Читать книгу Карта утрат - - Страница 9

Вокруг висел едкий запах навоза, а само здание напоминало тюрьму: приземистые постройки из серого бетона и коридор с низким потолком, у входа в который сидел охранник.

– Я тебе говорила – в это время тут никого нет, – сказала мать Итяня.

Они обошли все четыре корпуса полицейского отделения, но двери оказались заперты.

– Это же отделение полиции, верно? – спросил он единственную повстречавшуюся им женщину.

Женщина натирала во внутреннем дворике каменные плиты. Когда они пришли, она даже не поздоровалась, а теперь уставилась подозрительно.

– А что ж еще?

– Мы пришли заявить об исчезновении человека, – сказал Итянь.

Вместо ответа женщина лишь смерила его взглядом. Итянь повторил.

– Тут в это время все отдыхают, – буркнула она наконец.

– А когда перерыв закончится?

Женщина пожала плечами.

– Ты чего так на нас смотришь-то? – накинулась на нее мать Итяня. – Мы тебе ничего плохого не сделали, так ведь?

– Вы откуда вообще взялись-то?

– Из деревни Тан. Отсюда. Ясно тебе, сестрица? Этого хватит – или рассказать, где у нас дом?

– И он тоже? – Женщина прищурилась.

Мать взяла Итяня под руку:

– Он мой сын.

Она потянула его прочь от уборщицы, бормоча под нос – мол, бывают же такие невоспитанные.

В отличие от этой уборщицы, деревенские жители к грубостям склонности не имели, однако и помощи никто тоже не предложил. После Дядюшки к ним заходили и другие соседи, и все они задавали одни и те же вопросы, словно они отрабатывающие сценарий актеры, а их дом – декорации для постановки. Как ему живется в Америке, какая у него зарплата, как выглядит его дом, есть ли у них телевизор, почему у них с Мали нет детей? Потом он выслушивал, как каждый гость перечисляет достижения своих детей, одна история перетекала в другую. После каждого такого визита Итяня ненадолго охватывала странная гордость – за то, каким он предстает в их глазах, – и стыд за эту гордость. Всего год назад они с Мали покупали всю одежду в секонд-хендах (он однажды сказал об этом матери, и та разрыдалась, хотя позже, похоже, напрочь забыла). У него было жутковатое ощущение, будто это не он тут, а его двойник, достигший всяческих успехов и заслуживший похвалы соседей.

Когда он заговаривал об отце, гости неодобрительно качали головами и удивлялись – дескать на его отца это не похоже. Итянь ожидал, что они наперебой станут предлагать помощь. Так вот, значит, как за все эти годы успела измениться страна? Они стали как американцы: каждая семья замкнулась в своем мирке и готова выйти из него, только если это не доставит никаких неудобств. Итянь надеялся, что отклик будет примерно таким же, как в детстве, когда тетушка Шань, их соседка, однажды вечером не вернулась к ужину. У нее начиналась деменция – правда, это слово Итянь узнал намного позже. Он помнил, как дедушка и мать вместе с остальными соседями с ног сбились, прочесывая окрестности, пока старушку наконец благополучно не привели домой.

Мать предупреждала, что в это время дня в полицию ходить без толку, но Итянь настоял. Они уже и так потеряли день, потому что общественная деревенская машина использовалась для других нужд. “Тьфу ты! – выбранилась мать. – Наш новый председатель раскатывает на машине, прямо как будто это его собственная. Небось бабенку свою возил куда-нибудь”.

Сейчас Итянь чувствовал себя глуповато, ведь он-то ожидал большего. Он стыдливо гнал прочь порожденные воображением картинки: вот они быстро заходят в отделение полиции, вот объясняют полицейским, что произошло, а те немедленно берутся за расследование. Они осмотрят окрестные деревни, будут заходить с расспросами в дома, вывесят объявления с фотографией отца и его приметами. Сельчане, чьи лица слились в его воображении в одно, станут названивать в полицию. Со стыдом Итянь признался себе, что картинки эти он почерпнул из американских телесериалов про пропавших детей, которых ищет полиция. Благодаря этим мыльным операм у него сложилось впечатление, что полицейские выполняют работу ловко и умело и что рано или поздно дети непременно возвращаются в свои теплые постельки в доме, где их ждут.

