Читать книгу Группа продленного дня - - Страница 8

Алена Меркулова всегда знала, что муж ей изменяет.

В первый раз это случилось или, лучше сказать, в первый раз она об этом узнала через несколько месяцев после свадьбы. В тот день ей исполнилось восемнадцать. Послезавтра – Новый год. Она пригласила домой друзей и испекла торт «Наполеон». Миша очень любил ее «Наполеон»: говорил, ее «Наполеон» – самый нежный из всех, которые он пробовал.

Алена шла по коридору и осторожно несла в руках самый нежный из всех, которые пробовал муж, «Наполеон». Проходя мимо спальни, она услышала стоны, приоткрыла дверь, а в следующую секунду уронила свой самый нежный «Наполеон» прямо на пол, потому что увидела, как ее любимый Миша стоит со спущенными брюками напротив ее подруги, крепко держит ту за бедра и быстро двигает своими.

Алена была в ужасе. Она не знала, что делать: разводиться сразу после свадьбы казалось глупым, не разводиться после предательства мужа – еще глупее.

Он уговаривал остаться. Просил прощения. Алена простить не могла и решила разводиться, а через несколько дней узнала, что беременна. Миша обрадовался, обещал, что будет – дословно – заботливым отцом и верным мужем. Алена осталась, только вот «Наполеон» больше не пекла.

Прошло тридцать лет. За это время она научилась не считать измены верного мужа и уже даже привыкла к ним.

В целом, собственная жизнь ее устраивала: свой бренд одежды – бизнес, который подарил и содержал Миша, много свободного времени, безлимитные путешествия, походы в рестораны, на выставки и презентации – неверность мужа на этом фоне выглядела не настолько масштабно, чтобы обращать на нее внимание. Более того, Миша старался соблюдать правила приличия: каждый раз придумывал хотя бы какое-то оправдание тому, что не ночевал дома, и не допускал, чтобы его любовницы доставляли неприятности их семье. Он, конечно, знал, что жена в курсе его развлечений, но, как и она, делал вид, что не происходит ничего необычного. В такие игры Алена и Миша Меркуловы играли всю совместную жизнь, и их обоих это устраивало.

Они не рассказывали ни о чем Даше: считали, незачем посвящать дочь в столь интимные подробности их брака – в ее глазах выглядели счастливой влюбленной парой. В глазах окружающих, кстати, тоже. А может, Алена и Миша Меркуловы на самом деле были счастливой и влюбленной парой. Они не ругались, понимали друг друга, появлялись на всех семейных праздниках и праздниках друзей вместе. И не появлялись тоже вместе.

Но сегодня, по непонятной Алене причине, Миша пошел на день рождения Даши один, хотя изначально сам настоял на том, чтобы его пропустить.

– Что нам там делать? Музыка гремит, молодежь танцует – не наш формат, – ответил он на прошлой неделе на предложение жены поехать на вечеринку.

В итоге позвонил час назад и как ни в чем не бывало сказал: «Я тут рядом. Заеду, поздравлю».

Алена разозлилась. Во-первых, потому что придется придумывать объяснения для дочери. Во-вторых, потому что муж предупредил ее по факту, будто нарочно не дал времени собраться и тоже приехать на праздник. И, наконец, в-третьих, потому что знала: там будет его бывшая (ли?) любовница.

Все это раздражало. Алена чувствовала себя беспомощной, глупой и оставленной, словно Миша обманом изолировал ее от общества в этот вечер. Она лежала в кровати, пыталась уснуть и думала о Даше.

Алена была рада, что дочь наконец вернулась домой, но вместе с тем с этого момента начала постоянно волноваться за нее. Сама не знала, почему. Может быть, ее беспокоило то, что Даша до сих пор не замужем, что у нее нет детей: Алена мечтала о внуках. Или ей стало казаться, что они с дочерью отдалились, перестали друг друга понимать – как ни парадоксально, когда Даша жила в Европе, таких ощущений не возникало. А может, Алена устала скрывать от нее измены Миши и делать вид, что в их семье все в порядке. В общем, причины, по которым Алена Меркулова не находила себе места в эту ночь, были неясны даже ей самой, а оттого изводили еще больше.

