Читать книгу Заложники будущего - - Страница 6

Капитан "Зигфрида" сосредоточенно смотрел на таблицы, которые передал ему штурман, мысленно переводя цифры в единицы ускорения. Корабль находился всего в часе пути от заданной точки пространства, и необходимо было произвести окончательное, конечное выравнивание, в котором секунды угловой скорости означали мили смещения в рассеивании пыли по поверхности Земли.

Сосредоточенность капитана была нарушена назойливым убеждением, что что-то не в порядке – или было не в порядке минутой раньше – в его привычной рубке управления. На мгновение ему почудилось, что дверь на кормовой лестничный пролет распахнута, но она явно была закрыта.

Он со злостью выкинул сомнения из головы, нахмурился, просматривая бумаги, и приказал ожидающему пилоту: "Funf Minuten sechsunddreissig Sekunden dritter Geschwindigkeit dem Backbordgetriebe!27"

Это были не слишком вдохновляющие последние слова, но у него не было возможности их дополнить, так как в следующее мгновение острый нож Кейна вонзился ему между ребер. Капитан странно зарычал и упал бы, но невидимые руки подхватили и опустили его.

Штурман, глядя прямо на него, наконец понял, что что-то произошло. Он открыл рот, чтобы закричать, но его горло было перерезано от уха до уха, и ни звука так и не вырвалось.

Пилот, собиравшийся нажать на кнопки, чтобы привести в действие левый ракетный отсек, остолбенел, увидев, что его рука зависла над рычагами управления и отказывается двигаться, словно парализованная. Окутанный полем невидимости, работающим на полную мощность, он не чувствовал ни захвата, который его удерживал, ни удара ножом, который его убивал.

Четверо американцев отключили свои устройства и с величайшим удовольствием сняли металлические капюшоны. На борту "Зигфрида" им больше нечего было бояться: двое других членов экипажа уже были ликвидированы в каютах внизу, и теперь, даже если бы вся Германия знала об их присутствии на борту пылевого корабля, еще не было придумано способа нападения на корабль в космосе.

Но они не обменялись ни единым словом. Пока "Зигфрид" шел к месту назначения, было много работы, которую необходимо было обязательно выполнить. Кейн устроился в кресле штурмана и, то и дело поглядывая на цифры первоначального курса, принялся набивать клавиши на бортовом вычислителе. Мэннинг склонился над управлением, продолжая интенсивное изучение, начатое еще за плечом немецкого пилота. А Взрывов расположился перед черным ящиком, прикрепленным к стене под большими часами и наглухо опечатанным печатью "Хакенкройц28".

Дуган остался без работы, и ему оставалось лишь опуститься на свободное сиденье и с тоской думать о Земле, находящейся в тысячах миль внизу. Он был здесь не в своей тарелке – впрочем, как и остальные. Никто из них никогда раньше не бывал в космосе; только Кейн имел теоретическое представление о ракетной навигации.

Поэтому они трудились, как заведенные, чтобы изменить курс корабля. Сделать все необходимые расчеты с самого начала было бы совершенно невозможно, но Кейн мог работать с уже проложенным курсом и таблицами поправок погибшего штурмана, внося небольшие изменения, которые могли означать жизнь для миллионов одних людей и смерть для миллионов других.

За пять минут до установленного контрольного времени Мэннинг с железным лицом выключил двигатели. Не должно быть никаких истекающих ракетных газов, которые могли бы помешать рассеиванию пыли. Внезапная тишина и невесомость были похожи на дурной сон. Дуган сглотнул, отлетел в угол, и его затошнило. Даже лицо Кейна выглядело зеленым при неизменном освещении рубки управления. Но Взрывов уже сломал печать со свастикой на черном ящике и между частыми взглядами на часы жадно смотрел на выключатель внутри него.

Когда секундная стрелка дошла до последнего деления, он схватился за пластиковую рукоятку и на сорок пятой секунде нажал на спуск. Мгновенно гнетущую тишину корабля разорвал приглушенный рев. Пыль – на самом деле не пыль, а очень мелкая крошка, достаточно тяжелая, чтобы ее не унесло ветром из земной атмосферы, – вылетала в космос через многочисленные сопла в корпусе "Зигфрида".

– Вот и все, – ровным голосом сказал Кейн.

