Читать книгу Группа продленного дня - - Страница 3

Аня Тальникова стояла в коротком черном шелковом платье на тонких бретелях, с оборкой из эластичной бархатной ленты на подоле и прозрачными вставками на лифе – впрочем, сосков не было видно: их скрывали некрупные цветы из черного капрона с круглыми каркасными лепестками и сердцевиной из серебристой проволоки, на пороге распахнутой настежь двери черного входа в лофт, отрывала от пола то левую, то правую босую ступню и сжималась от холода всякий раз, когда капли дождя с порывами ветра попадали на ее грудь, руки и лицо.

Она могла бы закрыть дверь и подождать Дашу и Пати в коридоре, но это означало остаться наедине со своими мыслями. Оставаться наедине со своими мыслями Аня категорически не хотела, поэтому старалась не обращать внимания на дрожь в теле и занимала себя изучением экстерьера заднего двора. Откровенно говоря, изучать там было особенно нечего – невысокий металлический забор и темно-серая тротуарная плитка, но Аня старательно искала, за что бы зацепиться взглядом.

Она нервничала. Потому что Даша опаздывает. Потому что Пати, ничего толком не объясняя, разула ее и сказала ждать здесь. Потому что муж не сделал ей сегодня ни одного комплимента. Она не знала, по какой из трех причин нервничает сильнее, но сейчас почему-то особенно волновалась из-за последней.

Весь день Аня думала, что надеть, несколько раз перебрала свой вечерний гардероб (два высоких шкафа шириной по два метра) и в итоге выбрала черное платье – она всегда выбирала черные платья, если не знала, в чем идти. Надо сказать, они ей очень шли: смотрелись особенно сексуально на контрасте с ее светло-зелеными полупрозрачными глазами и темно-русыми, с металлическим блеском, волосами – каре чуть ниже подбородка. Кстати, еще полгода назад волосы Ани были длинными, но она обрезала их после того, как стала ведущей утреннего шоу на радио Voice.fm: захотелось отметить это событие не только вечеринкой с подругами, но и переменами во внешности.

Когда она впервые увидела себя с новой стрижкой в зеркале салона красоты, рассмеялась и быстро замотала головой, ощущая восхитительную легкость – такую испытывают многие женщины, распрощавшись с длинными волосами. Даша и Пати были под впечатлением. Говорили, она обрезала не волосы, а десять лет – и теперь похожа на студентку. Вероятно, такой эффект создавался благодаря укладке: Аня нарочно подкручивала кончики внутрь – она предпочитала плавные, а не резкие формы (Аня Тальникова вообще любила сглаживать углы) – за счет чего каре смотрелось не строго, не дерзко, а до невозможности мило, наивно даже, а ее привычка заправлять волосы за уши обладала моментальным необъяснимым омолаживающим эффектом. Ане самой очень нравилось, как она стала выглядеть. Ей делали комплименты родители, друзья, знакомые, коллеги, подписчики в социальных сетях, мужчины в барах (хотя Аня не позволяла себе разговаривать в барах с мужчинами).

Не делал ей комплиментов только один человек – муж.

– Раньше вроде было лучше, – сосредоточенно смотря в дисплей ноутбука, равнодушно бросил он в ответ на ее «ну как тебе моя новая стрижка?»

Аня тогда промолчала и списала его реакцию на то, что ему действительно больше нравятся длинные волосы, но ей все равно было неприятно.

Также неприятно, как стало пару часов назад, когда она вышла в гостиную в коротком черном шелковом платье на тонких бретелях, с оборкой из эластичной бархатной ленты на подоле и прозрачными вставками на лифе, на которые были нашиты некрупные цветы из черного капрона с круглыми каркасными лепестками и сердцевиной из серебристой проволоки, сделала несколько изящных шагов в черных лаковых шпильках с фигурным задником в форме бахромы из кристаллов, заправила темно-русые, с металлическим блеском, волосы за уши, загадочно посмотрела на мужа своими светло-зелеными глазами, которые подвела серым карандашом, и услышала: «Ну ты наконец собралась? Мы можем ехать?» В этот момент Аня подумала о том, что выглядит, наверное, так себе, раз муж даже не задержал на ней взгляд, а уткнулся в телефон, чтобы вызвать такси.

Они были женаты восемь месяцев, знакомы – около двух лет. Небольшой, как казалось Ане, срок, чтобы перестать делать комплименты. Первое время она часто напоминала об этом мужу. Их диалоги каждый раз звучали примерно одинаково.

