Читать книгу Здесь люди живут. Повести и рассказы - - Страница 3

Барсуков пришёл к Александру Игонину за инкубатором через неделю, в субботу. Встречать субботнего гостя отправилась к калитке маленькая собачка, похожая на чёрную шерстяную варежку с виляющим хвостиком. Её звали Жуля. Она никогда не лаяла и не рычала на людей, а наоборот, всегда выказывала им свою дружелюбность. Если бы Жуля могла, то всем улыбалась бы и говорила: «Здравствуйте! Мы вам очень рады. Проходите, пожалуйста». Но она умела только вилять хвостом, что и делала. А охранял всех – собаку Жулю, пёструю кошку Муху и всё небольшое подворье Игониных – обычный домашний гусь. Обычный, но с очень необычной судьбой. История его началась три года назад со статьи «Инкубатор своими руками» в журнале «Сделай сам». Не проклюнул бы гусёнок скорлупу своего яйца, не наткнись Александр на эти полезные советы самоделкину. Заработать на гусином мясе – и в мыслях у мужика не было. А вот как дома птенца высидеть без наседки, древнюю тайну природы подсмотреть – это очень заинтересовало. И смастерил он инкубатор. Курица для важного эксперимента показалась птицей банальной, поэтому разжился у соседей-гусятников подходящими гусиными яйцами. Разложил по ячейкам двадцать штук, температуру выставил, влажность – всё по статье журнальной. И вывелись! вывелись гусята! Двадцать птенчиков! Только один оказался заметно меньше и слабее остальных. В животном царстве, как известно, нет жалости и человеческих рассуждений о нравственности. Крупные собратья постоянно притесняли маленького. Александр частенько подкармливал его с ладони варёным яйцом, овсом, молодой травкой.

– Шпыняют и шпыняют тебя. То ли в коробку тебя отдельную отсадить… – жалел он маленького.

И отсадил бы, но сначала руки не дошли, а потом… Случилась нежданная беда. Вот как всё было.

Две недели прошли благополучно, гусята окрепли. В сооружённом для них в сенцах вольерчике стало тесно. Уже подумывали выпускать их пастись на травке – во дворе росла густая, мягкая мурава. Но…

– Привет, Татьяна! – как-то проходил Александр по центру села вдоль торговых палаток. – Как торговля?

– Привет, Сань! Нормально! Купи чего-нибудь, вон хоть кофточку Насте своей. Посмотри, красивая!

– В другой раз, Танюш, в другой раз. Привет, Жень!

– Привет, Санёк! Как дела?

– Нормально, – шёл Игонин дальше.

– Покупаем саженцы! Есть удобрения! Есть корма для животных! Всё есть! – кричал у какой-то заезжей автолавки мордастый мужик нагловатой внешности. – Подходим! Покупаем!

Люди подходили, смотрели, расспрашивали.

– Добрый день! – подошёл и Александр. – А для маленьких гусят корм есть?

– Обязательно есть! – повернулся к нему продавец. – Обязательно! Очень хороший корм! Для самых маленьких гусят! Очень хорошо расти будут, как на дрожжах! Покупай! Один пакет остался.

– Покажите.

– Вот, смотри, – мужик достал из будки серый, зашитый прочной чёрной ниткой пакет, – десять килограмм.

– А что же на нём ничего не написано?

– Я тебе так всё расскажу, слушай. Там эти… как их… шарики такие… эти… а, гранулы. Вот, растолки их помельче и давай. Как на дрожжах расти будут! Спасибо скажешь!

– Сколько стоит?

– Тебе со скидкой – пятьсот рублей.

– Давайте.

И пошёл домой.

– Настя, посмотри-ка, – принёс он купленный в автолавке пакет, – корм гусятам.

– Ух ты! А что же на нём не написано ничего?

– Не знаю. Но мне продавец рассказал всё. Растолочь, сказал, надо гранулы и кормить. И всё.