Взрывов повернулся в кресле лицом к остальным, но не смотрел на них. Его глаза были устремлены вдаль, а зубы оскалены в свирепой ухмылке, когда он слушал ускользающий ураган смерти.

– Досталось сукиным сынамом, – пробормотал он про себя. – За Америку и за Россию!

Мэннинг ничего не ответил.

Они пережили десять минут невесомости, пока сбрасывали пыль, и подождали еще десять, прежде чем снова запустить двигатели и, не обращая внимания на тонкости навигации, направить корабль по большой дуге к Земле.

– Пройдет сорок часов, плюс-минус, прежде чем вещество войдет в атмосферу, – сказал Кейн. – Немцы поймут, что что-то не так, и очень скоро, я думаю, потому что все обсерватории будут следить за облаком. Нам лучше оставаться здесь.

Мэннинг пожал плечами. Кейн посмотрел на него с пониманием и сочувствием.

– У нас еще есть работа. К этому времени всеобщее восстание начнется в Америке и, возможно, перекинется на другие страны; это должно было стать последним усилием нашей организации, на случай если мы не сможем остановить корабль с пылью. А корабль взлетел… Давайте посмотрим, сможем ли мы поймать какие-нибудь трансляции.

Они так и сделали, разогнав корабль и выведя его на низкую, наспех рассчитанную орбиту. Поначалу об их работе никто не знал. Все новости были посвящены яростной волне восстаний в Америке; хотя об этом и не упоминалось, но, должно быть, это застигло тех немногих немцев, которые находились там в предчувствии бегства перед грядущей гибелью. Нападение на колонию Лонг-Айленд шло полным ходом, мосты были взорваны, а Ист-Ривер пылала от горящей нефти. Затем обезумевшие от отчаяния повстанцы пробрались на остров и захватили поселение. В эфире звучали рассказы очевидцев о зверствах против представителей господствующей расы. Немецкие лидеры обращали восстание в свою пользу, используя его для того, чтобы подготовить умы собственного народа к принятию свершившегося факта – уничтожения Америки.

Затем наступила пауза в выпуске новостей. Немецкая радиостанция передавала музыку…

Где-то там должны заседать на спешном совете властители, потрясенно глядя на отчеты астрономов. Приходилось принимать решения, когда уже ничего нельзя было изменить, потому что их будущее было таким же неизменным, как скорость и направление движения облака пыли в космосе.

Конечно, они должны были сделать это достоянием общественности, чтобы можно было предпринять попытку эвакуации. Германия XXI века – это нация моторов, колес и крыльев, и за полтора дня значительная часть населения может успеть покинуть пределы пылевого потока, который накроет Великую Германию от Рейнской области до Волги. Если исход будет организованным, по радио снова и снова говорили…

В первые несколько часов все прошло организованно и успешно, если верить отчетам. Но объявление о катастрофе в Германии донеслось до ушей за ее пределами, и весть об этом, как молния, пронеслась по всему миру, оповестив все народы о том, что наступил момент избавления. Через четыре часа после этого в эфир вышла американская станция, и слушатели на космическом корабле вздрогнули, услышав английские слова.

"Сообщается, что три или четыре тысячи беженцев с воздуха высадились на побережье Флориды. Местные революционные власти приняли меры для их приема..... Депеша из Франции сообщает, что колонна беженцев, насчитывающая около двадцати тысяч немцев, была накрыта и уничтожена, несмотря на противодействие бронетехники, в окрестностях Лиона… Аналогичные сообщения поступают из Италии…"

Передача была слабоватой, голос то и дело затихал, но он продолжал, с неистовым ликованием подсчитывая победы и массовые убийства. По всей Земле люди раскапывали оружие, пролежавшее сто лет, а когда его не хватало, брали косы и топоры, палки и камни и выходили навстречу бегущим немцам. В ответ немецкие военные обрушили на восставшие народы весь свой арсенал атомного и прочего оружия. Но мир был обезумевшим от крови и свободы. Что, если на каждого немца будет приходиться десять бывших рабов? Скоро немцев больше не останется…

Стали слышны другие радиостанции, бормочущие на странных языках, на которых не говорили в эфире уже столетие, но все они несли одно и то же слово ненависти и хаоса, прославляя себя рассказами о кровавых расправах, с которыми они перекликались друг с другом по всей Земле.