* * *

В половине третьего в отделение все же явился полицейский. Он раздавил ногой сигаретный окурок и пробормотал, что ездил на срочный вызов в соседний городок. Волосы у него торчали во все стороны, а глаза были красные, больные. Он провел их в кабинет, где все стены были увешаны заметками и постановлениями, их было так много, что бумаги налезали друг на друга слоями. А вот столы, напротив, поражали пустотой и порядком. Единственным местом, где наблюдались признаки жизни, был дальний угол, здесь вокруг кофейного столика сгрудились кресла, а на столике валялись кости для маджонга и темнели кучки подсолнечной шелухи.

Цементные стены дышали холодом, и Итянь зябко поежился.

– Итак, чем могу помочь? – Полицейский жестом пригласил их присесть за стол в углу. Кожа у полицейского была грубая, веснушчатая, какая бывает у тех, кто всю жизнь провел на солнце. Даже в этом отделении полиции, которое едва ли толком выполняло свою работу, он выглядел не к месту.

– Мой отец пропал.

– В смысле?

Полицейский равнодушно поглядывал на них, откинувшись на спинку стула и сцепив на животе руки.

– Он ушел… – описывая случившееся, Итянь по-прежнему с трудом подбирал слова, – неделю назад он ушел из дома и не вернулся.

– Вы поссорились?

В какой-то степени ответить следовало утвердительно. Однако случилось это много лет назад, а полицейский, видимо, говорил о семейной ссоре.

– Нет, – встряла мать, – мы никогда не ссоримся.

– Значит, вы не ссорились и он просто ушел?

Полицейский говорил так, что Итянь почувствовал себя дураком. Он выжидающе посмотрел на мать в надежде, что на этот вопрос снова ответит она, но та съежилась и вжалась в стул.

– Никто за ним не приходил? – Полицейский подался вперед, обращаясь к матери.

– Нет, – наконец ответила она, – он просто взял и ушел.

– И не сказал, куда идет?

Она покачала головой.

– У мамы была одна идея, – сказал Итянь, – мы подумали, что он, возможно, пошел к казармам, где когда-то служил. Кроме деревни и казарм, он больше нигде не жил.

Полицейский хлопнул ладонями по столу, отчего единственный лежащий там листок бумаги подскочил.

– А, ну тогда все просто! Съездите в эти самые казармы. Уверен, там ваш отец вас и ждет.

– Вы с нами не поедете? И не поможете связаться с ними?

– Какой в этом смысл? В наши обязанности это не входит.

– Я полагал, полиция как раз это и делает…

– Слушайте, для нас нет никакого смысла вам помогать, разве что вы чего-то недоговариваете. А если исходить из того, что вы сообщили, он ушел по своей воле. Никаким насильственным действиям он не подвергался, так? И где тогда тут преступление? Может, он пошел старого друга навестить, а вам не сказал? Люди в его возрасте много чего забывают, это обычное дело. Возвращайтесь домой и подождите несколько дней, ладно? Он в любой момент объявиться может.

Полицейский зевнул. Мать снова показалась Итяню напуганной.

– Наверное, инспектор прав, – тихо проговорила она, – возможно, твой отец просто забыл мне сказать, куда идет.

– Да брось, Па все прекрасно помнил. – Итянь повернулся к полицейскому: – Вы и правда не собираетесь ничего предпринять?

На этот раз полицейский и взглядом его не удостоил. Сунул руку в карман и выудил оттуда пачку сигарет.

