Читать книгу Три месяца, две недели и один день - - Страница 4

Мои руки сжимаются в кулаки, дыхание становится тяжёлым, негодующим и злым, и я едва сдерживаюсь, чтобы не открыть прозрачную дверь, не нарушить уединение отца и дочери, которых совершенно не скрывают раскрытые сейчас жалюзи на стекле, не ворваться внутрь в приступе яростной агонии и не спровоцировать страшный скандал. Мною было рассказано всё, как есть, и какая-то часть меня… не знаю, ожидала поддержки и выступления на моей стороне ещё и в том, что касается личных обстоятельств, но с другой стороны, объективно говоря, как я вообще мог допускать такие мысли и рассчитывать на Джейсона? Конечно, он всегда выберет её, единственную и по-прежнему горячо любимую дочурку, очевидно вернувшуюся в город и, возможно, собирающуюся провернуть то же самое и в отношении группы поддержки. Но это не значит, что, проходя по коридору первого этажа мимо кабинета главного тренера по пути ко входу в зал, откуда вот-вот должны выйти девчонки, мне было легко осознать весь смысл открывшейся моему взору картины и замереть посреди очередного шага из-за ощущений сжигающего гнева, колющего раздражения и закипевшей ненависти. Я почти задыхаюсь, давлюсь воздухом и дрожу всем разочарованным, сгорбившимся из-за обрушившегося несчастья и познавшим муки очередного огорчения телом, не желающий видеть имеющие место быть объятия и в то же самое время неспособный отвернуться, и эта картина, кажется, намертво отпечатывается в моем мозгу. Как Оливия что-то говорит, нечто совсем короткое, чёткое, ёмкое и не оставляющее сомнений в правдивости сказанного, как Джейсон, замешкавшись всего на долю секунды, порывисто и быстро, но нежно и трогательно прижимает её к себе и ласково обнимает, и как это действие приобретает полностью взаимный характер. Вот и весь разговор. Только такой дурак, как я, мог всерьёз полагать, что его признание способно убить и уничтожить любовь родителя к своему ребёнку. Неважно, что мы делаем, отцы и матери всегда остаются на нашем поле, и, выходит, это актуально даже тогда, когда ты лишаешь их продолжения вашего рода. Данную в некотором смысле слепую верность мне ни за что не понять. С появлением собственного дитя я бы наверняка приблизился к этому, но его у меня не будет. Что ж, тем больше причин забить на всё это в целом и эту семейку в частности и вернуться к поиску отдушины.

***

– Поздравляю с первым успехом.

– Ты это мне? – она выходит из раздевалки группы самой последней, но я всё ещё тут, до этого мгновения подпиравший стену рядом со своим собственным изображением, вновь оказавшимся на плакате под стеклом после недавней фотосессии, и ожидавший встречи лицом к лицу, а в нужный момент умело принявший вид человека, просто проходящего мимо и в значительной степени идущего куда глаза глядят. Думаю, это сработает. По крайней мере, должно. Видимое безразличие, сокрытие интереса под маской банальной вежливости, и ответственно-серьёзное расположение по отношение к новичку. Открытость и желание помочь ведь подкупает, да?

– Очевидно, что да, ведь я здесь больше никого не вижу. Тут только мы.

– И правда, – осмотревшись в пустынном коридоре, соглашается Брук, держа руки в карманах фирменной яркой толстовки канареечного цвета, уже одетая в также выданные Кейт частично блестящую фиолетово-жёлтую короткую юбку с эмблемой и названием команды на ней и соответствующий топик, оголяющий живот и подчёркивающий приподнятую грудь. Наличие формы лучше всего говорит об удаче и благополучном осуществлении задуманного, и, хотя, как новенькой, ей ещё предстоит многому научиться, например, работе в коллективе, взаимодействию, слаженности и синхронности, о моём участии в её судьбе она никогда не узнает.

– Ты, кажется, Брук, верно?

– Да.