Растолочь оказалось просто, гранулы рассыпались при лёгком нажатии.

– Ну, ешьте, – Александр насыпал гусятам полный лоток нового корма. – А тебе, малой, попозже отдельно добавки дам, когда большие наедятся. Настён, долей им воды, чтобы вволю пили.

– Хорошо.

Потом отвлёкся, занялся другими делами и забыл дать маленькому гусёнку добавки. Большие птенцы охотно поедали толчёный корм, а ему доставались редкие крошки, отлетающие за их спины.

На следующий день девятнадцать подросших гусят лежали мёртвыми в своём вольерчике. В живых остался один, самый маленький. Ему тоже было плохо. Он сутки лежал, ничего не ел, но выжил, поправился. Умерших Александр унёс и закопал за селом. Злополучный корм показал опытным гусятникам.

– Что ж ты сразу-то к нам не пришёл, не посоветовался?

– Да вот, продавцу поверил.

– Надул он тебя. Этому корму сто лет в обед. Да и не понять, для кого он. Только выбросить.

Заезжая автолавка с мордой нагловатого вида укатила неизвестно куда, спросить не с кого, винить только себя.

– Не казнись ты так, – успокаивала жена, – что ж теперь, так вышло.

– Да уж, вышло, – понуро качал головой Александр, – балбес я. Ладно, один пусть растёт. Теперь ему в вольере места много, и не обидит никто.

Гусёнка назвали просто – Гусик. Вырос из него – хилого птенчика – гусак-великан. И это он сейчас, уже трёхлеток, шёл следом за маленькой собачкой Жулей встречать Степана Барсукова. Шёл, широко распахнув серые крылья, вытянув шею и настороженно погогатывая.

– Хозяева! – крикнул у калитки Барсук. – Саня!

– Привет, Степан! – появился на крыльце Александр.

– Здорова, Сань! Я это, за инкубатором я. Помнишь, договаривались? Я с тележкой вот тут…

– Помню, помню, заходи. Чего у калитки-то стоишь…

– Так ты это… Гусика-то отгони. Вишь, гогочет как…

– Да заходи ты. Это он так, для порядку гогочет. Он хороших людей не щиплет, заходи.

– Я тут пару щук принёс, – вошёл в ограду с тележкой и рыбой Степан, – по килограммчику. С утреца порыбалил.

– О-о, хорошие щурята. Спасибо! Настёна пирог сделает. Пойдём в дом, чайку попьём.

– Да не, не, тороплюсь я.

– А, ну, тогда погоди, щас я инкубатор вынесу, в сенях он.

– Ага, давай, погожу.

Долго ждать не пришлось.

– Вот, бери, – вынес и положил на тележку инкубатор Александр. – А это журнальчик тебе, почитаешь статейку, чтобы знать всё.

– Ну, спасибо, Сань! – с очень довольным лицом поблагодарил Степан. – Яйца мне какие-то селекционные, новой породы свояк привёз из города. Гуси, говорит, такие крупные выйдут, диковинные, каких не видали ещё. Я, если гусята получатся, обязательно тебе выделю, как инкубатор возвращать буду.

– А ты знаешь, Стёп, ты не возвращай мне его. Пусть он твой будет. И гусят мне не надо. Вон, Гусик у меня есть, мне и хватит.

– Да ты чё, Сань?! Ну, спасибо тебе! Я тебе рыбки…

– Да не надо ничего. Просто бери, твой он теперь.

Барсук покатил к своему дому тележку с инкубатором, повторяя слова благодарности.

– Будут теперь у людей гуси диковинные, – смотрел ему вслед Александр, – а мы другим чем-нибудь займёмся, ещё что-нибудь придумаем.

Так всегда у него выходило – смастерит что-нибудь полезное и подарит мимоходом. Увидел как-то, бабушка у соседей шерсть прядёт. Прялка на старый лад – дави и дави ногой на педаль. Вспомнил сразу, что лежит у него в сарае моторчик от стиральной машинки. Машинка сама в металлоломе давно сгинула, а моторчик – вот, дождался новой службы.

