Читать книгу Кляксы и пятна - - Страница 6
4. Стерва
(Фиктивная смерть. Силиконовые запросы. Кит в аквариуме)
ОглавлениеГитарной струной натянуты нервы,
и сохнут на дне стакана стихи.
Остатки одежды снимает стерва,
как самая сильная из стихий…
Касания ждут дрожащие руки,
и сыпятся ноты будто листвой.
Остатки одежды снимает сука,
Как самое нежное божество…
Рождается музыка в стоне наглом,
и долго не будет нам скучно здесь.
Остатки одежды снимает ангел,
как самый порочный житель небес…
* * *
Думаю, главная героиня этой истории вызовет у многих снисходительную улыбку. Это – «дама с собачкой». К тому же в Ялте. Но разве гений Чехова лишает меня права сохранить действительность?
Пушкинская улица. Изнывающие от жары туристы. Между портретов, пейзажей и сувениров носятся детские возгласы – «мама, мороженое», «мама, лимонад».
С двух часов дня в тени деревьев выпивала разновозрастная компания. Профессиональных живописцев легко узнать по совокупности нелепой внешности и индифферентного поведения.
Иванов и Астахов смотрят вдаль многозначительно, как всегда. Игорь Агеев, самый молодой среди них, курит в позе роденовского мыслителя. Анна Олеговна страдальчески морщится от запаха спиртного. Соответственно, выпивает, задержав дыхание.
Я сразу почувствовал, что с духотой и зноем смешалась атмосфера тоски…
Я, как всегда, принимаю безучастный вид:
– Что такие томные? – спрашиваю. – Провели сравнительный анализ себя с Репиным?
– Заткнись, – истерически выдал пожилой Астахов.
– Запаха не слышно, – говорю, – а будто кто-то умер.
– Сергеич повесился, – всплакнула Анна Олеговна.
Игорек Агеев добавил:
– Отправился в облачное хранилище.
– От чего это вдруг? – удивляюсь.
– Похоронные ленты обычно гласят – «От родных и близких», – ответил Агеев, снова прикуривая.
Не могу сказать, что я хорошо знаком с этой компанией, но Антона Сергеевича знал, как бодрого ироничного человека. К тому же матерого ремесленника, склонного дружески издеваться над чужой творческой рефлексией.
С коллегами вел себя этот человек равнодушно. Амбиции давно распродал туристам в виде спешных и не слишком точных портретов. Заказчик-то не хочет видеть себя на портрете похожим. Заказчику главное – красивым…
В случае бесед на серьезные темы Сергеич чуть опускал глаза, будто в чем-то провинился. Рисуя молодую девицу – подмигивал своей натуре. Если муж это пресекал, Сергеич ссылался на нервный тик. Были даже случаи, когда смущенный супруг из чувства неловкости доплачивал.
Иванов и Астахов в один голос говорили:
– Самоубийство – грех. А ведь какой был человек…
Не вы ли, думаю, тайком от него выпивали за углом?!
Голос Анны Олеговны ностальгически вздрагивал:
– А ведь когда-то он за мной красиво ухаживал.
А не так давно говорила: «Похотливый старый кобель».
Затем начались коллективные рыдания. Особое внимание уделялось талантам покойника… Говорили о трепетной и ранимой душе, скрытой за грубыми мазками на полотнах… О размашистой творческой мысли за мелкими штрихами… О необходимости сохранить его творческое наследие…
Игорек Агеев дополнил:
– Ну, раз траур, значит – выходной.
Затем прошептал мне на ухо:
– Слушай, у меня старик хранил часть своих работ. Как думаешь, старперы купят их себе?
Мне стало противно. Я захотел незаметно исчезнуть…
* * *
Часа через три звонит Агеев. Грозится познакомить с каким-то черным музыкантом.
– У памятника Ленину в восемь, – говорит. – Родина-мать зовет встречать ястреба из Пентагона. Рассеем смуту в международных отношениях!
– Ты пьяный? – сразу понял я.
– Никак да, – ответил Агеев армейским тоном.
Парень действительно оказался черным. Русский язык он практически не понимал. Не без труда мы кое-что выяснили об этом человеке. Зовут его – Патрик. Играет на фортепиано. Родом из Теннесси. Зачем-то уточняет, что не женат.
– Ждем штучный товар из Перми, – сказал Агеев.
Штучным товаром оказались три девушки в вечерних платьях. Я обратил внимание на потрясающее сложение шатенки с крошечным терьером на руках.
Троица эта мне не понравилась: они не выражали никакой готовности отдыхать по нашему сценарию.
Солнце тем временем раскраснелось над горизонтом. Будто кто-то невидимый убавлял свет, как в театре. Волны нашептывали рифмы. Море, как разлитая краска, будто утаивало неизмеримое количество ненаписанных стихов, сюжетов и надежд.