Вдруг стало жарко. Она откинула одеяло, взяла с тумбочки телефон и набрала номер мужа. Не отвечает. Тут же – номер дочери. Длинные гудки. «Занята – живет, – подумала она. – Живет интересную жизнь». Съемки, романы, путешествия, встречи с друзьями: Алене казалось, Даша проживает сразу две молодости – свою, настоящую, и ее, прошедшую. Ту, которая с ней самой так и не случилась.

Ей было сорок восемь лет (в декабре – сорок девять), и тридцать из них она делала карьеру. Карьеру жены и матери. У нее безупречно получалось – Алена гордилась своей карьерой. Гордилась мужем. Гордилась дочерью. Собой. Семьей, которую, как она считала, создала сама.

Алена и Миша познакомились совсем молодыми: ей было семнадцать, ему – восемнадцать. Она только поступила в текстильный институт, он – учился на втором курсе дорожно-строительного. Спокойный, уверенный, надежный, вежливый Миша сразу ей понравился. Он относился к ней, как ее папа относился к ее маме: с уважением и вниманием. Она настолько увлеклась им, что решилась на то, на что думала, не пойдет никогда – лишиться девственности до свадьбы. Алена боялась, что после этого Миша разочаруется в ней или даже бросит, потеряв интерес, но он обнял ее, сказал, что любит, и предложил выйти за него замуж, а на следующий день приехал знакомиться с родителями.

Сразу после свадьбы они стали жить в двухкомнатной квартире – подарок Мишиной мамы. Та была довольно известным в Москве гинекологом, и одна из ее влиятельных благодарных пациенток помогла молодоженам быстро улучшить жилищные условия. В то время Алена казалась себе самой счастливой: любимый муж, собственная квартира, интересная молодость. Она успевала не только учиться, заниматься домом и встречаться с друзьями, но и шить для себя платья, юбки, брюки, блузки и другие предметы гардероба, поэтому выглядела модно даже в условиях дефицита одежды в стране. На все это вдохновляли отношения с Мишей: Алена видела, с каким восторгом муж смотрит на нее, чувствовала его поддержку и заботу.

Несколько месяцев жизнь напоминала сказку, а потом случилась история с его изменой в ее день рождения. С ее подругой. (После этого, кстати, она перестала заводить подруг.)

Алена до сих пор помнила, какой стыд тогда испытала: будто в предательстве мужа виновата она, будто не справилась с ролью жены.

Именно поэтому она не решалась рассказать ни о чем маме.

Та была безупречной, лучшей во всем: на работе – самые высокие показатели производительности на швейной фабрике, дома – порядок и вкусная еда, среди друзей – образцовая семья. Алена с детства пыталась быть на нее похожей и жить также – безупречно, а Мишина измена вдруг перечеркнула все ее старания.

Она с ужасом представляла, как отреагирует мама на то, что дочь решила развестись спустя несколько месяцев после свадьбы, и до последнего оттягивала разговор, но когда узнала о беременности, наплевала на свои страхи и пришла за советом к женщине, которую считала идеалом.

– Аленушка, – нежно начала та, выслушав ее. – Все мужчины изменяют, тем более по молодости. Не обращай внимания – будь мудрее. У тебя хороший муж, а вот теперь будет ребенок. Не позволяй другим женщинам разрушить твою семью – им только это и нужно.

Алена тогда только вдохнула: слова мамы показались правильными, но из-за этого почему-то стало грустно.

– А как же любовь? – произнесла она после недолгой паузы. – Разве может мужчина изменять, если любит?

– Может. Мужчины устроены иначе, – улыбнулась мама.

Алена молчала. Было неприятно. Она думала, мама предложит переехать к ним с папой, поддержит ее, будет осуждать Мишу…

– Спокойствие и счастье семьи зависит только от женщины, – продолжила та, словно не замечая выражения лица дочери, и строго спросила. – Ты же не хочешь остаться одна?