– Ты выдумываешь, – быстро водя пальцами по экрану телефона, не глядя на нее, отвечал он. – Я всегда говорю, что ты красивая.

– Всегда? Вот когда в последний раз? – напряженно уточняла она, пытаясь поймать его взгляд: бесполезно.

– Да постоянно! – он морщился, недовольно отрывался от экрана, пристально смотрел на нее, а потом морщился сильнее. – Тебе нечем заняться? Опять придираешься ко мне? Что за привычка все преувеличивать?

Она в ответ делала несколько глубоких вдохов – пыталась успокоиться. В такие минуты ей становилось стыдно за свою слишком эмоциональную реакцию на происходящее. Действительно – придирается, преувеличивает. Он прав.

После подобных разговоров Аня долго приходила в себя и с каждым новым эпизодом все меньше хотела откровенничать с мужем о чувствах. Его слова ранили, делали ее нелепой в собственных глазах, обесценивали эмоции, которые она переживала. Мысль о том, чтобы завести эту тему еще раз, пугала. Снова почувствовать себя неадекватной, странной, скандальной? Нет. Ей было проще притвориться, что все в порядке, сделать вид, что ее все устраивает.

Кроме того, отсутствие комплиментов вроде как не тянуло на серьезный повод для переживаний – мелочи.

Почему же тогда они ее так огорчают? Может, потому, что таких вот мелочей в их браке довольно много? Ну, к примеру, муж практически не проводит с ней время. Не интересуется ее эмоциональным состоянием. Редко разговаривает с ней по душам.

«Мелочи, – в очередной раз думала Аня. – Зато он много работает, хорошо зарабатывает и решает любые мои проблемы, даже проблемы моих подруг – недавно одолжил Пат денег на открытие ивент-агентства. Очевидно: ему просто некогда отвлекаться на комплименты и эмоции».

Именно в этом Аня Тальникова убеждала себя уже восемь месяцев: мужу просто некогда. Она старалась не придавать значения своим чувствам и переживаниям, думала о себе как об излишне впечатлительном человеке и, несмотря ни на что, была счастлива в браке.

Да, Аня Тальникова была счастлива в браке. (По крайней мере, она сама так говорила всем вокруг. По крайней мере, сама в это верила.)

Аня быстро помотала головой, чтобы из нее вылетели лишние мысли, ощутила восхитительную легкость, какую ощутила сразу после стрижки в салоне красоты, вздохнула и вдруг подумала о том, что если подруги не появятся на заднем дворе через минуту, она сойдет с ума.

Даша и Пати появились на заднем дворе ровно через минуту, и в этот момент Ане показалось, что она действительно сошла с ума. Впрочем, так показалось бы многим, кто увидел бы девушку, гуляющую по городу в корсете, прозрачных стрингах и лаковых шпильках.

– Ты почему голая?! – ахнула Аня, не отводя взгляда от Даши.

Та, ничуть не смутившись, энергично помахала ей белыми джинсами, зажатыми в ладони.

– Не голая, а в меру оголенная, – спокойно и довольно громко поправила ее Пати. В правой руке она несла зонт, который защищал их с Дашей от дождя, в левой – белые босоножки на каблуке с тонкими ремешками.

– Пат, где ты – там разврат! – возмутилась в ответ Аня.

Та ухмыльнулась. Аня, единственная из всех друзей, сокращала сокращенную версию ее имени, «Пати», до «Пат». Говорила, как у Ремарка. Ремарка Пати не читала, но Патрицию Хольман загуглила. Ради интереса. Пробежалась, так сказать, глазами по персонажу. Девушка показалась ей несексуальной, неинтересной. Слишком чуткой и романтичной. Старомодной, одним словом. Совсем на нее не похожей.

– Кто-то должен делать развратный контент, иначе будет скучно, – с пафосом произнесла она и перешла на деланно-простодушную интонацию. – Но я могу отдать эту работу тебе, керида.

Аня фыркнула.

– Ни за что!

– Ты же понимаешь, что делать развратный контент за Нютика все равно придется тебе, – прошептала Даша, слегка толкая Пати плечом.

В следующую секунду обе расхохотались: их подруга имела скромный сексуальный опыт, даже в шутку не флиртовала с мужчинами, отмалчивалась, если в компании обсуждались откровенные темы, и предпочитала классические позы экспериментальным.