– Не хотите помогать, ну и ладно. В Хэфэе, в мэрии, у меня есть друг, который мне поможет. А еще ему наверняка будет интересно, как в сельской полиции относятся к обращениям от местных жителей. Просто я решил сперва прийти к вам, потому что в моем детстве, помнится, местные полицейские были очень отзывчивыми.

Итянь удивился собственной напористости. У него возникло странное ощущение, что если он сейчас поднажмет, не отступится, то исправит все свои ошибки, допущенные в отношениях с отцом. Полицейский сперва дерзко посмотрел на него, а потом выругался.

– Ладно, пишите заявление.

Он положил на стол анкету и принялся наполнять чернилами ручку так сердито, что темная жидкость расплескалась по поверхности стола и забрызгала ему руки.

– И чем нам поможет заявление? – спросил Итянь.

– Ваше имя? – Рука полицейского зависла над первым прямоугольником в анкете.

Итянь вздохнул и сдался. Он так ждал помощи от полиции, но теперь понимал, что это заявление просто уберут подальше, похоронят в каком-нибудь ящике. Он стал очередной жертвой бюрократии, которая лишь создает видимость работы.

– Национальный идентификационный номер?

Итянь зачитал номер из свидетельства о регистрации.

– Не регистрацию. Национальный идентификационный номер, – повторил полицейский.

– У меня такого нет. Только регистрация.

– Ну тогда ничем не могу помочь. – Полицейский с торжествующим видом отшвырнул ручку.

– Разве регистрации недостаточно? Какая разница?

– У вас что, идентификационного номера нету? В чем вообще дело?

Когда Итянь еще жил в этой стране, ничего подобного здесь не было.

– Запишите мой, вот. – Мать зашелестела документами – большую, стянутую резинкой пачку она принесла с собой. Но ее блестящую ламинированную карточку полицейский даже не взял. Он не сводил глаз с Итяня.

– Согласно Временной декларации 1984 года о документах, удостоверяющих личность, все граждане нашей страны обязаны иметь национальное идентификационное удостоверение. И если у вас такого нет, то это преступление. Я могу вас оштрафовать.

– Преступление? Вы о чем? – Мать вскочила. – Мы пришли заявить об исчезновении человека, мой муж пропал, а у вас хватает наглости обвинять нас в преступлении?

– Тетушка, успокойтесь. – А вот к Итяню полицейский обратился намного строже: – Все граждане обязаны иметь действующие удостоверения личности. Где вы жили, что с 1984 года обходились без него?

Итянь нарочно не упоминал, что живет в Америке. Единственное удостоверение личности, которым он пользовался последние годы, – это вид на жительство в США, который даже сейчас лежал в прозрачном кармашке бумажника, чтобы при необходимости можно было предъявить. Еще два года назад они с Мали и мечтать не смели, что получат этот документ. Америка не хотела видеть их среди своих граждан. Но затем случилась бойня на площади Тяньаньмэнь. Целый месяц они с Мали просиживали вечера перед их маленьким телевизором, и Итянь все думал, как место, которое он считал домом, превратилось в сероватую картинку внутри квадратного ящика, откуда вещает белокожая ведущая. Они с Мали высматривали знакомых в толпе студентов, съехавшихся со всей страны, чтобы принять участие в протестах, – ради того, чтобы добраться до Пекина, они набивались в железнодорожные вагоны, спали в проходах и висели в окнах. Итянь и Мали вместе с другими живущими в Америке китайцами устраивали на улицах собственные акции протеста, и даже Стивен однажды подошел к нему и сказал:

– Похоже, наша страна наконец меняется.

Наша.

В день, когда на площади появились танки, Мали, глядя на репортаж, заплакала, и Итянь взял ее за руку.

– Это ведь совсем рядом с моим домом, – сказала Мали.

– Будь я сейчас там – тоже вышел бы на площадь.

Итяню казалось, будто он избежал участи, которой не имел права избегать.

“Какая трагедия! – говорили ему американские коллеги. – Правительство так ненавидит демократию, что убивает собственных граждан”.