Под предводительством вождей, пришедших к власти на крыльях гнева, или вообще без вождей, орды хлынули даже через границы Рейха на обреченную территорию. Те немецкие радиостанции, которые еще работали, своими неистовыми и противоречивыми попытками направить поток эвакуирующихся демонстрировали отчаянную панику и растерянность, охватившие немецких жителей в их последний час. Возможно, когда-то они были народом крови и железа, но если так, то уже не являлись им после столетия безопасности и мирного процветания за неприступными стенами; и беженцы, спасающиеся теперь бегством из-под этой защиты, были похожи на жирных прирученных кроликов, выбежавших из горящего загона и павших испуганными и ничего не понимающими жертвами когтей, клыков и первобытной дикости необузданной природы. Германия сеяла ветер в течение ста лет, и поднявшаяся буря не скоро утихнет.

Время от времени в течение бдения в космическом корабле Кейн отрывался от трансляций, чтобы попытаться связаться с секретным передатчиком в районе Нью-Йорка. Наконец, через тридцать часов после того, как пыль начала свой путь, он вышел на связь и поговорил со знакомым лидером подполья.

– Это не в наших силах, – коротко сообщил тот с Земли. – Поначалу мы добились определенных успехов в организации восстания. Мы все еще пытаемся повлиять на толпу в сторону элементарной благоразумности, но это неблагодарная и даже опасная работа. Люди идут за демагогами, появившимися из ниоткуда, за тем, кто обещает побольше убийств. Думаю, в некоторых местах они даже воюют друг с другом…

– Анархия, – оцепенело произнес Кейн. – Новый Темный век…

– А чего еще вы ожидали? – презрительно спросил Взрывов. – Уж не того ли, что люди, так долго находившиеся в рабстве, как только обретут свободу, сразу же приступят к созданию упорядоченного самоуправления? Темные века были повсюду, кроме Германии, в течение последнего столетия; вы же не полагаете, что из-за падения Германии весь остальной мир снова вдруг сделается цивилизованным?

– Нет… Но я, должно быть, надеялся на это; думаю, мы все надеялись. Похоже, ты единственный реалист, которого я знаю, Игорь.

Кейн расправил плечи.

– Мы вполне можем приземлиться. Может быть, еще есть шанс вынести из этого бардака что-то приличное, когда дым рассеется. В любом случае, я бы предпочел попасть в самую гущу событий, а не сидеть здесь и слушать дальше. Нам больше нечего бояться немцев.

Мэннинг, долго сидевший в молчаливой задумчивости за пультом управления, резко поднял голову.

– Прежде чем мы начнем снижение, – сказал он, – я хотел бы попросить вас об одном одолжении.

Мэннинг мрачно улыбнулся.

– Как бы то ни было, мне нужен один из тех аварийных глайдеров, которые мы видели, когда прятались здесь внизу. Вы собираетесь приземлиться в Америке, я полагаю, но перед этим я хотел бы, чтобы вы немного отклонились от своего пути и сбросили меня на одном из них над Германией. Не знаю, захочет ли Эдди лететь со мной…

– Черт, за кого ты меня принимаешь? – обиженно спросил Дуган. – Может, ты и сошел с ума, но я готов рискнуть.

– По-моему, вы оба просто спятили, – сказал Кейн. – Если немцы вас не достали, то пыль точно доберется.

– Это риск, все верно… Но я думал о том, почему машина времени Кала исчезла там, в Шварцвальде. Она питалась от обычных аккумуляторных батарей, и когда он входил в нее и оставлял включенной, она быстро их исчерпывала. Но при стремительном процессе генерации поляризация может остановить ток в батарее до того, как заряд закончится, а после того, как она немного отдохнет, она отдаст еще немного. Думаю, именно это и произошло. Мы оставили выключатель замкнутым, и когда батареи деполяризовались, они дали еще один толчок. Таким образом, путешестие во времени продолжилось – и снова в будущее. Возможно, не очень далеко. Может быть, всего на пару дней.

– Значит, вы думаете, что она может быть и сейчас там. И если это так?

– У этих глайдеров есть вспомогательный двигатель, работающий от аккумулятора, не так ли? Если мы приземлимся рядом с машиной, то сможем снова запустить ее и вернуться в свое время или на несколько лет раньше.

– Я не виню тебя за то, что ты хочешь это сделать, но…

– Дело не только в этом.

Глаза Мэннинга встретились с глазами Кейна и замерли в напряжении. Он помедлил и спросил:

– Не лучше ли было бы, Кейн, если бы последние сто лет истории никогда не происходили?

