадаться, что сегодня дела не заладятся: с самого утра его мучила зубная боль.

– Несомненно, вы приехали сюда, чтобы извиниться за беспокойство, которое уже мне причинили. Ежели причина в ином, вынужден попросить вас немедленно покинуть мою усадьбу.

Он с сожалением взглянул на барышню. Та удивленно разглядывала его большими глазами из-за стекол очков. Видимо, ей еще не доводилось видеть вблизи знаменитых писателей.

– Мы прибыли по настоятельной просьбе графини Дорн, – прервал мысли Александра цензор. – Она убедила нас, что вашу газету «Мушкетер» необходимо проверить. По долгу службы…

– Какой еще службы? – не выдержал Дюма. – Вы же принадлежите к числу граждан, протестовавших против цензуры еще при Карле X! И теперь, несколько лет спустя, сами получаете удовольствие, подавляя духовное величие?

У него перед глазами черты цензоров размылись: теперь они превратились в банкиров, сидевших в белом салоне. Нужно положить конец этому мираклю[11].

– … мы имеем право ознакомиться со статьями из вашей «фабрики романов». Обычно это делается в типографии, однако в «Дюпене» нам сообщили, что задерживаются с выпуском текстов. Поэтому мы пришли лично к вам.

– Да как вы смеете со мной так разговаривать? – Александр почувствовал, как ему в шею вонзилось воображаемое острие шпаги. – Я автор «Трех мушкетеров», создатель «Графа Монте-Кристо». Меня любят все французы. Я доверенное лицо горничных, поэт поварих, предъявитель любовных писем солдатам и советник портье по правовым вопросам. Я сердце Парижа!

– А ваши герои – просто водоносы влаги вашей души, – сказала графиня. В ее французском слышались нотки немецкого или датского акцента. – И про них незачем читать порядочным женщинам и невинным детям.

Александра поразила твердость и сообразительность обвиняющей его графини. Он ожидал услышать в ее голосе отчаяние, увидеть женщину, которая ввиду своего плачевного положения нуждается в его помощи.

– Мадам! – начал Дюма.

Однако писатель не нашелся, как ответить на обвинения. Не мог же он спорить с этой сломленной женщиной!

Вместо этого Александр обратился к цензорам:

– Я не стыжусь своих текстов. Вперед, господа, несите угли для пыток. Допрашивайте меня. Я буду бороться за каждое слово!

Цензор, которого звали Блонде, потребовал предоставить ему статьи для завтрашнего номера «Мушкетера». Дюма почувствовал, как в нем поднимается боевой задор, с которым он мог бы выиграть бой на копьях. Но чему его научили мушкетеры из его романов? От грубой силы не будет никакого толку, если клинком управляет не идея. А идей у него всегда хватало.

Он позвонил в колокольчик. Появился камердинер.

– Отведите гостей в белый салон, Ипполит. Подайте им фалернское вино. Я схожу за статьями и вскоре присоединюсь к вам.

Он взял из коробки еще одну конфету.

– Эти люди хотят меня погубить, Марианн! – Дюма расхаживал по желтому салону. – Вы должны мне помочь. Если цензоры запретят мою газету, я больше не смогу зарабатывать деньги. Тогда о признании отцовства для Анри можно позабыть.

Он опустился на колени перед мальчишкой и прижал его к себе. Ребенок положил руки на могучие плечи и потерся теплыми волосами об щеку Александра.

На мгновение ему захотелось, чтобы мальчик и в самом деле был его сыном. Но дети похожи на кошек: умиляют, пока маленькие. Вырастая же, они показывают когти и приводят к затратам и хлопотам.

– Вы поможете мне, Марианн?

– Сперва подпишите! – потребовала Прунель. – Тогда, клянусь вам, я собственными руками прачки задушу всех стервятников, которые захотят наброситься на наследство моего сына.