Читать книгу 13.09 - - Страница 12

Трель превращается в рев проезжающего мимо скоростного экспресса, чуть позже – в гул запускаемых в небо ракет, но вот время проходит, гул стихает, и это уже мерное шипение покрышек на снежной дороге: автомобиль несется по обманчиво пустому городу. Уже ничему не удивляюсь – во мне атрофировалась такая способность. Я просто молчу и жду, что будет дальше. Сияние улиц снаружи, аромат дорогого парфюма, едва слышный рокот мощного двигателя, тихий голос, исполненный назойливым ритмом; мир сросся в моей голове в одно огромное чувство тоски. Что-то происходило вокруг; меня уверяли, «что потрясение может быть болезненным, но оно того стоит». Затянувшийся монолог, начатый у нашего дома, не прекращался до «Ингрии», небоскреба на площади Оккервиль у одноименной речушки; безликая масса из стекла и бетона посреди пустырей.

– …Потрясение может быть болезненным, но оно того стоит. Наука не стоит на месте, и мы вынуждены адаптироваться. Наша психика гораздо более гибкая, чем о ней принято считать. Когда ты поймешь… когда увидишь сам… то просто подумай об этом абстрактно… Более отстраненно, чем обычно. Иначе вся эта затея, моя помощь вам, мои риски полетят к черту. Пожалуйста, Сегежа, восприми это… цинично. И все сработает.

Огромный «Аурус»33, внушительный внедорожник последней модели, плавно выехал из туннеля на площадь. Показалась и тут же скрылась за громадой здания перспектива широкого проспекта; тут и там вдоль дороги кто-то будто бы обронил детский конструктор, и детали его сами сложились в подобие зданий – вызывающе хлипких, серых и страшных. Непривычно ухоженные деревья парка имени Есенина, значительно расширенного за послевоенные годы, окружали парковку у подножия небоскреба. Автомобиль миновал залитый бетоном пятак, неспешно углубился под брюхо «Ингрии», проехав поднятый шлагбаум и салютующего водителю охранника.

– Что здесь?

Гул мощного двигателя покатился по утробе подземной стоянки. Спираль дороги вела автомобиль словно по кругам ада. Наконец, мы достигли «Уровня Отгрузки» (как гласила надпись на бетонной стене), Николас ван Люст выбрал свободное место между несколькими не менее шикарными автомобилями, заглушил мотор, и только тогда ответил:

– Здесь мудрость.

Лицо его излучало благоговение. Была на нем странная улыбка, неуловимо мечтательная, красивая и пронзительно мягкая линия губ.

– Мудрость? – растерянно переспросил я.

Он кивнул.

– Здесь мудрость. Кто имеет ум, тот сочти число зверя, ибо число это человеческое…

До меня дошло вдруг, что этот полоумный цитирует Откровение Иоанна Богослова.

– Если число это равно двадцати восьми тысячам евро, то пусть будет числом зверя.

Николас усмехнулся, хлопнул меня по плечу, подмигнул.

– В оригинале было три шестерки, это и дети знают. Точно не известно, почему именно это число, но мне нравится версия про шестой день, когда был сотворен человек; через него грех вошел в мир. Что-то еще про золото, уплаченное царю Соломону… Но золото это так скучно.

– Николас, – глухо произнес я. – Зачем мы здесь?

Кажется, история повторялась.

– Ты говорил, что поможешь нам с деньгами…

– Правильно. И мы пришли взять свое.

– Хорошо. Тогда давай прямо сейчас выйдем из твоего великолепного автомобиля и…

Николас замотал головой и сказал:

– Выйду только я. Пропуск на заказчика. Ты здесь посторонний, и на этом уровне тебе разрешено находиться только в транспорте. Таковы правила, и я не буду их нарушать. Если бы ты знал, скольких людей пришлось просить, заставлять, умолять… Я уж не говорю о деньгах!

– А о чем же еще говорить, ведь мы приехали именно за деньгами! Ведь за ними?

Бельгиец вдруг посмотрел на меня очень-очень пристально, так, что я смог без труда рассмотреть в его белках красные капилляры, радужку цвета отборного кофе и черные, уходящие в бесконечность, зрачки. Таким серьезным Николас ван Люст не был, кажется, никогда.

– Сегежа, – тихо, ласково проговорил он, – пообещай мне, что не наделаешь глупостей.

Я заморгал, отгоняя наваждение от его взгляда.

– Какие еще глупости, по-твоему, я могу наделать? Ведь мы здесь для того, чтобы ты помог нам, да?

– Да.

– Тогда и глупостей никаких не будет. Только объясни мне, пожалуйста, какого черта…

– Глеб. Пообещай. Не делать. Глупостей.

Нечто в голосе Николаса заставило сделать глубокий вздох и сказать:

– Хорошо. Обещаю не делать глупостей. Но скажи мне уже наконец, ты дашь нам денег или нет?

Он улыбнулся – широко, собирая морщинки вокруг рта и глаз, превращая лицо в узор снисхождения.

