Читать книгу Здесь люди живут. Повести и рассказы - - Страница 2

«Второй раз за утро домой прихожу», – усмехнулся про себя Олег и открыл дверь. В доме тихо. Отец ещё вчера уехал в город к поставщикам запчастей для ремонтной мастерской. Планировал вернуться сегодня к вечеру. А мама спала. День начинался субботний. В школе, где Анна Николаевна (мама) работала учителем математики – летние каникулы. Сама же Анна Николаевна находилась в законном отпуске. При таком стечении приятных обстоятельств – грех не поспать подольше. Коров Веденины не держали, а из-за кур вставать чуть свет – надобности нет.

Олег бесшумно прошёл в свою комнату и в одежде завалился на диван. Спать не хотелось. Он словно ещё не расстался с Наташей: ему виделось её лицо… они смотрели глаза в глаза… они целовались…

Все мысли только о ней:

«Она такая красивая… самая красивая…

Звездой с небесной высоты

В мой мир земной спустилась ты…»

Сон одолел незаметно. Олег не знал, сколько проспал – час, два, три… Проснулся от разных кухонных звуков: нож стучал по разделочной доске, крышка бряцала о кастрюлю, ещё что-то звякало. И запах летел оттуда такой вкусный, что молодой, голодный проснувшийся организм сразу потянуло в его сторону. Но остановил неожиданно раздавшийся охающий голос соседки, бабушки Ситниковой:

– Ох, здравствуй, Анна!

– Здравствуйте, баба Света!

– Ох, задохнулась, покуда доплелась до вас, – перевела дух гостья. – Йоду хотела попросить. Есть у тебя?

– Есть. А что случилось?

– Да вон, глянь, палец на руке топором развалила, ох. Я полено-то на мелочь щепила, воды в чугунке погреть хотела, да палец большой и прирубила, дура неловкая. Ох, кровища прёт, я тряпочкой прижала.

– Ой-ёй-ёй! – увидела рану Анна Николаевна. – Проходите, проходите, проходите… Давайте, усаживайтесь вот сюда. Сейчас мы всё сделаем. У меня перекись водорода, это лучше йода…

Анна обработала и перевязала пострадавший бабушкин палец.

– Вот, и кровь остановили, и грязь теперь не попадёт. Вы только палец оберегайте, не задевайте им.

– Ох, да как уж тут. С безделья-то в карман не спрячешь, везде ж две руки нужны. А тебе спасибо моё, соседушка дорогая, помогла.

– Да что вы, – смутилась Анна Николаевна, – как же не помочь. На то и соседи, чтобы друг другу помогать.

Бабушка Ситникова с забинтованным пальцем отправилась домой, а Олег наконец вышел из своей комнаты.

– Проснулся, Ромео, – улыбнулась мама. – Опять рассвет за селом встречал?

– Доброе утро, мам, – улыбнулся в ответ сын. – Так сейчас ночи такие короткие – только стемнеет, и сразу светает.

– Да, да, да, у влюблённых и в обед – утро, часы не для них. Умывайся, звездочёт, и за стол. Лапша с курицей готова. Голодный, наверное, как волк.

– Как три волка, мам.

– Понятно, – засмеялась мама, – давай есть будем, садись.

Олег торопливо стучал ложкой по дну глубокой тарелки, а Анна Николаевна подливала и подливала в неё наваристый суп из высокой, объёмной кастрюли. И украдкой рассматривала сына.

«Совсем взрослый. Как быстро оно прошло, время. Будто ещё вчера: младенец в родильном доме, завёрнутый в одеяльце, перевязанное голубой лентой. Потом – первоклассник с большим букетом розовых гладиолусов. Как быстро… И вот уже: широкие, как у отца, плечи и волнистые русые волосы».