– Дайте-ка мне прялку вашу на пару дней, – говорит Александр соседям.

И на третий день возвращает её уже с электрическим приводом. Те его благодарят, а он отмахивается: «Ладно вам». И уже ещё ему что-нибудь интересно. То у других соседей самовар знатный среди ненужных вещей приметит. Знатный самовар, а вместо носика – дырка. Заберёт, восстановит, принесёт. А то с мальчишками деревенскими такой планер сделает, что он долго-долго летит, если его с холма высокого запустить.

С чужими мальчишками. А своих детей у Александра и Насти Игониных не было. Ребёнка ждали тринадцать лет, со дня свадьбы. Уже на третий год мать Насти, отдельно приглашённая врачом после осмотра дочери, услышала: «Матка тринадцатилетней девочки. Детей не будет». А мать потом дочери сообщила – помягче, чтобы не сразу, чтобы не наповал. Особо, конечно, такое не смягчишь. Упало Настино сердце в чёрную горечь. Но они всё равно ждали. Иногда Настя срывалась:

– Зачем я тебе, пустобрюхая?! Брось меня! Нормальную найдёшь!

– Будет у нас ребёнок, обязательно будет, – прижимал к себе жену Александр, – потому что я жить без тебя не могу. А помнишь, как мы целовались первый раз? За селом, на тропинке. И под ливень попали. А потом были солнце и радуга. Помнишь?

Они влюбились ещё в школе. Настя проводила своего сильного, весёлого, доброго Сашу Игонина в армию и пообещала: «Я обязательно тебя дождусь». Он попал на вторую чеченскую войну. Домой вернулся хмурым, молчаливым, замкнутым. Но здоровым и целым – уже большая радость. Вернулся ещё более сильным. И обученным убивать. Чуть ниже левого виска белел короткий, тонкий шрам. Осколок чиркнул. Для войны – ерунда, мелочь. А душа, видно, сильно была помята, от весёлости и общительности ничего не осталось. Долго ходил Александр хмурым и нелюдимым. И найти себя ни в каком деле долго не мог, ничего не хотелось. Уединялся на природе, забредал подальше от всех. Так год миновал, второй потянулся. Однажды оказался он на заросшей камышом, затянутой тиной и ряской старице. Место было похоже на затерянный мир. Сидел Александр на подгнившей, поваленной осине, а душа плутала где-то в закоулках саднящей памяти, далеко от этой старицы. В руки случайно попал кусочек белой глины – лежал у ног, поднял машинально. Пальцы сами собой начали мять подобранный пластичный мякиш. Из темноты прошедшего времени летели пули, смотрели глаза убитых друзей. А пальцы мяли, мяли, мяли глину. Вылепили сначала какую-то бесформенную фигурку. Сломали её. Потом вылепили человечка, потом лошадь… Лепили, лепили, лепили… И Александр впервые после своей войны вдруг стал видеть не взрывы и мёртвые глаза, а что-то другое. Увидел то, что слепил: собаку, лошадь, человечка… Фигурки будто отодвинули ослепляющие видения. За густо разросшейся мать-и-мачехой открылась уходящая вдаль низина, вся белая от волшебной глины. И он словно очнулся, словно прозрел. Бросился домой.

– Настя, подожди меня, – кидал в дорожную сумку вещи, – ещё немного подожди. Мне нужно в город. Я вернусь, и тогда всё будет хорошо. Подожди ещё немного.

Вернулся через три месяца. Привёз из города гончарный круг и разный инструмент для гончарного дела. Сам сделал печь для обжига. И пошло у него, пробудился талант неожиданный. Может, боль от войны растормошила в противовес дар этот, чтобы уберечь душу от гибели. И глина та, у старицы, такой удачной оказалась – жирная, послушная. Вытягивали да лепили руки без устали. А вещицы у Александра все по таланту выходили. Не просто какие-нибудь горшки и кувшины пузатые без лица, а всё – с изюминкой, всё – штучки. К нему из города приезжали, покупали готовое и ещё заказывали.