– Я знаю, почему вы смеетесь, – наигранно-обиженно крикнула Аня, с улыбкой наблюдая, как Даша и Пати подходят к ней все ближе.

Они были уже почти у двери, когда на них налетел порыв ветра.

Пати, ощутив, что он настойчиво вырывает зонт из ее руки, непроизвольно остановилась. Даша, не заметив этого, сделала несколько шагов вперед.

– Идем! – в нетерпении крикнула она, обернувшись. Рыжие кудрявые пряди, быстро намокая, липли к ее лицу, шее и плечам. – Мама говорила, сегодня обещают какой-то ураган!

Пати не двигалась, переводила взгляд с Даши на Аню, крепко сжимая зонт и тонкие ремешки белых босоножек, и чувствовала необъяснимый страх – он мешал продолжать движение.

– Пат! Не тупи! – услышала она взволнованный, но вместе с тем уверенный голос, глубоко вдохнула и на выдохе догнала Дашу.

В этот момент новый порыв ветра захлопнул дверь черного входа в лофт. Аня, которая осталась одна в коридоре, облокотилась на нее всеми своими пятьюдесятью пятью килограммами и несколько раз с силой опустила ручку. Безрезультатно.

– Девочки! Кажется, заклинило, – нервно сказала она и в нерешительности посмотрела назад.

В небольшом помещении с кирпичными стенами тускло горел свет. Воздух будто подрагивал от гулкого ритма доносившейся из лофта музыки. Аня почувствовала себя изолированной: выйти на улицу не может (дверь не открывается), зайти в лофт – тоже (неловко появляться там босиком, кроме того, пугает мысль пройти по коридору одной). Ситуация показалась ей похожей на начало психологического триллера, и Аня внезапно ощутила быстрорастущую панику.

– Нютик, ну ты даешь! – в дверном проеме возникла Даша. Она вошла в коридор, бросила серебристый клатч на пол – внутри что-то звякнуло, свернула джинсы и положила их на него. – Ничего не заклинило. Я легко открыла.

Аня оглядела полуголую подругу: та весила на пять-шесть килограммов меньше (притом что была выше сантиметров на двенадцать) – и как ей удалось справиться с тяжелой дверью?

– Возьмите босоножки, – чуть раздраженно бросила все еще находящаяся снаружи Пати.

Даша тут же забрала у нее свою обувь и поставила рядом с клатчем.

– Вот это пого-ода, – покачала головой Аня, наблюдая, как Пати с третьей попытки закрыла вымокший зонт.

– Чтобы нам еще какая-то погода праздник испортила! – дерзко бросила та, цокнула, закатила глаза и вдруг стала серьезной. – Я – к гостям. Как будете готовы, набирайте. И не выходите без моего разрешения.

На последних словах она направила зонт сначала на Дашу, потом – на Аню и, не дожидаясь ответа подруг, быстрым уверенным шагом пошла по коридору.

Те одновременно, не договариваясь, улыбнулись друг другу той улыбкой, какая бессознательно возникает у людей каждый раз, когда они видят своего близкого человека, сосредоточенного на работе – восхищенной, нежной, искренней.

– Боялась испачкать джинсы. Не смотри так, – со смехом произнесла Даша, заметив взгляд Ани, в котором отчетливо прочитала: «Что ты опять вытворяешь?». – Спасибо, Нютик. Ты спасла мне жизнь.

Она чмокнула губами воздух, разулась и поставила черные шпильки ровно напротив ног подруги – так, чтобы той было удобно обуться.

Аня, ощутив ностальгию, задумчиво покачала головой.

Даша часто говорила ей эту фразу – «ты спасла мне жизнь».

Когда пользовалась ее конспектами на семинарах. Когда, не вставая с кровати после веселых вечеринок, ела заранее приготовленный предусмотрительной подругой куриный бульон. Когда жаловалась на очередного парня, который раздражал своим поведением, и получала в ответ мудрые советы.

– А помнишь, мы были в Греции, и ты натерла ноги, – быстро сказала Аня, а потом заговорила медленнее, – потому что надела очень неудобные, но очень красивые туфли…

Слово «красивые» она выделила ироничной интонацией и выразительно посмотрела на подругу.

– А ты, как всегда, спасла мне жизнь. Отдала свои удобные и… Не такие красивые сандалии, – радостно закончила Даша.

На последних словах она деланно-разочарованно надула губы и добавила с шуточной претензией: «Кстати, на тебя в моих красивых и неудобных туфлях все смотрели!»