– Одну ножку тебе, а вторую отцу оставим, – разломила курицу Анна Николаевна. – Ой, Олеж, я же забыла совсем: мы Гречишниковым баллон газовый не вернули. Просили их выручить на два дня, а уже неделю не отдаём. Завтра обменный день, воскресенье, машина из города придёт, а мы не вернули им. Отец-то только вечером сегодня вернётся. Ты отвези баллон на мотоцикле, он уже в люльке лежит. Поешь сейчас и отвези. Ладно?

– Хорошо, мам, отвезу, – с готовностью и даже с радостью согласился Олег. Он сразу связал поездку на мотоцикле к Гречишниковым с предстоящим свиданием с Наташей – отдаст баллон и отправится к ней. – Всё, объелся, мам. Спасибо! Поеду.

– На здоровье, сынок, поезжай. И, надо так понимать, опять до рассвета? – с улыбчивым прищуром посмотрела Анна Николаевна.

– Мам, – порозовели щёки у Олега, – папка же только вечером вернётся, мотоцикл пока свободен. Я покатаюсь…

– Поезжай, поезжай. Не гоняй только, осторожно.

– Ладно, мам, не волнуйся.

Он выскочил на крыльцо и сразу набрал номер:

– Наташ, привет!

– Привет!

– Поедем кататься, я отцовский мотоцикл взял…

– Поедем. А ты скоро?

– Минут через двадцать.

– Хорошо, жду.

Олег надел шлем, второй положил в люльку и поехал. Баллон торчал над сиденьем и подпрыгивал на кочках. Скорость приходилось сбавлять.

– А ты чё баллон повёз? – встретилась на пути Караваева Анфиса, женщина пожилая и полная, но ещё бодрая и общительная. – Куда это?

– А машина с обменными баллонами через час придёт. На сегодня расписание поменяли, – на ходу пошутил Олег и покатил дальше.

– Вот те на! – на пару секунд опешила от неожиданной новости Караваева, а потом со всей доступной ей прытью припустила домой. – Этак и не успеть можно…

Набрав для своих шестидесяти двух лет вполне приличную скорость, она всё же успевала отвечать на приветствия и вопросы встречных односельчан.

– Здравствуй, Анфисушка! – попался первым сухощавый и невысокий дедок Селиванов. – Куда спешишь? Постой, я сказать тебе хочу кой-чего.

Гаврил Селиванов пять лет назад похоронил жену. Рана сердечная постепенно затянулась, и теперь, в свои семьдесят восемь, он возрасту не поддавался, хорохорился и подыскивал себе новую хозяйку. Анфиса два года как овдовела. Её-то и выбрал в невесты Селиванов. Но из-за большой разницы в возрасте его ухаживания ей не подходили.

– Постой, говорю, слышь!

– Некогда мне с тобой, – полыхнула в сторону ухажёра вспотевшим и раскрасневшимся лицом Караваева. – Не слыхал разве? Через час машина газ привезёт. Расписание поменяли.

– Не шуткуй, баба! – перестал ухаживать дедок и тоже засуетился. – Крутые повороты.

– Говорю тебе!

По пути Анфиса успела сообщить экстренную новость ещё трём сельчанам. Те – ещё каждый трём… Информация распространилась. Через час в центре села, на площадке, где всегда меняли газовые баллоны, собралось человек двадцать. Все с баллонами. Кто на специально приспособленной тележке привёз, кто на мотоцикле. Ждут.

– Угостись, Анфисушка, мякушками кедровыми, – подошёл к Караваевой дедок Селиванов с кулёчком очищенных кедровых орешков, которые он купил для поддержания здоровья прошлой осенью в городе.

– Отстань, – повернулась та к нему округлым боком, – у меня свои, тыквенные.

– Ой, ой, трясёт он тут орехами своими, – съязвила Таисия Скорина, тоже одинокая пенсионерка, которой Селиванов орешков не предложил. – Три пердинки ему до смертинки, а туда же, женихается.

– Не злобись, Таиска, – вступилась за старика Вера Красилова, пышногрудая многодетная мать. – У него дома живым не пахнет, вот он к тёплой бабе и тянется.