Кейн уставился на него, сначала безучастно, а затем с растущим пониманием.

– Но… это невозможно, – заикаясь, произнес он. – Парадокс.

– Парадоксы – это профессиональная болезнь путешественников во времени, как я полагаю. Я не знаю, что мы сможем сделать, если вернемся. Нам придется быть осторожными, иначе мы можем оказаться в камере с мягкой обивкой. Мы не можем надеяться предотвратить развитие атомной энергии – это неизбежно с развитием прогресса, – но мы могли бы вовремя предостеречь Америку и гарантировать, что опередим немцев.

Кейн тихо произнес:

– Это правда, что наш мир свернул с истинного пути. То, что вы предлагаете, Мэннинг, совершенно немыслимо, но все же возможно – возможно, это экспериментальный вариант развития событий. В любом случае, я помогу вам подготовить глайдер.

– Не хотите ли вы отправиться с нами?

Кейн покачал головой.

– Независимо от того, реален этот мир или нет, я принадлежу ему. И без этого хватает парадоксов.

Сначала глайдер как камень падал с огромной высоты; затем крылья стали находить опору, и он снижался, совершая огромные виражи, которые в тропосфере превратились наконец в затяжное круговое скольжение над Шварцвальдом. Воздух над Германией был пуст; за несколько часов до прихода пыли все, кто мог управлять воздушным транспортом, покинули страну. Но дороги, от огромных автобанов до самых узких проселочных дорог, были забиты транспортом, зажатым и переполненным страхом.

Мэннинг напрягал глаза в поисках ориентиров, пока они снижались; он хотел поберечь батареи в планере.

– Скажи, – обеспокоенно заметил Дуган, – если мы найдем эту штуку, как далеко ты собираешься вернуться?

– Ммм… скажем, 1935 год. Нам нужно несколько лет, чтобы успеть кое-что сделать, если мы хотим изменить историю.

– Мы можем встретиться с самими собой! – озвучил свои опасения Дуган.

Мэннинг усмехнулся.

– Мы должны суметь разминуться. Мы ведь знаем, где мы находились в тот момент, не так ли?

Дуган переварил это, а затем выдвинул другую проблему:

– Если мы вернемся в 1935 год, мне тогда исполнится всего тридцать, прежде чем начнется война. Что они будут делать, если двое одинаковых парней одновременно попытаются записаться в армию, причем так, что через четыре года они пропадут без вести?

– Может, и не будет никакой войны.

– Хотите поспорить?

– Нет, – подумав ответил Мэннинг. Но через мгновение его лицо озарилось, когда он узнал всего в паре миль большую поляну на плато, где останавливались путешественники во времени.

Через несколько минут он опустил планер на поляну. С высоты было видно солнце, но здесь только разгорался серый рассвет. Там, где прошел лесной пожар, деревья подняли к свету черные безжизненные руки, но те, что еще зеленели, встречали утро прохладным ароматом душистого и бодрящего дыхание бальзама и песнями птиц, не ведая о смертельном дожде, падающем из космоса, чтобы уничтожить все живое на этой земле.

Они вылезли из планера и замерли, потому что в тот же миг увидели две длинные черные машины, одна из которых с изображением государственной свастики на гладком боку была припаркована под деревьями, и людей в форме, которые поспешно встали вокруг машин и подняли винтовки.

– Включите невидимость и бегите в лес! – приказал Мэннинг.

Солдаты несколько секунд смотрели на то место, где скрылись прибывшие откуда-то с неба, затем сделали бессмысленный залп по глайдеру и в панике сгрудились в кучу.

Оба американца были одеты в выданные им Кейном комбинезоны, но засунули капюшоны за пояс. Мэннинг споткнулся, не видя своих ног, и остановился на опушке леса, чтобы натянуть капюшон на голову. Когда он это сделал, то увидел в нескольких ярдах от себя Дугана, который делал то же самое.

– У кого-то возникла та же идея, что и у нас! – воскликнул Мэннинг. – Может быть, Кал убедил их, или… Нам лучше побыстрее добраться до места!

Они бросились через очищенный от огня лес к своей цели. Сзади раздался голос, предупреждающий кого-то впереди: "Hutet euch! Zwei Unsichtbare!29"

И тут они увидели среди деревьев кубическую громаду машины времени. Ее люк был открыт, а вокруг стоял отряд солдат, которые трясущимися руками сжимали оружие и с опаской озирались по сторонам.