– А я…

– Ты Дерек Картер. Тебе нет нужды представляться. Все знают, кто ты, – я и так был уверен, что называть своё имя будет лишь пустой тратой времени, но теперь на моём лице расползается глупая ухмылка, ведь мне только двадцать пять, а я уже добился того, к чему большинство людей и вовсе никогда в жизни не придут. Славы, известности и почёта. Конечно, имеющихся денег мне пока ещё не хватит для того, чтобы перестать работать и начать наслаждаться безбедной жизнью, но я всё равно крут. Для любой будет честью прикоснуться к тому, что у меня есть, и чтобы я хоть что-то потратил на неё.

– Хочешь, я всё тут тебе покажу?

– Да, было бы здорово. Если только ты не занят, конечно. Не знаю, тренировкой там или ещё чем-нибудь.

– Я совершенно свободен, – в запасе у меня целых полтора часа, а за это время можно многое успеть, – и, кстати, это относится не только к работе.

– Но я слышала, что Дерек Картер женат.

– У тебя устаревшая информация, – просто говорю я, стараясь держать всё под контролем, и чтобы на лице не дрогнул ни единый мускул. Интересно, сколько уйдёт времени на то, чтобы привыкнуть к новому состоянию и, слыша подобные вопросы, научиться автоматическому сохранению внешнего нейтралитета без траты на это всех своих внутренних сил? – Ну так что, идём?

– Да. То есть я бы и рада, но только что вспомнила, что должна была позвонить маме и рассказать ей, приняли меня или нет. Совсем из головы вылетело. Я… Я лучше пойду, – но я знаю, всё это вздор, чепуха и бред сумасшедшего. Ещё секунду назад она была готова пойти за мной куда угодно, и, думаю, постепенно мы пришли бы и к другим вещам, но вот Брук, в последний раз посмотрев за мою спину, в спешке разворачивается кругом и торопливо исчезает в другой части коридора. Мне же даже не нужно оглядываться, чтобы понять, что же её так спугнуло или как минимум смутило и заставило буквально сбежать посреди нормального и цивилизованного разговора. Потому что ещё несколькими мгновениями раньше я услышал всё приближающийся стук знакомых каблуков, а теперь он затих, и расшифровать это также проще некуда. Очевидно, что моей бывшей жене было недостаточно повидать своего отца и на этой ноте сразу же покинуть арену, и по тому, как горит позвоночник, можно сделать вывод, что прямо сейчас нежелательное лицо номер один находится прямо позади меня. Но это ерунда. Нужно просто избавиться от него и помнить, что слова и голос не сделают больно, а прежде всего необходимо заговорить первым. Но вообще самое верное и правильное решение – это уйти. Тогда отчего я застыл, словно неживой, и будто прирос к полу? Я же не могу хотеть увидеть её впервые за все эти недели, правда?

– Привет, – тем временем тихо, странно робко, едва смело и почти неслышно, что вообще мало на неё похоже, откуда-то из-за моей спины говорит она, и я всё… Тут же осознаю то, что в придачу ко всему ещё и будто онемел, и вспоминаю, что не собирался давать ей ни малейшей возможности открыть рот первой, и ненавижу себя за то, что промедлил, и наполняюсь желанием обидеть максимально сильно. Конечно, ничто не сравнится с тем, что сделала со мной она, но приблизиться я всё-таки попробую, и, оборачиваясь и при этом пытаясь не закрывать глаза, настолько им больно созерцать женщину, которой они раньше исключительно любовались, я сканирую её одним взглядом, ища, за что зацепиться и чем воспользоваться против неё. А вот это вполне подойдёт, но сначала…

– Мы же договаривались встретиться лишь в аду. Ну, знаешь, на том свете.

– А разве ты не сделал всё необходимое, чтобы устроить его мне уже в этой жизни? Не думала, что ты… такая сволочь, – она выглядит так, будто была намерена сказать что-то совершенно иное, но мой жестокий ответ внёс свою лепту и заставил её, защищаясь, уйти в глухую оборону и перенять мою манеру общения, но мне абсолютно плевать, а как всё обстоит на самом деле. Я бы предпочёл, чтобы мы не попадались друг другу на глаза до конца жизни одного из нас, но если уж, учитывая новые-старые обстоятельства, этого совсем никак не избежать, то к чёрту всякие правила и нормы.

– Беру пример с тебя. А ты что, надеялась, что я тоже буду нем, как рыба? Это же просто смешно.