Одиночества Алена, конечно, не хотела, но и принять за норму постулат «все мужчины изменяют» не могла.

– Остаться одна, – повторила она за мамой, не стараясь заключить звук собственного голоса ни в вопросительную, ни в утвердительную, ни в восклицательную интонации – фраза прозвучала обособленно, как будто Алена вырвала ее из массы других, несказанных.

– Ну что ты трагедию устраиваешь? – повысила голос мама и добавила мягче. – Для женщины главное – семья. Ты лучше о ребенке подумай. Ему нужен отец.

И Алена сделала, как сказала мама: постаралась забыть измену мужа и решила построить с ним счастливую семью. Она бросила институт, родила дочь и все время посвящала бытовым заботам – пыталась быть идеальной женой и матерью. Чтобы не остаться одной.

Миша тогда был тем, кем обещал: верным мужем и заботливым отцом. Он помогал по дому, дарил подарки без повода и проводил время с Дашей. С каждым днем Алена все больше убеждалась, что поступила правильно, не разведясь с ним, а еще мысленно благодарила маму за мудрый совет.

Она была уверена: тема измен закрыта навсегда, а спустя полгода после рождения Даши Миша стал приходить домой поздно, иногда – не ночевал совсем. Он говорил, они с друзьями начинают бизнес – ремонт автомобилей. Говорил, хочет, чтобы его жена и дочь жили хорошо, и готов ради этого не спать сутками – только чтобы зарабатывать. Алена верила (конечно, верила), несмотря на то, что от мужа часто пахло не машинным маслом, а женскими духами. Она долго не хотела признавать очевидного, тем более денег в их семье и правда стало больше, но в какой-то момент не выдержала.

– Я знаю, что ты мне изменяешь, – сказала она Мише, осторожно прикрывая дверь спальни, где спала годовалая Даша.

Тот удивленно посмотрел на нее и слегка рассмеялся.

– Что за фантазии?

– Не ври мне, Миш! – она повысила голос, но тут же заговорила тише: боялась разбудить дочь. – Чего тебе не хватает? Мы же только поженились.

Он глубоко вздохнул и покачал головой.

Алена молчала – ждала. Ждала, когда муж наконец признается. Она понимала, что ей будет больно – еще больнее, чем в день своего восемнадцатилетия, но не могла больше делать вид, что ничего не происходит.

– Аленький… Как тебе объяснить… – задумчиво заговорил Миша. – Мне нужно много секса. Ну родился я таким: хочу часто им заниматься. А может, возраст, не знаю.

Он замолчал и почесал шею.

– Я вижу, как тебе с Дашей нелегко. Как ты устаешь. И не хочу быть эгоистом – постоянно требовать от тебя секс.

Алена не поверила в то, что услышала. Она ожидала извинений, обещаний, клятв – чего угодно, только не этого.

– И ты решил облегчить мне жизнь, поэтому занимаешься сексом с другой женщиной? – растерянно произнесла она.

– Нет, не так! – резко бросил Миша. – У меня нет никакой другой женщины! Ты – моя единственная женщина, а всех остальных я воспринимаю как… Как способ удовлетворить свои потребности. Они все для меня – бляди. А ты моя жена, мать моей дочери. Ты гораздо больше, чем они.

– Они?! – снова повысила голос Алена.

– Они, она – какая разница?! – вышел из себя Миша, но тут же заговорил спокойнее. – Ты должна понять главное: я люблю тебя. Ты для меня лучшая. И будешь такой всегда. Я никогда не разведусь с тобой ни из-за одной бляди. И буду всегда обеспечивать нашу семью.

На последних словах он хлопнул ладонью по бедру, словно продублировал свое обещание этим жестом. В ту же секунду из спальни послышался плач, и Алена, не говоря ни слова, ушла успокаивать дочь.