– Не обращайте на них внимания! – вздохнул Мэннинг. – Там кто-то внутри…

Слова замерли на его губах. В дверях путешественника появился крупный мужчина в гражданской одежде. Его лицо было скрыто под капюшоном, точно таким же, как у них, в руках был автомат, и он смотрел прямо на них.

– Швинцог! – узнал Мэннинг мускулистую фигуру.

– Sie kennen mich? Aber naturlich30 – вы два других путешественника во времени!

Дуло автомата двинулось по дуге в их сторону.

– Снимите маски, пожалуйста. Я хочу быть уверен, что это действительно вы пришли меня проводить.

Мэннинг колебался, обуреваемый самоубийственным порывом броситься в атаку на автомат и покончить с этим. Но отчаяние сковало его. Он мрачно подумал: "Время, в конце концов, непреложно, и что-то должно было помешать нам изменить то, что уже произошло. Фаталисты правы". Он склонил голову и сбросил проволочный капюшон, после чего перестал видеть и его, и свои руки. Он все больше ощущал себя призраком, бессильным изменить реальность.

– Теперь приборы невидимости, – приказал Швинцог. – Бросайте их перед собой.

Когда Мэннинг и Дуган стали видимыми, окружившие их солдаты с вытаращенными глазами вскинули винтовки, взяв их на прицел.

Швинцог откинул капюшон и бросил на них удовлетворенный взгляд.

– Хорошо, что вы нашлись… хотя я не особенно беспокоился о вас, и, как я понимаю, вы не знаете принципа работы цейтфахрера. К тому же вы привезли мне еще два образца устройства невидимости, которые пригодятся для изучения немецким ученым четырехлетней давности – еще до того, как они были изобретены в Америке.

Он усмехнулся при этой фразе.

– Теперь вы сами понимаете, что фиаско Германии, этой ужасающей катастрофы, спровоцированная американской коварностью, никогда не произойдет. Я позабочусь о том, чтобы теперь это стало лишь иллюзией того, что могло бы быть… Что же касается вашей дальнейшей судьбы, то это почти метафизическая проблема… Думаю, я поручу ее решение герру доктору Калю, когда будут решены более насущные дела.

– Что вы собираетесь предпринять? – раздался слабый дрожащий голос.

В проеме машины времени появилась сгорбленная фигура Кала. Он подслеповато моргал на свету; его козлиная бородка была растрёпана, а лицо подёргивалось. Позади него массивные плечи Вольфганга загораживали дверной проем; на нем была немецкая униформа двадцать первого века и выражение довольства, которое свидетельствовало о том, что он, по крайней мере, нашел свое место в мире будущего.

Швинцог полуобернулся.

– Что я буду делать, это только мое личное дело, – отрывисто сказал он. – А вы воздержитесь от ненужных вопросов. Цейтфарер готов?

– Он готов к перемещению на четыре года, которое, как вы мне сказали, будет лишь испытанием, прежде чем мы вернемся, как вы обещали, в двадцатый век и используем знания этой эпохи, чтобы удержать Германию от завоевания мира…

– Конечно, – спокойно ответил Швинцог. – Именно так мы и поступим.

– Вы лжете! – Кал уставился на него, сжимая кулаки. – Я слышал, что вы сказали американцам.

Швинцог пожал плечами.

– Ну хорошо, я лгу. – презрительно посмотрел он на маленького физика. – Не навлекайте на себя вновь наказания за упрямство. Вы заслужили благодарность рейха, и я позабочусь о том, чтобы вы были вознаграждены, если будете благоразумны…

Ученого начало трясти.

– Мне нужна только одна награда. Я хочу, чтобы Германия была избавлена от проклятия мировой империи! От ненависти всей Земли, которая чуть не уничтожила нашу страну в мое время и уничтожает ее сейчас! Лучше пусть мы, немцы, будем угнетенными, чем пожинать урожай ненависти угнетателя!

Губы Швинцога скривились.

– Герр доктор сошел с ума. Мне придется самому управлять Цайтфарером… Мюллер!

Высокий Вольфганг сделал шаг в сторону и протянул руку, чтобы остановить бросившегося в дверной проем Кала и заставить старика, шатаясь, растянуться у ног Швинцога.