– Нет. Вы заработаете их сами. С моей помощью, да.

Салон автомобиля сузился, превратился в кабину какого-то ужасного батискафа, заброшенного на дно океана. Затрещало стекло иллюминатора, черная вода ударила в грудь ледяной струей, и вот уже вся тяжесть стихии плющила и разрывала в клочья жалкий мирок вокруг.

– Не выходи из машины. Я очень скоро вернусь.

Щелкнул замок. Николас покинул гибнущее судно, уверенно направился к неприметным дверям лифта. Он вновь улыбнулся и исчез за красно-желтыми створками.

Тело мое не всплыло распухшее, синее со дна океана. Так и осталось там, в изувеченном батискафе, окруженное глубинными мыслями-монстрами. Слепые бледные уродцы медленно-медленно просачивались сквозь рваные края трещин кабины, зажигая тусклые огоньки на своих смешных хрупких отростках над огромными головами. Их тупые зубы вгрызлись в лицо, возвращая умершие нервы к жизни. Одним мощным вздохом вогнал в легкие столько воздуха, что потемнело в глазах. Тряхнув головой, с остервенением, сильно, вытянулся в сиденье, убедился, что мышцы в порядке, а кости целы. Огляделся. Увидел надпись «Уровень отгрузки». Тихонечко застонал: понял вдруг, что мудрость действительно где-то здесь.

Время шло: секунды срастались друг с другом, превращаясь в безобразные, похожие на клетки неизвестного вируса минуты, стекали по лобовому стеклу, но не вниз, а вверх, и оттуда, с крыши внедорожника, будто притягивались к потолку огромным невидимым магнитом. Таких опухолей набралось уже около сорока, и когда сорок первая взлетела под потолок, из чрева лифта появились силуэты людей. Светло-лиловая униформа делала их похожими одновременно на врачей и военных. Люди осторожно везли на компактном электрокаре приличных размеров сверток. Они переговаривались с идущим рядом ван Люстом; не было слышно ни слова. Мой взгляд сфокусировался на загадочном свертке. Я знал – и не знал – что в нем.

Дверь багажника распахнулась; будто кто-то спустил с цепи псов: я услышал обрывки лающих фраз:

– Natuurlijk zijn deze problemen opgelost, heer van Lust…34

– Volledige privacy, heer van Lust …35

– De nieuwste technologie…36

– Echte emoties…37

– Een waar genoegen…38

– Heer van Lust…39

Я находился в вакууме, а вокруг парили чужие слова. Вдруг прозвучала фраза на русском:

– Нет-нет, настоятельно рекомендуем вам расположить заказ на заднем сиденье, а не в багажнике. Некоторые клиенты считают, что это начинает сближать уже по пути домой.

Голос Николаса заскрежетал в моих висках – высокий скрип несмазанного механизма:

– О, так будет даже лучше для меня и моего друга. Dank u40.

Позади открылась дверь, зашуршал-заскрипел странный сверток. Я силился повернуть голову – но что-то не разрешало сделать мне это. Немой приказ самому себе, запрет. Но ведь можно обхитрить себя, вперившись глазами в зеркало заднего вида: сиденье за мной занимало теперь темное нечто в человеческий рост, обернутое плотной материей.

– Благодарим вас, что воспользовались услугами нашей корпорации. По всем вопросам вы всегда можете обратиться к нам, без посредников. Гарантируем вам полную конфиденциальность, господин ван Люст. Пожалуйста, возьмите пропуск – предъявите его на пункте охраны. Приятно было с вами сотрудничать, всего доброго, господин ван Люст! Наслаждайтесь.

Меня будто не замечали. Эти приторно улыбающиеся то ли врачи, то ли военные буквально вылизывали Николаса. Под их причмокивающую лесть он, кивая и сверкая ответной улыбкой, сел на водительское место и завел двигатель. «Аурус» тихонько зарычал, сдавая назад, собираясь в любой момент рвануть к поверхности. Стало не по себе: сзади меня находилось нечто, вокруг меня происходило нечто, и я ничего не мог с этим поделать. Надпись «Уровень Отгрузки» и сам этот чертов уровень остались внизу, в неизвестном мне кругу ада. Мы хранили молчание; проехали пункт охраны, заняли место в левом ряду проспекта, готовясь нырнуть в туннель. Время вновь стало вязким и мерзким, запульсировало окровавленным сигналом светофора где-то впереди; время приклеило автомобиль к асфальту, не пуская нас в черную утробу подземной дороги. Я не мог больше сдерживаться, спросил с сарказмом:

– Здесь мудрость? Отгрузили по полной, да? И что же там?

Николас нажал кнопку на приборной доске, и салон заполнился приторным ароматом. Бельгиец держался, открещиваясь от моих вопросов стоическим молчанием. Наверное, подбирал правильные слова. Готовил абстрактное, отвлеченное, циничное объяснение. Наконец заговорил:

– Глеб… Посмотри, пожалуйста, сам. А потом я отвечу на любые твои вопросы.