Она ходила по комнате, качая ее на руках, и пыталась понять, что сейчас произошло. Муж не только признался в изменах, но и практически в открытую сказал, что будет изменять и дальше. Провел черту между ней и всеми остальными (прошлыми, настоящими, а главное, будущими) женщинами: она – для семьи, они – для секса.

Алене вдруг стало ясно: у Миши всегда будут любовницы.

Это осознание застряло твердым комом в горле. Она почувствовала, что сейчас расплачется, и, будто ища поддержки, посмотрела на дочь. Та спокойно лежала у нее на руках. Маленькая. Красивая.

Алена сглотнула, ощутив, как бесконечная нежность размягчает твердый ком, и в то же мгновение приняла решение: быть мудрой и постараться понять мужа. Ради семьи. Ради Даши. Ну чего она добьется, если разведется? Оставит дочь без отца. Более того, где гарантия, что другой мужчина не будет изменять? Мама говорит, они все изменяют.

За эти доводы Алена цеплялась каждый раз, когда Миша поздно возвращался с работы или не ночевал дома, только вот ее сердце кричало, что не согласно с ними.

Единственным спасением тогда была Даша: она распугивала тяжелые грустные мысли беззаботным смехом и отвлекала от переживаний первыми шагами и первыми словами. Дочь стала всем миром – миром, в котором нет места одиночеству. Алена буквально жила ради нее, ради заботы о ней и, естественно, не смогла отдать в детский сад: не вынесла бы и часа разлуки.

Миша поддержал. Сказал, что Даше лучше с мамой, что так – правильно. Сказал, ему спокойнее, когда жена и дочь – дома, пока он зарабатывает деньги.

К тому моменту его задержки по вечерам превратились в обычай, но об их истинных причинах она могла только догадываться: ни разу после случая в свой день рождения не заставала Мишу с другими женщинами. Его любовницы существовали где-то далеко и не представляли угрозы их семье – Алене даже начало казаться, что они выдуманы ее воображением. Правда, окончательно погружаться в иллюзии не давал редкий секс с мужем.

Постепенно крики сердца утихли (а может, Алена оглохла), и она стала принимать происходящее за норму. А еще, несмотря ни на что, ощущала свое привилегированное положение: жена и мать – в одном лице; самая главная женщина в жизни сразу двух людей – мужа и дочери. Миша внимательно относился к ее просьбам и словам, заботился, обеспечивал, не пропускал семейные ужины, возил в отпуск, короче говоря, любыми способами демонстрировал любовь. Даша постоянно была рядом, доверяла собственные первые откровения – детские и такие важные. Алена дорожила всем этим и не сомневалась: для женщины главное – семья.

В те годы она чувствовала себя очень уверенно, а когда Даша пошла в школу, растерялась; не знала, чем занять освободившееся время. Возобновлять учебу казалось сложным, выходить на работу – нереальным: семилетний декрет лишил всех социальных навыков, и перспектива осваивать их заново пугала. В таких условиях пришлось срочно искать новый смысл жизни, и Алена его быстро нашла. Быть медиатором. Тем, кем, на самом деле, была уже давно – ведь именно ей приходилось улаживать постоянные конфликты мужа и дочери.

Миша и Даша всегда плохо ладили. Причины, по которым так происходило, существовали разные, но неизменным оставалось одно: эти два человека не понимали друг друга. С самого начала.

– Он меня не любит, – рыдала, лежа на полу, маленькая Даша – ей тогда было года два.

Подобные истерики случались часто – всякий раз, когда папа отказывался с ней играть, а те слезы вызвала фраза Миши в ответ на ее просьбу помочь доделать аппликацию из бумаги – зеленый дракончик на красном однотонном фоне.

– Даш, мне некогда, – отмахнулся он и добавил с раздражением, глядя на жену. – Алена! Может, ты будешь поделками заниматься?

Предпоследнее слово он обозначил иронично-пренебрежительной интонацией.

В ту же секунду Даша убежала в спальню. Алена пошла за ней. Дочь лежала на полу и била по нему руками и ногами.

– Он меня не любит!