– Значит, ты здесь веселишься? – разумеется, нет, но пусть думает, что да. Может, тогда извлечёт урок, что всё тайное рано или поздно становится явным, как с твоим участием, так и без него. Святая дочурка виновата сама. Хотя на ней это никак и не сказалось. Папочка её по-прежнему любит. Я не доставлю ей радости знать, что видел их и не смог тут же уйти, будто всё ещё влюблён, нуждаюсь, испытываю чувства и дорожу ею, но факт остаётся фактом. Папиной девочке совершенно не досталось.

– Если бы ты припёрлась минутой позже, поверь, так бы всё и было.

– Выходит, я чему-то помешала? – я обнаруживаю безусловное удовольствие в её глазах, будто она, нисколько не стремясь к тому, чтобы что-то мне испортить, тем не менее, довольна произошедшим совпадением и тем удручающим меня явлением, которому стала свидетельницей, и это лишь доказывает, что любил здесь, по всей видимости, только я один. В противном случае она бы оставила меня в покое и желала мне исключительно счастья, и не стояла бы сейчас тут, наслаждаясь тем, как другая девушка при виде неё мгновенно почувствовала отвратительную нервозность и бросилась наутёк, словно совершила нечто аморальное и постыдное и стала участницей измены.

– В следующий раз тебе не повезёт, уж поверь.

– Ты так в себе уверен, Картер?

– Абсолютно. Подумаешь, наткнулась на меня.

– Может, и так, но знаешь, я не виновата, что каждая твоя предполагаемая пассия будет вся трепетать от глупого и безотчётного страха, едва завидев меня на горизонте, Картер. Уверена, что даже через год никто не забудет, кто я такая и чью фамилию по-прежнему ношу. А это даже забавно. Глядишь, так недалеко и до того дня, когда придётся платить за любовь. Хотя мы оба знаем, что ею это никогда не будет.

– Это низко даже для тебя.

– Ну, ты знал, что я такая, когда женился на мне, а наивные простушки и глупцы и не для нас, – она, безусловно, права, и маловероятно, что после неё меня вдруг устроит добрая и милая овечка без капли льда и холода внутри, но…

– Однако я больше не с тобой, и, знаешь, я был лучшим твоим мужчиной, а ты меня не оценила и потеряла. Значит, кто-то другой просто сделает это за тебя, только и всего. И, кстати, ты потолстела, – вот так и доходит очередь до открывшегося мне в первые же секунды наблюдения. Я помню красную блузку с коротким волнообразным рукавом, заправленную в также пока не забытую узкую юбку-карандаш обычного чёрного цвета, но прежде они никогда не сидели столь тесно на местами потерявшем былую форму теле. – Представляю, как это бесит. Ты ведь всю свою сознательную жизнь придерживалась либо строгих диет, либо правильного питания, а тут что-то идёт не так. Дай угадаю, приходит осознание потери, и ты понимаешь, что являешься тем человеком, у которого от душевного расстройства аппетит не пропадает, а лишь наоборот усиливается? – говорю я, уверенный, что сейчас нажимаю на больное место, но только моя фраза подходит к концу, как голова словно слетает с плеч, настолько оказывается ощутим пришедшийся на левую щёку обжигающий до костей удар. Но это ничего и лишь доказывает то, что цель достигнута, а всё остальное ерунда. – Что, правда глаза колет? Ну тогда тебе следует тщательнее следить за своим весом и лучше никогда снова не беременеть, а не то точно разнесёт до необъятных размеров. А теперь, если ты не возражаешь, я пойду поищу лёд. Зовя девушку на свидание, нужно выглядеть презентабельно, – говорю я и уже поворачиваюсь, чтобы отправиться на поиски чего-нибудь замороженного, если уж с кубиками не повезёт, пока по ощущениям лицо не превратилось в один сплошной синяк, когда до моих ушей долетают страшные слова, обнажающие мой промах, который я и не заметил:

– Да, беги, Картер, беги, но прежде, чем ты уйдёшь, хочу сказать, что свободные и разведённые люди с обручальным кольцом на пальце не ходят. Что бы ты ни твердил, глядя в глаза, любая прочтёт между строк и увидит твой настоящий багаж.