С Настей поженились. Она училась в педагогическом на заочном и работала в школе учителем начальных классов. А Александр в мастерской за гончарным кругом чувствовал себя так, словно музыку или картины писал – в душе с каждым днём свет прибавлялся. Пришло, казалось, долгожданное счастье для двоих, жить и жить. И тут эти слова: «Матка тринадцатилетней девочки…» Упало Настино сердце в чёрную горечь.

Но они всё равно ждали, ждали, ждали… ребёнка. В Александре вообще осознание Настиного диагноза не приживалось: «Детей не будет?! Чушь!» Уверен был, что будут. К нему вместе с белой глиной из заросшей мать-и-мачехой низины пришла такая светлая сила жизни, что теперь от него самого она исходила. То, что руки мастеровитыми становились – прялки там, самовары до ума доводил – одно дело. Главное, жалость большая и любовь ко всему живому душу его заполнили. И живое тянулось к нему, как к источнику. Если яблоня молодая у кого-нибудь не росла, или лоза виноградная капризничала, он только ладонью к стволику прикасался, здоровался, и растение словно просыпалось – новые ветви шли в рост, покрывались листвой.

Даже собачке своей, Жуле, помог Александр остаться жить на свете. Угадал же оказаться именно в тот момент и у тех соседей, у которых собачонка щенилась. Одного щенка родила, а потом что-то у неё внутри неправильное случилось – перевернулось ли, перехлестнулось. Никого она больше не родила. Скулила, скулила и умерла. Успевший родиться щенок пищал, беспомощно елозил лапками, тыкался слепой мордашкой в мёртвую мать.

– Надо выбросить всё в яму за огородом, – решили хозяева.

– Погодите-ка, – остановил их Александр, – возьму щенёнка. У нас кошка котят кормит. Примет, так будет жить.

Пёстрая кошка Муха приняла щенка, выкормила. Но если бы Александр не подхватил вовремя осиротевший живой комочек и не принёс его к кошкиному молоку, то и не было бы сейчас во дворе чёрной собачки Жули. А так – вот она, виляет всем хвостиком под присмотром бдительного Гусика.

В то лето, когда Степан Барсуков пришёл за инкубатором, Игонины забирали из детского дома девочку. До этого документы оформляли почти год. А увидели, угадали сердцем темноволосую, тихую шестилетнюю Аню среди остальных ребятишек сразу, в первый же приезд, когда привезли с собой большую коробку глиняных ярко раскрашенных свистулек и фигурок. Аня не играла и мало общалась с другими детьми и почти всё время смотрела в окно. Смотрела не по-детски пристально и очень грустно.

– До нас она последний год с бабушкой жила, – рассказывала директор детдома. – Отца не знает с рождения. Мать два года назад уехала на заработки – и с концами, никаких вестей от неё. У бабушки сейчас у самой со здоровьем плохо, с сердцем. Самой уход нужен, в интернат оформляется. Приезжала к внучке несколько раз, больше не может. Ни мама не возвращается, ни бабушка теперь вот. А девочка от окна не отходит, смотрит, ждёт. Других родственников у неё нет.

Аня знакомилась неохотно, отстранялась, на вопросы отвечала коротко или вовсе молчала. Но всё же Александр и Настя пытались с ней подружиться, преодолеть эту замкнутость и колючее, какое-то взрослое недоверие.

– Мама приедет, а меня здесь нет! – испуганно ответила девочка, когда они первый раз предложили ей поехать к ним, посмотреть дом и какие красивые у них река и лес. – Я не пойду, буду у окна стоять, чтобы мы сразу увидели друг друга, когда мама приедет за мной.

– А мы скажем твоей маме, куда ты поехала, – Настя взяла Аню за руку. – Не бойся, она найдёт тебя, как только приедет.