– Дашенька, ну конечно любит, – попыталась успокоить ее она.

В комнату вошел Миша.

– Да-ашик, – ласково позвал он и неловко добавил. – Ты… Моя самая любимая девочка.

Она не смотрела на отца. Громко всхлипывала. Он сел на пол и приобнял ее.

– Давай сделаем дракончика вместе?

– Я не буду делать с тобой дракончика! Ты меня не любишь! – захныкала она и оттолкнула его.

Он уговаривал, убеждал, но у него не вышло.

Ту аппликацию Даша так и не закончила.

После этого случая она все реже просила отца играть с ней, а со временем и вовсе отдалилась от него. Он никак не реагировал: делал вид, что ничего не происходит.

С каждым годом отношения Миши и Даши становились хуже. Алена переживала и пыталась их наладить: объясняла второй, что первый ее любит, просто у него сложная и ответственная работа, просила первого больше времени проводить со второй. Это не помогало, все было бестолку – они ее не слышали. Когда Даша училась в старших классах школы, Алене пришлось совсем нелегко: постоянные конфликты дочери и мужа буквально вытягивали из нее радость. Миша строго воспитывал Дашу: запрещал носить, что она хотела, не отпускал на дискотеки, не разрешал заниматься моделингом. Та злилась, вызывающе говорила с отцом, часто и нарочно провоцировала его на скандалы своим поведением. Алена как могла улаживала споры, стараясь сохранить атмосферу любви в доме – видела в этом свою миссию, но у нее плохо получалось: ни муж, ни дочь не хотели уступать друг другу, безостановочно ругались.

Все изменилось, когда Даша поступила в институт и Миша снял для нее квартиру: в слишком шумной жизни их семьи наконец наступила тишина.

Первое время Алена была довольна, но потом загрустила: дочь редко приезжала, муж пропадал на работе, и она чувствовала себя непоправимо одинокой. К тому же, общение Миши и Даши вообще сошло на нет: новости друг о друге они узнавали от Алены.

Так длилось пять лет, а потом Даша уехала в Париж.

Алена тяжело переносила расставание и, несмотря на то что они с дочерью регулярно виделись и созванивались, очень скучала по ней. Тот период вообще был непростым: Миша занимался своими делами, развлекался с любовницами, Даша – покоряла подиум, а Алена будто бы потерялась. Она словно оказалась один на один со своей жизнью – по иронии – впервые за эту самую жизнь, и не представляла, что и как с ней делать.

На помощь, как всегда, пришла мама. Она посоветовала заняться тем, чем дочь любила заниматься в молодости – шить. Алене идея показалась интересной, и она задумалась о своем бренде одежды. Правда, ей казалось, начинать что-то в сорок – уже поздно, но ее знакомая, жена друга Миши, когда узнала об этом, предложила попробовать вместе создать бренд одежды. Они отрисовали эскизы, закупили ткани, нашли производство и уже через полгода открыли первый шоурум.

Алена ожила и посвятила себя новому делу: оно превратилось для нее в альтернативу материнству. Бренд толком не приносил денег, точнее, существовал только благодаря средствам мужа, но Алену это не беспокоило: ей нужен был не успешный бизнес, а занятие для души. Она не планировала масштабироваться, выпускала одежду небольшими партиями и со временем заработала репутацию нишевого дизайнера «для своих».

Миша поддерживал и, к удивлению, уделял жене много внимания: они постоянно куда-нибудь ходили, часто путешествовали, подолгу говорили. Постепенно их отношения стали крепче, теплее, доверительнее. В то время Алена словно вернулась в свои восемнадцать: по-настоящему замужняя, красивая, вдохновленная, а когда Даша сказала, что переезжает в Москву, ощутила давно забытое привилегированное положение – любимая жена и мать. К ней как будто возвращалась прежняя жизнь, без одиночества и страхов, интересная, полная событиями, а потом случилось это.