Сильный ход. Он самоустранился и теперь не ответчик за мою впечатлительность. Что ж, пусть будет так.

Медленным движением устроился на своем месте так, чтоб без труда протянуть руки к свертку. Когда пальцы дотронулись до странного материала, автомобиль въехал в полумрак туннеля. По салону блуждали сполохи от фар встречного транспорта и освещения подземной дороги; эти огни показывали на мгновения то, что обнажали руки. Подсознание уже давно нарисовало самый невероятный сценарий, но разум упрямился; только факты заставят принять миф за реальность. Что-то щелкнуло вдруг в голове, и ее стала топить жгучая злость, и руки безо всякой щепетильности сдернули с таинственного предмета ткань.

«Аурус» выехал на Заневский проспект, свернул на неприметную улочку. Салон залило серым светом – и я увидел ее.

Светится обнаженное тело; темный нимб – копна густых волос. Овал лица, высокие скулы. Веки сомкнуты, но я знаю цвет радужки – он серебряно-серый. Брови – преломленные линии чернеют над густыми ресницами, хмурятся. Благородный высокий лоб закрыт вьющимися темными локонами, падающими на изящные плечи. На коленях сложены тонкие руки, голова чуть опущена вниз.

Вспышка.

Я вижу ее. Вижу всю – обнаженную, спящую.

Вспышка.

Безумие несется сквозь заснежный город.

Воздух иссяк в легких. Глаза остекленели. Пальцы вцепились в обшивку сиденья. Все мышцы горели от боли, а в висках билось сумасшедшее сердце. Удар – СО; удар – ФИ; удар – СО; удар – ФИ. Между ударами просачивались ярко-красные, будто кровь, слова:

СО… – подделка; ФИ… – мимикрия; СО… – обман; ФИ… – суррогат.

Вздох.

…СОФИЯ!..

Пульс затопил сознание. Как в тумане я повернулся к размытой перспективе: грязная дорога и черные дома, силуэты серых людей, бесконечное бледное небо; мир несся в разум на бешеной скорости. Здесь не мудрость. Это подделка. Мимикрия. Обман. Суррогат. Губы сложились в ухмылку.

– Это не совсем верные определения… – чей-то голос вылез из вакуума, пронзил голову, заставив с силой отмахнуться рукой. Тело встряхнуло, и огромный «Аурус», так мягко и ровно идущий по узкой набережной, сошел вдруг с ума. На стеклах автомобиля вспыхнули блики близкой воды, внедорожник вскрикнул будто от боли, и его мощное тело повело прямиком к ограждению. Отчаянно заревев, «Аурус» совершил дикий маневр, замер в нескольких метрах от ржавой решетки. На ледяные ступени опустились острые брызги грязного снега.

– Ты же мне обещал: никаких глупостей! А утопить нас в Охте – дичайшая глупость! Ты меня слышишь, Сегежа?!

Конечно, слышу. Уже могу. Вакуум пропал, уступив место привычному миру. Вскрик ван Люста, визг тормозов, глухой удар тел об обшивку салона и тяжелый шум позади; я больше не различал в зеркале темной фигуры. Внедорожник мерно гудел над темной водой. Вокруг вздымались унылые фасады заводских строений и высокие трубы, дальше, на юго-востоке, штрихами дрожали черные стрелы грузовых кранов Ладожского вокзала. Изредка раздавались томные сигналы поездов. Ветер гонял темно-серую снежную пыль между закованными в бетон берегами реки.

– Слышу.

Все мышцы разом вдруг взвыли от мерзкой боли. Сказанное слово отдалось в каждом уголке тела жгучей дрожью. Онемевшие ноги, плечи и шея требовали хоть какого-нибудь движения. Вновь посмотрел в зеркало заднего вида: в темном пятне угадывалась белизна нежной кожи. От моего взгляда, пожалуй, могло бы треснуть стекло. Пальцы нащупали блокиратор, раздался короткий щелчок; я вывалился прочь из машины.

Грязный снег, ржавчина и гниющая кромка льда…

…белизна нежной кожи…

Тряхнул головой, и в тот же момент хлопнула дверь автомобиля – Николас выбрался вслед. Он поднял ворот и нахмурено огляделся. Подошел, встав рядом у чугунного ограждения.

– Ты как? – чуть улыбнувшись, спросил он, и, не дожидаясь ответа, уточнил: – В том смысле, что ты ведь не собираешься швырнуть меня в Охту или что-нибудь еще в таком духе?

– Ты больной выблядок, – разомкнул я влажные губы. – Кусок дерьма гребаный. Мразь…

Дорогая обувь Николаса скрипнула на снегу; он сделал коротенький шаг назад, громко и деланно усмехнулся.

– Ну, конечно, да-да, вот это вот все… Погоди. Да послушай! Я хочу сказать все сейчас, чтобы предупредить твою типичную реакцию, – он выразительно посмотрел в сторону «Ауруса» – взглядом тайного любовника. Автомобиль был хорош, но Николас любовался вовсе не им. Я знал, что сейчас у нас обоих было рентгеновское зрение.