– Поедем, – улыбаясь, звал Александр, – посмотришь всё. У нас живёт разноцветная кошка Муха. Она очень любит мурлыкать. Ещё у нас живёт самая добрая в мире чёрная собачка Жуля. Она всем виляет хвостиком. А ещё у нас живёт Гусик. Он большой, серый. У него длинная шея и красный клюв. И лапы у него тоже красные.

– А кто он? – удивлённо посмотрели карие детские глаза.

– Это наш домашний гусь, наш друг. Он всех защищает и охраняет, и Муху, и Жулю, а на чужих сердито шипит и громко гогочет.

– А вдруг он на меня тоже зашипит?!

– Нет, что ты?! Гусик очень умный и сразу поймёт, что ты ему тоже друг, как и мы. Вы обязательно станете с ним самыми лучшими друзьями.

Во всех следующих разговорах Аня непременно спрашивала про Гусика:

– А какого он роста?

– Он как ты, такого же роста.

– А он правда со мной подружится?

– Конечно, конечно, вы подружитесь.

Когда Аня захотела поехать, у неё оставалось ещё два условия:

– А мы будем к моей бабушке ездить?

– Обязательно будем, – держал на руках девочку Александр, – сколько ты захочешь, столько и будем.

– И ещё я хочу взять с собой куклу Машу. Мне её мама давно подарила.

Александр принёс из магазина пять красивых кукол и железную дорогу с катающимися по ней паровозиком и вагончиками. Положил всё перед детьми:

– Играйте, это вам, – и сам же собрал им и установил на полу рельсы и пустил по ним игрушечный состав.

Провожать Аню вышли все ребятишки. Она смотрела на них из окна удаляющейся машины. «Уазик» выкатился из детдомовской ограды и помчался прочь по городской улице. В интернат для пожилых людей.

– Не бросайте Анечку, – держала Настю за руку Анина бабушка. Аня сидела на краешке её кровати. – Ей уже такая разлука выпала, что и взрослому тяжела бы… Я вот ещё свалилась…

– Вы не переживайте, – от волнения Настя говорила сбивчиво, – у Ани всё будет… всё хорошо у Ани будет. И комната своя, и всё…

– Я молиться за вас буду, каждый день Господа о помощи просить.

– Вы поправляйтесь, – тоже волнуясь, добавил к Настиным словам Александр, – а как врачи разрешат, мы вас домой заберём. Все вместе будем с Аней.

– Ты слышишь, баба, мы вместе будем! – подпрыгнула от радости на краешке кровати девочка и прижала к груди куклу Машу, давно подаренную мамой.

– Светлые вы люди, – улыбнулась им бабушка, – поезжайте.

Дорога от интерната до дома заняла не больше часа. «Уазик» подъехал к забору, за которым уже ждали Жуля и Гусик.

– Заходи, Анечка, – открыл калитку Александр, – смелее. Это и есть наши друзья. Видишь, как Жуля тебе хвостиком виляет. Где-то Мухи ещё не видно. По делам по своим гуляет где-нибудь, или в доме. Потом познакомитесь.

А большой серый гусь в это время, широко распахнув крылья и негромко погогатывая, по-хозяйски важно ходил полукругом возле калитки. Он будто выражал тревогу и недоумение: «Это кто? Впервые вижу!» Девочка от испуга прижалась к Александру и даже прикрыла руками куклу Машу.

– Что же ты, Гусик, так сердито нас встречаешь?! – повысил на гуся голос мужчина. – Давай-ка, успокойся и подходи знакомиться. Это наша Аня, и ты должен с ней очень крепко подружиться. Давай, давай, подходи. Я сказал Ане, что ты у нас умный и добрый.

И гусь подошёл. Перестал гоготать, сложил крылья и вразвалочку подошёл.

– Ну, вот, другое дело, – Александр погладил длинную гусиную шею. – Аня, ты тоже можешь погладить. Видишь, Гусик успокоился и хочет с тобой познакомиться.