– Мы рассчитывали на ресторан, – капризничали девушки.
– Вот он, – Агеев обвел рукой пляж. – Ресторан «У моря».
Тут же Игорек извлек три бутылки домашнего вина, сыр и дешевые шоколадки. На лицах девушек отразилось недопонимание.
И все же мы умостились на теплой гальке. Выпили и разговорились. Внимание подруг привлек в первую очередь Патрик. Его обаятельная улыбка и исковерканные акцентом русские слова обаяли пермских туристок.
Почему-то речь зашла о марихуане.
– Давно пора легализовать этот продукт деятельности природы, – заявил Агеев. – Никакая конституция не запретит мне картошку, помидоры, вино из винограда и коноплю.
Тут выяснилось, что одна из девушек – следователь.
Потом заговорили о моде.
– Люблю естественную красоту, – говорю я. – Избыток косметики – пошлость. Пластические вмешательства – рыночная форма подачи себя. И нет ничего прекраснее женщины утром в мужской рубашке.
Выясняется, что вторая девушка – администратор салона красоты со встроенными сиськами.
Осталась третья подруга. Та самая с терьером на руках. Ее необходимо выделить. Зовут – Даша.
Не помню, в каком контексте она сказала:
– То, что Крым прекрасен – это факт.
Патрик воодушевился. Обнял Дашу за талию. Ладонь тут же опустилась к упругой ягодице.
– Fuck… Is good…
Наш заокеанский друг схлопотал крепкую пощечину. Агеев несколько минут языком жестов и наглядностью миниатюр разъяснял, чем отличается «fuck» от «факт»…
Дальнейшая наша беседа обрела волнистый характер. Чередовались всплески эмоций с затяжными паузами.
Затем девушка-следователь сняла платье и побежала к морю. Агеев победоносно мне подмигнул и бросился следом. Тряся пластической хирургией, к воде направилась вторая подруга…
И Даша оказалась в окружении. Со стороны мы выглядели, как движущаяся реклама какого-нибудь международного фитнес-бренда: двое худощавых парней разных цветов кожи окружают вниманием рельефную красотку…
Я спросил:
– Как ваше настроение, Даша?
Этот ни к чему не обязывающий вопрос всегда вносит ясность в игру знакомства. Вернее, интонация, с которой звучит ответ.
– Нормально, – сухо ответила девушка.
– Как вам наше общество? Мы встретимся еще?
– Да, можно. Завтра у нас экскурсия. А после мы хотим поужинать в «Тифлисе». Присоединяйтесь.
Холодная, как горная река, девица умела проверять на вшивость ухажеров. Ресторан «Тифлис» – это непомерно высокие цены. Да и толку нас проверять-то?
– Думаю, да, – замялся я, перебирая в голове варианты, как тактично свалить.
…К двум часам ночи мы сдержанно распрощались, проводив девиц до гостиницы, а сами направились к Игорьку домой. Мой приятель вел себя крайне возбужденно. Все время поправлял ремень и приглаживал волосы.
– Фортуна с нами, чувак, – улыбался он. – Птичка в клюве. В смысле – в клетке. Ментовка попалась. Случай выбирает достойных…
Я вкратце изложил компаньону суть дела о приглашении на ужин. Впервые за шесть часов с его лица сошла улыбка.
– Нахрен, – вспыхнул Игорек. – В этом кабаке куриный бульон стоит, как минет на набережной.
– Вот и я о том же…
* * *
И наутро Агеев проснулся в скверном расположении духа. Беспрерывно курил, шагая из угла в угол. Надежда захлебывалась в бульоне ресторана «Тифлис».
– Идея, чувак, – оживился он, бросив очередной окурок в окно, – я спасу ситуацию!
– Под подушкой нашел деньги? Или «свинку» разобьешь? Нам штук 15 надо, не меньше.
– Работы старика… Иванов, Астахов и эта старая перда…
Игорек извлек из-под кровати тощую стопку подрамников с натянутыми на них пейзажами.
– Совсем наплевать, что человек умер? – спрашиваю.
– Не расстроится!
Светясь энтузиазмом, Игорек отправился на Пушкинскую улицу. Никогда он так бережно не относился к живописи…
* * *
Я бродил по Ялте, поддаваясь душному ветру. Глазел на девушек. Выпил бутылку пива у крохотной часовни. Из чернеющего силуэта священника выделялись блики двух осуждающих глаз. Будто он знал, что я пью и думаю о сексе в дверях курортного офиса Всевышнего…
Я подумал про этого полудурка – Игорька Агеева. Он – средний портретист у моря. При первой встрече откровенничал со мной о том, что короткий детородный орган – плата за безразмерный талант в живописи. И, честно говоря, меня всегда раздражала в людях чрезмерная активность.
Никогда не понимал активистов. Фанатиков своего дела понимаю. Это другое. Но неужели существуют рыбаки, что гонятся за уловом больше, чем за временным отчуждением от действительности?