Она тогда ждала на ужин Дашу. Та только прилетела из Парижа, и они собирались это отметить. Миша пообещал, что освободится после работы пораньше и обязательно присоединится к ним. Алена, предвкушая счастливый семейный ужин, в нетерпении ходила по кухне и то и дело бросала взгляды на холодильник: там стоял торт «Наполеон».

Да, Алена Меркулова – впервые за тридцать лет – решилась его испечь. Не для мужа, не для дочери – для себя. Этот «Наполеон» казался ей особенным: результатом ее победы над всеми трудностями, с которыми боролась так долго. Символом их семьи. Семьи, которая спустя столько лет наконец воссоединилась.

Услышав телефонный звонок, Алена, не посмотрев на экран, взяла трубку и почему-то не сомневаясь в том, что это дочь, взволнованно спросила: «Дашунь, ты скоро?»

– Алена? – с претензией спросил в ответ незнакомый молодой женский голос.

– Да, – напряженно сказала она, ощущая, как по телу прокатилась тревога: первая мысль была о том, что с Дашей по дороге что-то случилось.

– Меня зовут Патрисия, и я хочу, чтобы вы знали: Миша любит меня, а вас – просто терпит. Я даже не могу назвать себя его любовницей, потому что между нами все намного серьезнее, – уверенно, без запинки, будто отбивая одному ему понятный ритм, произнес голос.

Алене потребовалось секунд десять, чтобы осознать эти слова. Она отодвинула трубку от уха, растерянно глядя в экран, словно пыталась увидеть ту, кто с ней разговаривает.

– Я живу в его квартире в Газетном. В июле мы были в Италии. У нас сумасшедший секс. Отпустите его. Он хочет уйти, но ему вас жалко. Мне двадцать шесть, и я могу дать ему гораздо больше, чем вы.

Алена, хоть и продолжала смотреть на экран, слышала все, что говорила любовница Миши: ее голос звучал слишком громко.

– У вас все равно фиктивный брак. Миша давно ничего к вам не чувствует. Неужели вам самой нравится так жить?

Алена медленно моргала: не могла поверить в то, что это происходит на самом деле.

В ту же секунду раздался звонок в дверь. Она резко нажала на круглую красную кнопку и тяжелыми шагами пошла в коридор.

– Мамуля! – радостно крикнула стоящая на пороге Даша и обняла ее. – Я так скучала!

Алена всем телом прижималась к дочери и, пытаясь замедлить нарастающее сердцебиение, глубоко дышала.

Она буквально только что поняла: за тридцать лет это был первый подобный разговор – разговор с любовницей мужа. Несмотря на то что она догадывалась об изменах Миши, до сегодня они были словно ненастоящими: никаких женских голосов в трубке, никаких подробностей – даже тот случай в ее день рождения уже казался нереальным, выдуманным. А теперь…

В воображении с бешеной скоростью рисовались картинки. Патрисия. Двадцать шесть. Квартира в Газетном. Отпуск в Италии. Сумасшедший секс.

Так больно ей не было еще никогда – даже в восемнадцать. Она задрожала и расплакалась.

– М-мам? – удивленно посмотрела на нее Даша. – Что с тобой?

– Ничего, родная, – ответила Алена, улыбаясь сквозь слезы. – Я просто очень рада тебя видеть.

Весь вечер она делала вид, что все в порядке, даже разрезала для мужа и дочери «Наполеон» (сама, естественно, его не попробовала), а как только Даша ушла, в деталях рассказала Мише про звонок.

– Пати – неадекватная, – спокойно, не удивившись и на мгновение, отреагировал тот. – Она недавно работает у нас в ресторане и одержима идеей увести меня из семьи. Италия, квартира в Газетном и сумасшедший секс – ее фантазии.

Алену сильно уколол тон, с которым он произнес эти слова, но больнее всего – одно из них. «Пати».

– И ты не давал ей поводов думать, что это возможно? – произнесла она, не рассчитывая на его откровенность и ощущая, как этим вопросом забрасывает себя в прошлое.

– Она больше тебя не побеспокоит, – не ответив, ответил Миша. – И никогда больше не появится в нашей жизни.