– А он не клюнет? – девочка боязливо протянула руку.

– Нет-нет, теперь нет. Он теперь хочет с тобой подружиться. Погладь, не бойся.

Аня погладила.

– У него под пёрышками как будто твёрдые маленькие трубочки составлены друг на дружку.

– Вот такая у него шея. Погладь, погладь ещё, ему нравится.

А гусь замер, застыл под нежной детской ладошкой.

– Давай с тобой дружить, Гусик, – тихо сказала Аня, глядя на красный гусиный нос и продолжая осторожно гладить вытянутую шею.

– Ну, теперь обязательно подружитесь. Вон как ты ему понравилась – стоит, не шелохнётся даже. И Жуля, смотри, об ноги тебе как трётся. Ей тоже понравилась.

– Давайте-ка, дорогие мои, в дом пойдём, – закрыла калитку Настя. – Отдохнём сейчас с дороги и пообедаем, а потом снова выйдем. Гусик с Жулей подождут.

Когда поднимались на крыльцо, за спинами резанул воздух такой пронзительный гусиный крик, что его услышало, наверное, всё село. Обернулись на ступенях и увидели, как Гусик снова распахнул крылья и, задрав голову, идёт следом.

– Это он не хочет, чтобы ты уходила, – сказал Ане Александр. – Признал он тебя. Теперь ты у него тоже есть, как и мы.

Девочка очень подружилась и с кошкой Мухой, и с Жулей, и с Гусиком. Маленький, но волшебно яркий и бесконечный, как небесный купол, детский мир накрыл их. Тут тебе и дочки-матери, и забинтованные понарошку порезанные и сломанные лапы. А ещё – удивительные истории про мальчика Маугли из джунглей, рассказанные Аней её лохмато-пернатым друзьям (воробьи тоже частенько прилетали стайкой послушать рассказы девочки). Все они слушали так внимательно, что было бы абсолютной глупостью подумать, что им что-нибудь непонятно.

Но самая сильная дружба сложилась у Ани с Гусиком. Когда она уходила, гусь громко вскрикивал от расстройства. А когда Аня снова выходила на улицу, он кричал от радости и бежал ей навстречу с распахнутыми крыльями. Подбегал, вытягивал шею и клал голову девочке на плечо. Так они обнимались.

Дни шли хорошо. Поначалу Александр и Настя очень переживали, что тоска по матери не даст Ане прижиться у них. Но детский мир в дружбе с Гусиком и остальными маленькими домочадцами всё переиначил – родилось новое, особенное царство, в котором кроме верности и любви ничего не было. Девочка прижилась. Ещё и подготовка к учебному году – время заполнилось.

В сентябрьское воскресенье Игонины втроём поехали с утра в интернат, навестить бабушку. Они ездили к ней каждый выходной, вот и в этот поехали.

– Баба, мы тебя сегодня с собой заберём, – прижималась Аня к бабушке. Они сидели на скамье в сквере интерната. – Ты же правда уже поправилась?..

– Ой, милая, рано мне ещё, – обнимала та внучку, – при врачах ещё надо быть. Рано мне…

– А когда? Когда можно будет? Знаешь, как Гусик тебе обрадуется! И Жуля, и Муха тоже!

– И я их рада буду увидеть. Вот давай зиму подождём, а там уже посмотрим. Поправлюсь, так в гости к вам съезжу.

С бабушкой пробыли часа три – наобнимались, наговорились. Потом проехались по городским магазинам. Купили Ане зимнюю куртку, купили большой торт, украшенный красными розами. Мухе с Жулей взяли специальный шампунь, а Гусику – синий бант с золотым колокольчиком. Аня очень хотела повязать его своему другу на шею.

Домой приехали в начале пятого. Девочка торопливо выбралась из машины – скорее показать подарки друзьям. Но у приоткрытой калитки никто не встречал.