Аня рассмеялась. Впрочем, тогда ей было не до веселья: очень злилась на Дашу.

– Так вот, сегодня, когда Пат меня разула, – она сделала паузу и хитро прищурилась, – я подумала, что обмениваться обувью в критических ситуациях – признак настоящей дружбы.

Даша снова чмокнула губами воздух и коротко ответила: «Люблю!»

– Это твое блэк дресс… – добавила она, с восторгом разглядывая Аню. – Огонь!

Та кокетливо улыбнулась: Даша знала о ее любви к черным платьям и называла каждое «блэк дресс».

– Милая, спасибо. И ты огонь! Без джинсов особенно.

Даша беззаботно пожала плечами, а потом стала водить руками по ногам, чтобы стряхнуть с них капли воды.

– Все уже приехали?

– Да. Все семьдесят три человека. Ты – последняя, – церемонно произнесла Аня и вскрикнула. – Черт, Дашка! Они такие мокрые!

– А он когда? – Даша наблюдала за тем, как подруга обувается и становится на десять сантиметров выше.

– Не знаю. Мы приехали – он уже был.

– С ней? – Даша медленно погрузила правую ногу в штанину джинсов и замерла.

Аня, казалось, удивилась вопросу.

– Ты же сама пригласила, – растерянно сказала она.

– Ну он же мог ее не брать! – на секунду разозлилась Даша и добавила с интересом. – А в чем она? Как вообще выглядит?

– Хуже, чем ты, – серьезно ответила Аня.

– Да это понятно, – небрежно махнула рукой Даша, легко просунула левую ногу в штанину и снова перестала двигаться. – А в целом?

– Платье какое-то… – Аня замялась: она не любила говорить о людях плохо. – Не совсем современное. Волосы распущены. Накрашена довольно ярко. Слушай, мне ее жалко.

Даша нахмурилась.

– Почему?

– Стоит одна. В углу. Олег вообще на нее внимания не обращает. Она как-то стесняется, что ли.

– О-о-ой, – простонала Даша. – Стесняется она. Че-то встречаться с моим мужиком она не стесняется.

– Так ты ж сама его бросила!

– Во-первых, я его не бросала. Мы расстались. Во-вторых – и что? Это не означает, что с ним надо встречаться!

Аня усмехнулась.

– Нет, ты не представляешь, как он меня бесит! – выпалила Даша. Она уже почти надела джинсы, но остановилась, чтобы это сказать.

– Представляю, конечно. Он и делает это, чтобы тебя побесить. За косички дергает – как в первом классе. А ты ведешься, – ткнула в нее указательным пальцем Аня. – А он, великий манипулятор, этим наслаждается.

Даша резко застегнула молнию, несколько раз сжала руками влажные после прогулки под дождем волосы – от движений ее пальцев они закудрявились сильнее – и шумно выдохнула.

– Ну ты же понимаешь, что мы с ним все равно не смогли бы построить нормальные отношения?

На этих словах она начала обуваться, но потеряла равновесие и пошатнулась.

– Главное, чтобы это понимала ты. И он! – повысила голос Аня, удерживая ее за плечи. – А вы ведете себя как дети! Доказываете друг другу, у кого игрушка круче. Просто откажись от этой игры. Одному ему надоест в нее играть, и он оставит тебя в покое.

– А я не хочу, чтобы он оставлял меня в покое! – всерьез возмутилась Даша, чуть дернулась и облокотилась на стену, чтобы было удобнее застегнуть босоножки. Голова чуть кружилась: выпитое игристое давало о себе знать.

– Ну а почему тогда отказалась замуж выходить? – прищурилась Аня, осторожно отпуская ее. Впрочем, ответ на этот вопрос она знала заранее.

– Я тебе уже объясняла! – Даша справилась наконец с пряжками и хлопнула себя ладонями по бедрам. – Он хотел сделать из меня домашнюю, послушную! А я не такая!

– Знаю я, какая ты, – с нежностью произнесла Аня и как бы невзначай бросила. – А он говорил тебе комплименты?

Даша не поверила своим ушам: как такое вообще можно спрашивать?

– Олег?! Мне?! – почти прокричала она и продолжила небрежно. – Да постоянно. И в жизни, и в постели.

– А если бы он этого не делал, – начала Аня и, заметив, что подруга хочет ее перебить, замахала руками. – Нет, подожди. Дай договорю. Вот, к примеру, Олег не делает тебе комплимент. И не просто какой-то там комплимент, ну, повседневный, а даже когда ты наряжаешься и вы куда-то идете. Он как будто тебя не замечает в этот момент. Вот как бы ты отреагировала?