– Так пущай ко мне потянется. Я и его курей накормлю, не облезу.

– А ты никак вдовой чёрной хочешь стать? – покачала головой Вера. – Двоих-то уж схоронила.

– А ты не лезь, – сузила Таисия чёрные глаза. – Я им яду не сыпала. Так, видать, прописано им было. А судьба не собака – не прогонишь.

– Да у тебя в языке яду – мышьяку не надо, – насмешливо глянула на неё Анфиса. – Давай, Гаврила, мякушек твоих пожуём.

– Вот бабы – дуры! – смеялись мужики на мотоциклах. – Брось ты их, старый. Давай к нам, покурим.

Прошло полчаса.

– А где машина-то? – озадаченно посмотрел первым на пустую дорогу долговязый Васька, старшеклассник с облупленным носом. Его с баллоном отправила мать, и ему не терпелось больше всех. – Ждём-ждём, уж весь пятак облузгали.

– Мож, в дороге чё, – пожал плечами один из мужиков.

– Да не-е, ничё, подождём, – рассудительно успокоил другой. – Раз сказали, значит придёт.

– Слышь, Иваныч, – густо пустил сигаретный дым рыжеусый Николай, – я вчера на Чёрном озере за вечёрку ведро карасей натаскал. Семечку на прикормку чуть обжарил, истолок – красота. Хватал как чумной.

– Ёшкин кот, а я не выберусь всё. То колонку чинил, то сарай расширял.

Прошло ещё полчаса. Ощущение недоразумения заметно усилилось.

– Эй, жених, – прямо спросил Николай Селиванова, – а ты откуда взял, что машина с газом сегодня придёт?

– Так я это, – колыхнулся старый Гаврил, – мне Анфиса сказала.

– И мне Анфиса…

– И мне…

И всё собрание вопросительно уставилось на Караваеву.

– А я-то вам чё?! – поджалась и парировала та. – Мне самой Олег Веденин сказал. Он же первый баллон на мотоцикле повёз.

– Куда повёз?

– Куда-куда… сюда…

– Сюда?! И где же он? Его-то как раз и нет здесь.

– Ха-ха-ха! – сообразила раньше других Таисия. – Надурил тебя парень! Слышь, Гаврила, дура твоя Анфиска!

– А ну хватит меня выставлять! – побагровела Караваева. – Пошли прям щас к Ведениным! Все пошли! Пусть ответит на мои вопросы, шутник!

– А чё, пошли, – хохотали мужики.

– Пошли, сходим, – смеялись женщины.

Отправились почти все. С гневом шагала только Анфиса, остальным было весело. По дороге, узнав о случившемся, к делегации добавлялись и добавлялись новые желающие повеселиться. Поэтому, когда подошли к дому Ведениных, толпа увеличилась вдвое. Анфиса с багровым лицом – впереди.

– Эй, хозяева! – крикнула с ходу. – Есть кто?!

Анна Николаевна обернулась на донёсшийся с улицы крик и посмотрела в окно.

«О, господи! – увидела перед своей оградой целую демонстрацию односельчан. – Что это? С Олегом что-то…» Страх за сына сразу сковал, сил едва хватило выйти на крыльцо.

– Здравствуй, Анна!

– Здравствуй… – тихо пробормотала застывшими губами.

– Дома твой сынок?

– Нет его… А что… что случилось?

– Да с ним-то ничего не случилось, – взялась за калитку Анфиса, готовая войти, – а меня вот перед людями опозорил! Такой дурой выставил – сквозь землю провалиться!

– Опозорил? – Анна Николаевна растерянно посмотрела на крупную, энергичную, раскрасневшуюся Анфису и не сдержала улыбки – страх за сына отпустил. Она пошла навстречу. – Да вы заходите, объясните всё толком. Ничего не понимаю.

Большая толпа потекла в ограду через узкую калитку, как песок в колбе часов через тоненький перешеек, и скоро заполнила всё пространство. Анфиса оказалась перед Анной.