– Гусик, где вы все?!

– Что тут случилось? – вошёл в ограду Александр и увидел на траве серые гусиные пёрышки. Из-за крыльца выглянула Жуля и, прихрамывая, поплелась к ним. – Кто тут был?

– Это бомжи городские, – вдруг, как из земли выросли, появились мальчишки. – Их трое, два дядьки и одна тётка. Они в ограду к вам забежали и Гусика поймали. Он вырывался, а они ему шею скрутили и в мешок его засунули. А Жульку как пинанули сильно, она аж улетела. Мы на них кричали, а они всё равно Гусика утащили.

У Ани по щекам потекли слёзы. Настя прижала её к себе, и она затряслась от рыданий.

– Куда они пошли? – прохрипел Александр.

– Они вон туда, за пожарку, на поля, где горох сеяли.

«Уазик» сорвался с места и уже через три минуты оказался на полях. Недалеко от околицы в одной из лесополос горел костёр – хорошо был виден поднимающийся среди ещё зелёных тополей сизый дым. Александр подъехал к сидящей у огня компании. Как мальчишки и сказали: «два дядьки и одна тётка». Они курили, говорили о чём-то, смеялись. На обрывке картона рядом с ними стояли ополовиненная бутылка с мутной жидкостью и стакан, лежал кусок хлеба. Над огнём висело на перекладине обнесённое копотью ведро. А в стороне Александр увидел на вытоптанной траве ворох окровавленных серых перьев, кровавые сгустки и отрубленную гусиную голову. Увидел и… перестал видеть. Теперь ему виделось, что стоит он не в поле у лесополосы, а на зимней реке. Только под ногами не лёд, а покрывающая реку белая глина. Но глина больше не держит его, проламывается, он проваливается в полынью. И вытекает из-под белой глины не вода, а кровь. Там, на дне, слышны взрывы, автоматные очереди, рваные крики. Там идёт война, от которой когда-то у заросшей старицы отгородила, укрыла, спасла Александра гончарная белая глина. Сегодня чудовищного джина откупорили, выпустили на волю. И снова Александр стал солдатом войны, снова увидел серые, тусклые лица бандитов. Услышал их лающие голоса: «Те чё надо?! Ты чё, больной?! Ты чё творишь?!..» А он, не чувствуя боли, схватил с огня и надел на голову близ сидящего бандита раскалённое ведро с кипящим варевом. Ошпаренный бомж взвыл и покатился по траве. Александр подобрал с земли один из вывалившихся из ведра кусков мяса и ударил им по челюсти второго бандита. Потом повалил его, оседлал и стал вдавливать, вламывать это мясо в орущий, хрипящий, задыхающийся рот.

– Жри! – кричал Александр и давил, давил, давил всем весом и всей силой в выламывающиеся зубы. Кровь застилала глаза. Он ненавидел. Он убивал.

– Саня! Саня! – схватили вдруг сзади за плечи сильные руки. – Остановись! Убьёшь же! Стой!

Сергей Сыскин – его дом через улицу от дома Игониных – возвращался на своём «Ниссанчике» с калыма из соседней деревни. Решил срезать путь и поехал через поля, вдоль лесополос. Уже почти добрался, уже околица за крайним полем – три минуты докатиться. А тут на дороге «Уазик» Игонинский. А в лесополосе у костра драка. Видно, что один кто-то по земле катается, ещё одного Саня к земле придавил. А ещё какая-то невысокая фигура с чёрными женскими космами и в больших мужских башмаках на тонких ногах прыжками удирает прочь по лесополосе. Сергей затормозил.

– Хорош, Саня, хорош… всё… – кое-как оттащил он разъярённого Александра. Хорошо, что сам сильным был. Другой бы не справился. – Ты чё, убить их собрался? Кто такие-то?

– Бомжи городские, – тяжело дышал Игонин. – Вон, с Гусиком, твари, расправились… Спасибо, что не дал убить… сам бы не остановился.