Даша попыталась представить эту ситуацию. Не получилось.

– Да не может быть такого!

– А все-таки, – не унималась Аня.

– Ну-у, – отходя от стены, протянула Даша и, пытаясь взять координацию под контроль, чуть растопырила локти. – Я бы удивилась.

– Но ему бы ничего не сказала?

– Да я не знаю, Нютик! Я бы так на него посмотрела, что он сразу бы все понял! А почему ты спрашиваешь?

– Просто так, – выпалила та и потянула ее за руку. – Пойдем?

Даша не двинулась с места, тяжело вздохнула, а потом произнесла обиженно-упрямым детским голосом: «Не хочу».

Аня распахнула глаза и озабоченно спросила: «Почему? Из-за него?» Еще один тяжелый вздох подруги – Аня приподняла свои дугообразные брови и недоуменно заморгала.

Даша молчала. Секунда, вторая, третья. Наконец она заговорила. Медленно, несмело, словно боялась ошибиться.

– Не понимаю, что со мной происходит. Дело даже не в Олеге, а вообще.

Аня чуть подалась вперед – как будто это могло помочь ей расслышать слова подруги лучше.

– Я в последнее время постоянно чувствую какое-то тотал несчастье, – произнесла Даша после недолгой паузы и снова вздохнула. Следующие фразы она выпалила скороговоркой, слегка сбивчиво и с легким раздражением. – А сегодня оно обострилось до предела. Мне плохо! И я никак не могу понять, почему. Мне просто плохо. Без причины! Ну так ведь не бывает?

Аня не шевелилась и молчала, а Даша, глядя перед собой, пробормотала: «Я не хочу этого праздника. Не хочу свои тридцать. Я вообще ничего не хочу. Так бы и простояла здесь весь вечер». Она почти не отделяла одно слово от другого, отчего они прозвучали нечетко, словно слипшимися – превратились в бесформенную массу из невыразительных звуков.

– Послушай, моя, – начала Аня, и Даша тут же тепло улыбнулась.

«Моя». Подруга придумала это словечко-обращение еще на первом курсе – задолго до того, как девушки затерли его слишком частым (и порой неуместным) использованием, и вот уже тринадцать лет так ее называла.

– Ты имеешь полное право не хотеть праздника, простоять здесь весь вечер или даже прямо сейчас уехать.

Она сказала это ласково и погладила Дашу по плечу, а потом подмигнула ей.

– Только я уеду вместе с тобой. От меня ты не избавишься!

Даша хихикнула.

– Бывает, что в дни рождения нет настроения. Не знаю, с чем связано, – Аня заправила волосы за уши и продолжила говорить с едва уловимой грустью. – Я не в силах убедить тебя, что все хорошо, если ты сама этого не чувствуешь, но я в силах показать тебе ситуацию с моей стороны.

Она обняла себя за локти и, глядя в сторону, молчала секунд пять, а потом перевела взгляд на Дашу и заговорила неожиданно возбужденно, активно жестикулируя: «Знаешь, что я вижу прямо сейчас? Смелость. Находясь в нескольких шагах от вечеринки, где все ждут только тебя, признаться вслух, что не хочешь туда, – это смело. Не прятаться от неприятных мыслей, не убегать от сложных ситуаций, а смотреть на них в упор – смело!»

Даша, ощутив ностальгию, с улыбкой покачала головой.

Аня часто говорила ей, что она смелая. Когда была не согласна с «тройкой» на экзамене по основам журналистики, но промолчала, потому что не хотела конфликтовать с преподавателем, а Даша пошла к декану и добилась для нее пересдачи. Когда не верила в себя и не отправляла резюме в журнал, где мечтала работать, а Даша убедила ее сделать это и даже сидела рядом, пока она негнущимися от страха пальцами печатала сопроводительное письмо. Когда постеснялась сказать визажистке, что ей не понравились свадебный макияж и укладка, но, сдерживая рыдания, призналась в этом Даше, а та за полчаса нашла другую, которая быстро приехала и исправила ситуацию.

– Менять то, что не нравится – смело. Жизнь свою менять до тех пор, пока не будешь по-настоящему счастлива – смело! – с каждым новым предложением Аня говорила громче и как будто трагичнее. – Не страшно не хотеть идти на свой день рождения. Страшно – не мочь признаться себе в этом. Вот ты можешь! А я бы не смогла.