– Я, значит, иду, а он едет, сын твой, на мотоцикле. И баллон у него из люльки торчит.

– Так это же он Гречишниковым повёз, должны мы были.

– Ну, повёз, а мне-то он чё набрехал, а? Машина, говорит, через час придёт. Хватай баллон, беги меняй, – Анфиса, рассказывая, так расходилась, что снова вспотела. – Да я ещё народу сколь с панталыку сбила! Пошутил он! Шутник!

Возмущённая женщина говорила, говорила, говорила без передышки. И всё выговорила. Замолчала и уставилась горящими глазами на Анну Николаевну – прожигает взглядом, сопит. И Анна, ошарашенная речевым извержением Караваевой, тоже молчит, на неё в ответ смотрит. И вся толпа молчит. Пять секунд тишина, десять… И вдруг один вновь подошедший как крикнет громко с улицы:

– А чё случилось-то?! Свадьба, что ль?!

– Ага, – сразу нашлась Таисия, – Анфиска с Гаврилой Селивановым пожениться решили на чужом дворе.

И народ покатился. Смеялись все. Даже Анфиса прямо на глазах сдулась, остыла и тоже прыснула:

– Ой, не могу… пожениться…

– Анна Николаевна, – нарисовался из-за Караваевой рыжеусый Николай, – вы, конечно, учительница и всё такое, но раз Олежка ваш всю эту весёлую антимонию замутил, так вам её и разруливать.

– А как же мне это разруливать?

– Ну, уважьте народное общество, угостите чем-нибудь.

– Да у меня из угощений всего – кусок варёной курицы и бутылка вина начатая, с майских осталась.

– Это не беда. Вы только отмашку дайте, и всё как надо сложится.

– Ну, тогда даю отмашку, – с улыбкой пожала плечами Анна Николаевна, – что ж тут ещё скажешь.

– Эй, братья и сёстры! – гаркнул Николай так, что услышали, наверное, в самых дальних уголках села. А рыжие усы даже как-то возвысились над головами. – Слухай меня! В коем-то веке собрались мы всем селением, свёл нас весёлый случай. Так отметим же как следует наше единство! Тряхнём закромами! Принесём на стол, кто что может! Кто за?! – и Николай первым поднял обе руки вверх.

– Даёшь единство! – крикнули из толпы.

– У меня холодец есть…

– У меня самогон…

– У меня сало…

– У меня груздочки…

Несли столы, стулья, лавки, посуду, еду, напитки… Несли с таким энтузиазмом и радостью, как будто наступило в душах просветление и собирались вместе самые близкие люди. Столы поставили по всей ограде, накрыли, расселись.

– Анна Николаевна, скажите слово, – попросил Николай, – как хозяйка.

– Желаю вам здоровья и благополучия! – смущаясь, подняла стакан с вином Анна. – Пусть всё у вас будет хорошо, дорогие мои односельчане!

И почему-то в этот раз от таких простых и много раз слышанных пожеланий у собравшихся за столами подступили к глазам слёзы.

– За тебя… за тебя… за тебя… – чокались жители.

– А я ещё предлагаю за дружбу, – налил по второй грузный Андрей Терентьев, слесарь автомастерской, – чтобы никто у нас в селе ни с кем не ссорился.

– Так не бывает, – усомнилась Таисия, но за дружбу выпила. – А я хочу, чтобы каждой женщине в хозяйство мужик дельный достался. Вот это тост насущный.

Все со смехом выпили и за это.

– Только где их подходящих взять-то, – продолжила Таисия, – подходящие все пристроены. Ко мне, вот, один городской подкатывал – ничё вроде, справный такой. Случайно в городе на ярмарке индийской познакомились.

– Это когда это? Чё-т не видали.

– Да был, был. Год назад, вспомни, лысый, румяный, весь чистот такой. Недолго совсем был.