К тому же, все войны на свете развязали активисты, идейные, партийные, религиозные… По-моему, все это – набор оскорблений.
Ладно… Заносит в дебри… К тому же Агеев заждался… Мне уже интересно, чем это все кончится…
Ресторан «Тифлис» выглядел внушительно. За металлическими воротами – уютная архитектура без пошлой роскоши. Беседки окружены зеленью и клумбами. Запахи чувствуются с улицы.
В манерах Игорька появился подлинный аристократизм. Нелепый уличный портретист проявился лишь на несколько секунд:
– Отдал всю стопку за десятку, – вздохнул он. – Так они ценят его творческое наследие, жлобы… Пришлось звать Патрика. Он доплатит.
Мы ждали минут 45. Заходить в ресторан самим не имело смысла. Часы предвещали разочарование.
Успевший приуныть за это время Агеев снова оживился:
– Знаю, – говорит, – одну шашлычную…
Дальнейшие события вырастали на горизонте, как грибы. Знатно перекусив, мы направились на Массандровский пляж. Там выпивали с моими знакомыми из Донецка. Затем образовалась какая-то съемочная группа. (Чуваки снимали репортаж о жизни в Крыму после присоединения к России.) Потом мы пристали к трио уличных музыкантов. Я одолжил у гитариста инструмент. Заработал рублей 200.
– Оставь бедным, – гордо отмахнулся Игорек.
Финал – безымянный полупустой кабак у моря. В аквариуме плавала огромная рыбина.
Я громко потребовал песню «Brown Sugar». И меня осенило:
– Это – кит, – указываю на рыбу. – Кит Ричардс!
Затем минуты три объяснял Патрику языком жестов значение русской транскрипции имени «Keith».
Завершение вечера утонуло в бутылке вина. Помню только россыпь звезд и блуждающую луну. И убаюкивающий шум прибоя. И ветерок, которому чужды разочарования и проблемы, свободный и ненавязчивый, как молодость…
* * *
Утром я лечился соленой минеральной водой. Принял твердое решение не выпивать хотя бы несколько дней. Слишком густым туманом такие ночи окутывают мир по утрам…
Звонит Агеев:
– Жека, Джек, Джонни…
– Что?
– Джованни, Евгений…
– Что, бля?!
– Бляди пермские звонили!
– И? У тебя что, деньги остались?
– Да… Рублей 700… Нет… Похер, номер они твой просят.
– И что я с ними делать буду?
– Узнай, чего хотят.
Тут элемент интриги действительно разросся до всеобъемлющих масштабов. Следующие минут тридцать я не мог думать ни о чем, кроме этой троицы туристок.
Звонок. Я сразу узнал голос Даши.
– Как настроение? – спрашивает.
– Как в кабинете эндоскопии…
– Проведем время вместе?
…Я зашел в отель «Ореанда». От персонала стыдливо отводил глаза. Шел по коридорам с опаской.
За указанной дверью – уютный номер в бежевых и бордовых тонах. Гардины были плотно задернуты, чтобы солнечный свет не конфликтовал с блеклым ночником. Пахло древесными духами. В центре композиции – обмотанная полотенцем Даша. Мне показалось, что я все еще сплю…
– Девчонки поехали в Херсонес, – спокойно сказала Даша.
– Получается, что они «в», а ты «на» Херсонес?
Как бы хвастливо ни звучал финал этой главы, зачем вычеркивать воспоминания?!
Я вряд ли забуду это причудливое созвездие родинок на заднице и сжатые в кулаке струны волос. И, конечно, чертового терьера, что настойчиво грыз мою ногу. В жизни не встречал более ревнивой твари…
Лениво потягиваясь, Даша зачем-то сказала:
– Мне кажется, ты притворяешься бездомным кобелем. Я думаю, у тебя есть хозяйка.
– Звучит как-то трагично.
– Я угадала?!
– Возможно…
– Ты так много стихов мне читал про женщин, но совсем не умеешь ими манипулировать.
– Просвети меня, свет очей…
– Возвращаешься в Донецк, меня забываешь, падаешь на колено и говоришь: «Я с тобой рядом, что бы ни случилось».
– Пробовал. Уже не работает.
* * *
Самая примечательная деталь этой истории – Антон Сергеевич, тот самый художник – жив и здоров. Он запил на несколько недель в Севастополе. Зачем и каким образом распространилась легенда о самоубийстве – черт его знает.
Рассказал мне об этом заметно постаревший за пару лет Астахов. Его до сих пор можно встретить на Пушкинской улице с набором карандашей и выставкой с десяток шаржей.
Судьба остальных героев – загадка. На удивление, в социальных сетях найти мне удалось только Патрика. За несколько лет он мне ни разу не ответил.
Так или иначе, хеппи енд…