Отдышавшись, уехали. Александр ходил хмурый, разговаривал мало, будто только что снова вернулся с войны. Уединялся, правда, теперь не на природе, а в своей мастерской. Две недели почти безвылазно просидел в ней, всё что-то стучал, пилил, строгал. А потом вышел на свет с большим свёртком и отправился к Логиным.

– Здравствуй, дядь Вань! Здравствуй, тёть Даша!

– Здорова, Саш, здорова! – приветливо закивал хозяин. – Заходи.

– Я тут это, дядь Вань, протез тебе смастерил. Давай, может, попробуем сейчас, примерим, посмотрим. А то, может, подделать что надо… Смотри, вот…

– Саня, ты это чё… ты это мне што ли? – взялся за костыли, пытаясь подняться, Иван.

– Да ты сиди, не вставай. Давай ногу, примерять будем. Тут, смотри, сверху кожух такой плотный, им можно толщину регулировать, и ремни крепёжные на нём. А снизу трубка телескопическая, чтобы высоту выставлять фиксатором. К ней, смотри, стопа на шарнир крепится. А к ней пружины с двух сторон, возвращать её при сгибе в исходное положение. Ну, вот, рассказал тебе всё. Попробуем давай…

– Саня, это ты мне такую штуку… – как задушевную песню слушал пояснения Игонина прослезившийся Иван.

– Давай, дядь Вань, давай. Может, сегодня уже на своих двоих пойдёшь.

И в тот же день сделал Иван Логин, хотя, конечно, и с помощью костылей, несколько первых шагов на новой ноге.

– Потихоньку научишься. Глядишь, следующим летом снова на рыбалку ходить будешь, – первый раз после бойни в лесополосе улыбнулся Александр и попрощался с Логиными, вернулся домой.

– Обедать будешь? – встретила Настя. – Мы с Аней поели. Со школы пришли, ждали тебя, ждали. Теперь уже к ужину ближе. Борщ разогреть?

– Разогрей, Настюш.

– Хозяева! – крикнули вдруг под окном. – Саня! Дома ты?!

– Кто бы это… – повернул обратно Александр. Вышел на крыльцо. У ступенек стоял Степан Барсуков. Рядом с ним виляла хвостиком Жуля. – О, Стёп, привет! Заходи, Настя борщ как раз греет.

– Да я нет, я принёс вам тут, – протянул Степан небольшую корзинку, покрытую белым платком, – возьми.

– А что там? – сошёл вниз и принял корзинку удивлённый Александр. Убрал платок, а под ним – гусёнок. Сидит на донышке жёлтый пушистик с оранжевым клювиком. – Ох, ты… ну, ты, Стёп… ну, ты… – горло перехватило от подступивших слёз.

– Вывелись вот, в инкубаторе-то. Уж десять дней им. Этот самый шустрый. Шустриком можно назвать. А надо, так больше возьмите, мне не жалко. Ещё выведу.

– Да нет, Стёп, спасибо, нам одного хватит, – справился с волнением Александр и повернулся к открытой двери. – Аня! Настя! Идите-ка на крыльцо, посмотрите.

– Здравствуйте! – первой вышла из дома Анастасия. А когда увидела в корзинке гусёнка, остановилась, прислонилась к дверному косяку и тоже еле сдержала слёзы. Слишком уж недавней была смерть Гусика.

И тут же выскочила на крыльцо Аня. Выскочила и сразу протянула руки к жёлтому пушистику. Не вскрикнула радостно, не удивилась, а встретилась с ним так, как будто он и должен был оказаться сейчас здесь.

– Возьми, дочка, – улыбался и держал перед собой корзинку Александр.

– Здравствуй, Гусик, – взяла птенца Аня. – Я знала, что ты вернёшься. Ты же не мог бросить меня. Мы же не должны расставаться. Пойдём, я повяжу тебе твой синий бант с золотым колокольчиком. Он ждёт тебя.