– А-а, этот. Ну-ну…

– Ну, ко мне пару раз приехал. Всё остерегался во дворе, как бы в говно куриное не наступить. Я ему говорю, мол, не бойся, к деньгам. А он всё равно озирается – не верит. А потом к нему поехали, посмотреть. Так у него в квартире чистота ужасная просто. Как в музее всё – тут не шагни, то не потрогай. Картины он собирает дорогие. Одну показывает мне – на ней намалёвана то ли корова, то ли не понять чё. А как цену сказал – я села. За такие деньги десять нормальных коров купить можно. И рванула я от него к родной своей бурёнке, чтобы самой с ума от тех изображений не съехать.

– Вот я и говорю, – подключилась к теме Галина Каплина, незамужняя, весёлая женщина средних лет, – со своими дружить надо. Я вот люблю, когда от мужика мужиком пахнет.

– Это как?

– Ну, чтобы табачком, перегарчиком. Чтоб чуялся мужик, когда обнимает.

– Так к тебе ж другие и не ходят, – хохотнула Анфиса. – У тебя ж в доме одно веселье.

– А ты чё, в окна мне подглядываешь? – сквозь улыбочку нахмурилась Галина.

– А ну, хватит вам! – осадил женщин Николай. – Только же выпили, чтоб не цапаться, а вы!

– Да не бывает же так, – повторила Таисия.

– А вы на мужиков гляньте. Вон, культурно беседуют за политику, как серьёзные люди.

– А ты чё ж с ними не беседуешь?

– Так и я тоже… щас, подвинусь к политическому разговору.

Подвыпившие мужики все без исключения вкладывали душу в острый разговор о насущном. И трудно было выделить, кто за кем и что сказал.

– Вот ты скажи мне без виляний, как ты к президенту относишься?

– Ну, чё говорить, могучий мужик, у самой пропасти страну остановил, хватило силёнок.

– Хватило, это точно. А тогда другой вопрос: почему у нас рыжего беса до сих пор в тюрьму не садят, а? Ведь подлец первостатейный, мошенник государственного масштаба, предатель родины, душегуб, а его не садят. Почему? И столько лет уже. Ему бы в тюрьме сидеть пожизненно, а он у нас, гляди, то всем электричеством заведует, то нано какими-то технологиями. И благодарности требует от народа, который предал.

– Да, это так. Раньше такие предатели были: враг к стенам городским подойдёт, а предатели эти ворота изнутри врагу откроют и внутрь его запустят.

– Так почему же его не садят?!

– А никак его не посадить. Он же бумажки те придумал, по которым всю страну разворовали – законное воровство. Кто алюминия хозяин, кто чего. Нефть с газом качают – кто их проверит, сколь в карман себе качают. А ежели рыжего за такую приватизацию в тюрьму сажать, тогда всё отменять надо и государству возвращать. А кому это надо. Качай да качай – всё законно.

– По сто рублей к несчастной минималке добавят, а себе миллиарды прикарманят.

– Какой же умник вообще эту десятку определил, на которую выживать надо?! Не двадцать, не тридцать, а десять, мол. А щас и на двадцать – скребстись и скребстись, чтоб выплыть.

– Сами-то они на туалетную бумагу в месяц больше тратят, чем нам на всю жизнь отвели. Если уж есть официальные зарплаты в несколько сотен тыщ или миллионы, то никак уж не должно этой десятки быть. И прячут всё за какие-то средние зарплаты. Нет их, никаких средних зарплат! Есть нищие зарплаты, а есть огромные! Подлость и враньё одно сплошное!

– А эти пенсии по девять – десять тыщ?! Как это вообще?! А ежели ты подрабатывать от такой нищеты идёшь, то тогда тебе и доплаты к этому ужасу не положены. Подлость это!