Алена промолчала и понадеялась на то, что эта Пати и правда никогда не появится в их жизни, но она появилась. В качестве подруги Даши.

Дочь начала общаться с ней практически сразу после переезда в Москву и даже показывала Алене ее фотографии. Та пыталась добиться хоть каких-нибудь объяснений от Миши. Муж пожимал плечами и уверял, что все это – чистая случайность.

Алена до сих пор не разобралась в ситуации, но подозревала: у Пати есть какой-то план. Конечно, говорить об этом с Дашей она не могла, поэтому просто ждала, что со временем дочь перестанет общаться с ней. Но она не перестала, более того, именно бывшая (ли?) любовница Миши организовывала сегодняшнюю вечеринку. На которую он поехал один.

Алену это раздражало. Ей казалось, Пати забирает самое дорогое – ее семью. Вновь обретенных близких людей – мужа и дочь – одновременно. Спала (или продолжает?) с первым, дружит со второй. Не просто нахально влезла в их жизнь, да еще и претендует на одну из главных ролей в ней, на ту, которую всегда играла Алена: пытается подменить категории «жена» и «мать» категориями «любовница» и «подруга».

Да… У Алены Меркуловой были весьма серьезные личные счеты с Пати Кортес: таких у нее не было ни с одной женщиной.

Она ее не то чтобы недолюбливала – она ее ненавидела.

За слишком вульгарное имя.

За слишком вульгарную внешность.

За слишком вульгарный роман с Мишей.

За то, что Даша называла ее подругой.

Именно поэтому Алена сегодня разозлилась, когда дочь сказала, что Пати спасет ее от дождя и принесет зонт прямо к такси – в тот момент она почувствовала ревность. И эта ревность, материнская, была намного сильнее той, женской.

Алена закрыла глаза и представила мужа с любовницей. Ухмыльнулась: скажи ей кто тридцать лет назад, что она будет вот так, запросто, представлять мужа с любовницей, сразу бы перестала общаться с этим человеком, а теперь сама стала человеком, с которым перестала бы общаться тридцать лет назад…

Резкий звонок телефона разогнал ее мысли.

– Аленький, звонила? – радостно спросил Миша.

Она прислушалась: в трубке было тихо.

– Ты не на дне рождения?

– Пока еще там, просто вышел на улицу. Шумно очень. Ты почему не спишь?

– Не спится. А Даша как?

– Веселится с друзьями. Не волнуйся. Все у нее хорошо.

Алена отключилась и открыла альбом «Даша» в телефоне: ей захотелось посмотреть фотографии дочери.

Вот здесь – она на подиуме. Черное полупрозрачное длинное платье с открытыми плечами. Волосы зачесаны назад. В ушах – длинные серьги-круги с каскадом подвесок. Ее первый показ.

Селфи на фоне лавандовых полей. Белый топ на тонких лямках. Волосы растрепаны. Голубые глаза чуть прищурены из-за солнца. Довольная расслабленная улыбка.

А вот эта фотография – самая любимая. Они с Дашей сидят в кафе. Смеются. Очень похожи: у обеих – кудрявые волосы цвета спелых абрикосов, голубые глаза, пухлые щечки и губы округлой формы.

Алена поцеловала экран, встала с кровати, подошла к шкафу, достала толстый альбом с бархатной темно-зеленой обложкой и уселась на пол, поджав под себя ноги. В последнее время она часто пересматривала семейные фотографии. Особенно внимательно разглядывала снимки Даши.

Вот на этом ей – год. Стоит у стены в красном платье с пышной юбкой в мелкий горошек. Нахмурилась. Красивая. И очень обиженная.

Алена улыбнулась.

Вот здесь Даше – три. Она в парке аттракционов. В руках – сладкая вата. Нахмурилась.

Алена рассмеялась: почти на всех детских фотографиях Даша выглядела недовольной, хотя в жизни часто улыбалась – удивительно, но ее дочь, которая выбрала посвятить себя моделингу, ненавидела фотографироваться в детстве. «Сколько же в тебе противоречий», – с нежностью подумала Алена, рассматривая новую фотографию.