Даша больше не улыбалась, а ошеломленно молчала. Она ожидала от подруги чего угодно в ответ на фразу «Я не хочу идти на праздник» – духоподъемного подбадривания, слов поддержки, да просто объятий в конце концов… Чего угодно, только не этого.

Речь, которую она только что услышала, напомнила ей отрывок из монолога какой-нибудь очень несчастной героини произведений русской классической литературы в момент отчаяния, но не словами, а тем, что за ними стояло.

Даша сначала не могла разобрать интонацию, с которой говорила Аня, а когда наконец узнала ее, забыла и об Олеге, и о своем плохом настроении, и о том, что не хочет вечеринки, потому что от каждого слова, произнесенного подругой здесь, в полутемном кирпичном коридоре, веяло всеобъемлющим сожалением. Тем самым гнетущим тоскливым сожалением, с каким люди обычно говорят о чем-то уже давно потерянном, невозвратимом, но до сих пор очень дорогом и желанном.

– Не просто не испугаться своих «неправильных», – Аня изобразила воздушные кавычки, а потом сжала губы и часто заморгала, смотря вверх, – эмоций, а проживать их, как бы тяжело ни было – это смело. Ты очень смелая, моя. И твоей смелости всегда хватало на нас обеих. Это делает тебя в моих глазах сверхчеловеком. Вот, что я вижу: сверхчеловека в теле хрупкой девушки. И ты представить себе не можешь, как я горжусь тем, что этот сверхчеловек – моя лучшая подруга.

В ее глазах появились слезы, и в ту же секунду она обняла Дашу так крепко, что та почувствовала быстрые удары ее сердца.

Какое-то время они стояли неподвижно, а потом Даша осторожно взяла подругу за плечи, слегка отодвинула от себя, пристально посмотрела на нее и с подозрением спросила: «Нютик, у тебя все в порядке?»

Аня молчала. Может, рассказать? Про Глеба – и вообще. А что рассказать? Что он не сделал ей комплимент, а она так распереживалась из-за этого, что вместо того, чтобы выслушать Дашу, наговорила глупостей? Стало стыдно: дурацкие чувства! И зачем она позволила им управлять ей? У нее все нормально, а она выдумывает какие-то проблемы. Сама же накручивает себя.

Или все-таки рассказать?

Даша не отрывала от нее взгляда и чувствовала: прямо сейчас между ними случится голая, неприкрытая переносными смыслами, откровенность.

Музыка в лофте вдруг зазвучала громче: казалось, она прямо сейчас ворвется в коридор и затопит его до потолка.

Аня приоткрыла рот, будто хотела что-то произнести, но тут раздался звонок телефона.

– Фак, – Даша вздрогнула, резко наклонилась к лежащему на полу клатчу, достала оттуда телефон, провела пальцем по экрану и включила громкую связь.

– Кериды9! Ке коньо? Вы почему так долго? Мне зайти? – ритмично зазвучал из динамика недовольный голос.

– Сейчас будем. Дай нам минуту, – словно маленькая девочка, упрашивающая маму еще погулять, ответила Даша, отключилась и в нетерпении обратилась к Ане. – Что случилось??

– Ничего, – помотала головой та и улыбнулась. – Просто хотела, чтобы ты вспомнила, какая ты смелая, и пошла на праздник. Это был… Мой…

Она задумалась на мгновение, а потом радостно крикнула: «Претост!»

– Это лучший претост, – нарочито-серьезно сказала Даша и, чтобы окончательно разрядить обстановку, потрогала сердцевину капронового цветка на лифе Ани, а потом выразительно цокнула. – Секс!

Та смущенно цокнула в ответ.

– Ну что, идем? – сказала Даша, подняла клатч с пола и убрала в него телефон. – А то Пати нас убьет.

– Моя, ты даже не представляешь, как я рада, что ты у меня есть, – облегченно выдохнула Аня, потянула подругу за руку и, покачиваясь на шпильках, пошла вперед.

Остатки августовского дождя в туфлях мелкими ледяными иголками покалывали ступни, но она не обращала на это внимания – привыкла терпеть дискомфорт. Если верить, что при рождении каждому человеку достается какой-то дар, Ане Тальниковой, без сомнения, отсыпали двойную порцию таланта притворяться счастливой.

Притворяться счастливой, что бы ни происходило.