– Не учили в детстве этих чиновников слабых не обижать, что слабых защищать надо. А им наоборот – слабых-то проще обделить. Они, вон, полиции и военным до пятидесяти подняли, умники, а остальные рожей не вышли, перебьются. Так и те пятьдесят уж инфляция съела. А как же те живут, кому не подымали, а?! Подлость сплошная! И нас же нищебродами теперь называют!

– У меня дочка с зятем в городе – оба врачи участковые, так слёзы одни. Они ж как на передовой – вся боль людская на них проливается. А зарплаты грошовые. За один участок дочке двадцать три тыщи насчитывают. Чтобы двадцать восемь получить, она по двум ходит. И зять так же. За что вот их так?! Они же институты закончили, людям служат. А их министерша главная говорит, что врачи не к деньгам должны стремиться, а самореализовываться. Как же им без денег реализовываться?! Они домой вечером приходят – там двое детей, там заплатить за всё надо. Вот пусть эта министерша от зарплаты своей откажется совсем, пока её врачи так мало получают.

– Любят у нас чиновники денежки. И арестовывают их, главное, не когда они первый миллион пытаются своровать, а когда они уже десять миллиардов стырили. А нам всё подсчитывают, двести рублей добавить или триста. Подлость одна сплошная! Яйца мы для них червечачьи! Назначили всякие минималки, чтобы заживо не сдохли. Подлые души!

– Эх, чиновьё! Присвоили всё, вот и жируют. Это, представьте, как если бы в походе руководитель группы тушёнку жрал, а все остальные крошками после его обеда да подножным кормом питались.

– Элита наша капиталистическая, мать её! И чё они такого очень полезного сделали для России, что у них денег столько?

– А ничё. Они просто самые большие и подлые воры.

– А все остальные – простолюдины вислоухие. Пусть тянутся на свою чахлую зарплатку или пенсию и не вякают.

– Вот вы, Анна Николаевна, довольны своей учительской зарплатой?

Анна Николаевна промолчала.

– Хватит вам, политиканы! – прикрикнула Таисия. – Надоели уже. В город, вон, поезжайте, на площади митингуйте. Там вас быстро полицейские угомонят.

– А чё нам за сто вёрст за пошеями ходить? Нам дома ловчей. Мелочишку свою получим, да с приварком каким, да с огородишком – перебьёмся. Им нас за геополитикой всё равно не видать. Для нас земля плоская. Вон, погост наш на круглом взгорке – и есть вся округлость земли для нас. Такая вот житуха, мля.

– Слышь, Барсук, – посмотрел мутными глазами на Степана Иван Логин, – я всё ж лодку тебе пока не продам. Может, и правда получится у меня с протезом.

– Смотри, Иван, моё дело – предложить. Может, и правильно, порыбачим ещё вместе, – и Степан повернулся к сидящему рядом Александру Игонину. – Сань, у тебя инкубатор-то живой?

– Живой, чего ему сделается.

– Дай мне на время. Гусей породы невероятной хочу вывести, очень большие должны получиться. Твой-то Гусик растёт?

– Да вырос уже, три года ему.

– А-а. Так я зайду потом за инкубатором?

– Заходи, возьмёшь.

Далеко за селом, у накатанной земляной дороги, покорно ждал Олега и Наташу оставленный на травянистой обочине отцовский мотоцикл. Розовый закат разлился по горизонту, обнял поля, коснулся излучины замедлившейся реки. Тишина, похожая на прозрачную воду, в которую можно погрузиться с головой, накрыла вечерние дали. Одни, забыв сейчас обо всём, шли по тропинке, взявшись за руки, Олег и Наташа.

– Хочешь, я прочитаю стихи?

– Стихи? Чьи стихи?

– Я написал тебе.

– Мне?! Ты написал… прочти… – они остановились.

– Бесконечно много лет? – улыбнулась Наташа.

– Да, бесконечно много лет, – без улыбки ответил Олег. – Тебе понравилось?

– Да, красиво, – они пошли дальше. – Интересно, сколько лет этой тропинке… Сколько людей ходило по ней до нас… Сколько пройдёт после нас…