Даше – шесть. Сидит на полу и обеими руками прижимает к себе книгу. Свою любимую – «Волшебник изумрудного города». Ей очень нравилась история про девочку Элли из Канзаса, и она говорила маме, что хочет быть похожей на ее главную героиню: попасть в сказку и найти в ней настоящих друзей. Правда, какое-то время Даша очень боялась ветра: думала, он превратится в ураган и унесет ее в волшебную страну, из которой она никогда не вернется. Алена уверяла дочь, что ни один ветер не обладает такой силой, чтобы разлучить их. Втайне она переживала, что маленькая Даша слишком серьезно отнеслась к выдуманному сюжету, но та вскоре забыла о своем страхе.

Алена быстро перелистнула страницы.

Даша на выпускном. Сильно выделяется на фоне нарядно одетых одноклассников: стоит среди них в футболке и джинсах.

Она пошла так на праздник назло отцу – он тогда отказался отпустить ее работать моделью в Европе.

А все – из-за того звонка.

Перед самыми выпускными экзаменами кто-то позвонил в школу и сказал, что через час здание взорвется. Детей эвакуировали. Экзамены сорвались. Позже выяснилось, что звонок был ложный. А потом выяснилось, что звонил кто-то из учеников. Директор школы, принципиальный пожилой мужчина, пообещал, что найдет хулигана и выгонит его из школы. И нашел. Дашу. Выгнать ее, правда, не удалось: Миша сделал все, чтобы успокоить директора. Потратил на это очень много нервов и денег.

Алена не понимала, зачем дочь так поступила. Она пыталась поговорить с ней, но Даша упрямо твердила: «Захотела – и сделала». Миша тогда психанул и сказал, что никакого моделинга в ее жизни не будет. Заставил поступить в институт. Пообещал не давать деньги, если она не будет учиться. Даша поступила, а когда окончила учебу, заявила: «А теперь я поехала в Европу. За мечтой». Упрямая… И добилась же своего.

Алена вдруг подумала о том, что она так никогда бы не смогла: у нее не было столько смелости.

– Я отдала всю свою смелость тебе, – сказала она вслух, смотря на фотографию. – Я всю свою жизнь отдала тебе.

Да, Алена Меркулова посвятила жизнь дочери – своему главному человеку. Она до сих пор помнила, что чувствовала, когда забеременела. Шок. Страх. Ужас. Трагедия! О каком ребенке может идти речь, если ты только что узнала, что муж тебе изменяет… В тот момент Алене казалось, жизнь закончилась, а когда родилась Даша, она осознала, что только началась.

Они с Мишей много думали над именем, но до родов не придумали ни одного. Когда Алена в первый раз взяла дочь на руки, ей показалось, что этой девочке очень подойдет имя Даша. Она не могла объяснить, почему – просто поняла это. Миша был не против. Сказал, ему нравится, как сочетается это имя с его именем и фамилией.

Дарья Михайловна. Дарья Михайловна Меркулова.

Алена закрыла альбом, убрала его в шкаф и выключила свет. Через десять минут она уже спала.

В ту ночь ей впервые за долгое время приснилась маленькая Даша. Она бегала в белой футболке и надетом поверх нее светло-синем джинсовом комбинезоне с тонкими лямками на металлических пряжках в слишком высокой по сравнению с собственным ростом траве. Рыжие кудри, заботливо собранные мамой в два низких хвостика, растрепались и в беспорядке падали ей на лицо. Она то и дело смахивала непослушные пряди со лба и щек маленькими ручками и заливисто смеялась. Такая красивая! Такая свободная… Алена тоже была в этом сне. Одетая в длинный белый сарафан, она неподвижно стояла и смотрела на дочь. Даша, замечая ее взгляд, кричала: «Мамочка, я люблю тебя!» Шумный ветер эхом разбрасывал ее слова по бесконечному зеленому полю.