В следующем году по телевизору показали, как американский президент подписывает указ, согласно которому, чтобы спасти китайских студентов от политических репрессий, им предоставят вид на жительство в США. Итянь считал такой подход неправильным: получается, что им нужна защита от собственной родины. Защита – понятие зыбкое, включающее как защищаемого, так и защитника, вот только кто этот последний, Итянь определить не мог. И все же он, безусловно, получил безопасность, к которой так стремился. Именно об этом он думал, подписывая бумаги, привязывающие его к новой стране.

Сейчас он, смущаясь, сообщил полицейскому, что он давно уже эмигрировал в Америку.

– Ясно-ясно. Теперь все понятно! Что ж вы сразу-то не сказали?

Извинившись, полицейский сказал, что ему надо позвонить, и вышел в соседний кабинет, но от волнения закрыл дверь неплотно. Итянь слышал, как он возбужденно рассказывает кому-то, что к ним заявился американец.

– Я ж тебя предупреждала, чтоб ты молчал, – буркнула мать.

* * *

Вернулся полицейский не один – привел с собой начальника, мужчину помоложе и явно лучше одетого, с цепким взглядом человека, привыкшего судить и оценивать, человека, который испытывает радость, отказывая.

– Инспектор По ввел меня в курс дела, – сказал начальник. Он говорил с невнятным жестким акцентом, похожим на тот, который освоил и сам Итянь, уехав из деревни. – Такие, как вы, у нас редко появляются. – Между фразами он подолгу молчал и многозначительно смотрел на Итяня.

На мать Итяня он не обращал ни малейшего внимания.

– Итак, по вашим словам, у вас пропал отец. Мы найдем его, я даже не сомневаюсь. Он ведь человек пожилой, верно? Вряд ли он успел далеко уйти. Мы свяжемся с другими деревнями.

– Если нужно, я сообщу его приметы. И вот фотография. – Итянь отдал полицейскому единственный имеющийся у них снимок отца.

С черно-белого фото смотрел мужчина почти на сорок лет моложе отца сегодняшнего, совсем недавно поступивший на военную службу. Он казался высокомерным, явно гордым, словно за секунду до щелчка затвора бросил фотографу какую-то остроумную колкость.

– Да, конечно, это пригодится. Вы очень сообразительны, наверняка потому, что столько лет прожили за границей. – Начальник взял снимок, даже не взглянув на него. – Как раз такая информация нам и нужна. Но работа нам все равно предстоит немалая. Я отправлю на поиски всех наших сотрудников, а значит, здесь, в отделении, никого не останется. Вдруг, пока их не будет, в городке что-нибудь случится? Вы же понимаете, какую сложную задачу нам задали?

– К чему вы клоните? Разумеется, я вам крайне признателен.

– Мы ценим вашу… признательность. Но, видите ли, на признательности далеко не уедешь. Больше у вас ничего не найдется? Чтобы помочь нам? Ведь место здесь небольшое, и ресурсов, как вы понимаете, у нас мало. Не то что у вас в Америке.

Удивительно, но от этих слов Итяню стало легче. Внутри у него будто что-то щелкнуло, и он смирился. Извинившись, Итянь вышел в коридор, пересчитал деньги и прикинул, сколько может дать. Он свернул банкноты в плотную трубочку, надеясь, что будет незаметно, насколько там мало. В трубочке было меньше четверти его месячной зарплаты. Остается ли у него выбор? Откажись он давать взятку – и его сочтут скупым, тем, кто не желает даже немного заплатить за возможность найти отца. Итянь не сомневался, что его мать заметит этот грустный факт, пусть даже вымогательства ее и возмутили. Если уж он не в состоянии помочь, то лучшее, что он может сейчас сделать, – это механически карабкаться по лестнице обязательств.

Протянув банкноты начальнику полиции, Итянь ожидал, что тот потребует больше, но, к его удивлению, начальник просто спрятал деньги и широко улыбнулся – не фальшиво, как прежде, а с искренней радостью.

Это двуличие подсказало Итяню, что деньги он потратил впустую. Полицейского распирал смех, он и сам не верил, что дело выгорело. Едва они с матерью уйдут, как полицейские поделят деньги, а про его отца забудут. Разве что вспомнят легковерного иностранца, оплатившего им выпивку на несколько недель. Они станут высмеивать его, ведь он, заделавшись американцем, перестал понимать местный уклад, и насмешки эти будут даже злее, чем адресованные настоящему белому американцу, ведь в них прячется гнев на соплеменника, перед которым открылся целый мир, недостижимый для них самих.

* * *

Позже они с матерью медленно и молча брели по главной улице. Мать даже не выбранила его за взятку. Между ними висела тяжелая недоговоренность, они будто не желали признавать, что так быстро зашли в тупик. Из лавок выходили женщины. Встав у порога, опершись на метлу, глазели на них. У губ залегли глубокие морщины, в которых затеряются любые чувства. Холод, похоже, на женщин не действовал. Итянь был уверен, что о появлении американца знает уже весь городок. В детстве городок этот казался таким невероятно заманчивым, Итянь и Ишоу неделями ждали поездки сюда. Такие путешествия совершались только по какому-то особому поводу, но когда дела были сделаны, они с братом бежали на эту улицу и жадно разглядывали витрины магазинчиков, где продавалась изысканная еда, им недоступная. Ишоу, более обаятельный из них двоих, иногда смотрел на лавочниц такими глазами, что женщины, сжалившись, выносили им остатки лакомств. Эти женщины, сидящие за деревянными прилавками, тогда считались воплощением могущества и власти, а сейчас лавочки выглядели замызганными и бесконечно провинциальными. Даже запах еды казался Итяню скорее грязноватым, нежели аппетитным. Единственным, кто не обращал на Итяня и его мать внимания, был мальчик, который вел за собой на веревке корову. Мальчик и корова уже прошли мимо, а их длинные тени еще ползли по земле.

Итянь не соврал – в Хэфэе у него и правда имелся друг, которого он мог бы попросить о помощи.

– Ты же скоро вернешься, да? – спросила мать. – Ты не уедешь в Америку, не предупредив меня?

– Да с чего бы? Я не уеду, пока мы Па не найдем.

– У тебя правда друг в Хэфэе есть?

Итянь ответил утвердительно, но мать продолжала тревожиться. Он понимал ее недоверие. Он давным-давно уехал из страны, а в Хэфэе бывал считаные разы, откуда бы там взяться кому-то, кто готов ему помочь?

– Не понимаю, зачем тебе в такую даль понадобилось. Давай хоть я с тобой поеду?

Мать выискивала, что бы еще положить в сумку, с которой Итянь собрался съездить в большой город, и наконец схватила полотенце для рук. Итянь взял у нее полотенце и положил его на учебник, перекочевавший из чемодана в сумку. Целая вечность прошла с того момента, когда в Америке Итянь посмотрел на обложку и решил взять книгу с собой.

– Других знакомых на государственной службе у меня нет. К тому же вдруг Па вернется, а дома никого?

Мать посетовала, что он, разумеется, переплатит за такси. Итянь не ответил – при расставании он предпочитал не поддаваться секундным эмоциям.

– Через несколько дней увидимся, – пообещал он.

Итянь убеждал мать возвратиться в дом, но она стояла на выезде из деревни, пока машина не скрылась из виду. С отцом она никогда и не думала препираться подобным образом. Когда между ними возникало несогласие, мать просто меняла точку зрения. Ее отношение к Итяню больше напоминало не любовь, а обязательства, впрочем, возможно, такие, как она, разницы не видят. Она гордилась своей силой и способностью работать наравне с мужчинами, при всем том считала себя послушной женой, не замечая противоречия.