– Вы собираетесь уйти без нас? – насмешливо поинтересовался гестаповец. – Для этого было бы справедливо оставить вас здесь – но не бойтесь. Вы еще пригодитесь. А сейчас у нас больше нет времени на…

С невероятным приливом сил Кал вскочил на ноги и с животным криком бросился на Швинцога. Здоровяк, застывший в небрежной позе, отшатнулся назад и упал, хватаясь руками за землю; его голова ударилась о металлическую оболочку "путешественника во времени". Кал освободился и, покачиваясь, поднялся на ноги, в его руках оказался автомат; он взмахнул им вверх и выпустил очередь по извилистой дуге. Вольфганг, застигнутый на полпути, рухнул на землю и покатился, а немецкие солдаты разбежались в разные стороны, сделав несколько выстрелов, которые были направлены скорее в сторону Швинцога, чем в Кала. Один из них оказался слишком медлительным и упал на краю несгоревших зарослей, еще несколько человек с воплями бросились бежать.

Доктор Кал продолжал сыпать пулями в кусты еще несколько секунд после того, как целей больше не осталось; потом он замер, тяжело дыша и глядя на распростертые на выжженном дерне тела.

Одно из тел неторопливо поднялось на ноги и оказалось лицом к лицу с Калом. Это был Мэннинг. Охвативший его панический паралич резко прошел, когда он увидел, как падает Швинцог, и он бросился навстречу автоматной очереди.

Он холодно сказал:

– Отличная работа, герр доктор. Теперь мы сможем вернуться в наш собственный век.

Кал не ответил и, казалось, даже ничего не услышал. Дуло оружия, которое он держал в руках, было направлено на грудь Мэннинга, а глаза поверх него горели безумием.

– Мы должны вернуться и осуществить ваш план, – мягко призвал Мэннинг.

Разговаривая, он не спеша шел к оружию. Он не осмеливался взглянуть в сторону, чтобы увидеть, что случилось с Дуганом, и даже выражение лица не выдавало его отчаянного стремления воспользоваться моментом – пока Кал не сошел с ума или пока немцы там, в кустах, не собрались с мыслями.

– Ты американец, – нахмурился Кал. – Один из тех, кто нас ненавидит. Какое у нас с тобой может быть дело?

– Я помогу вам, – сказал Мэннинг. – Ваш план хорош. Германия и весь мир будут почитать ваше имя, когда поймут.

Он остановился, почти касаясь дула автомата. Через мгновение он готов был схватить его.

– Я не знаю… – начал Кал, заморгав. Затем его глаза непонимающе расширились: что-то дернуло Мэннинга за рукав, и откуда-то из зарослей донесся винтовочный треск. Герр доктор рухнул на землю.

Из-за его спины появился Дуган, выпрямился и, не говоря ни слова, бросился к двери "путешественника во времени". Мэннинг последовал за ним, увернувшись от очередной пули, выпущенной из леса. Он захлопнул дверь.

– Зачем ты так рисковал? – с горечью спросил Дуган. – Я все равно подкрадывался к нему сзади.

Мэннинг не ответил. Он разглядывал покрытый аппаратурой стол, не решаясь разобраться в сложной ситуации.

Снаружи послышался непрерывный треск винтовок. Металлический корпус аппарата зазвенел, и от деревянной двери полетели щепки, когда пули пролетали сквозь нее и рикошетили внутри. Мэннинг разинул рот и быстрым движением запястья замкнул пусковой переключатель.

Наступила тишина.

Дуган с опаской выглянул через разбитую дверную панель.

– Пожара не было, – почти без удивления сказал он. – Деревья зеленые.

Мэннинг напряженно склонился над столом.

– На четыре года назад, – кивнул он. – Теперь, если я только смогу выяснить, сколько энергии это заняло…

Через полчаса для них наступил 1935 год, в воздухе витала первая осенняя прохлада.

– Жаль, что мы потеряли устройства невидимости, – огорчился Мэннинг. – Теперь ничто не докажет, что мы путешествовали во времени, кроме самой машины времени, а её мы вряд ли сможем взять с собой в Америку… А Кал и Вольфганг создают еще один парадокс, о котором мы не подумали. Они умерли во времени, которого никогда не будет.

– Черт возьми, да что там еще за парадокс, – сказал Дуган. – У нас и так полно работы, чтобы еще о них беспокоиться.

С сожалением они разбили механизм машины времени, чтобы она не попала в другие руки, жаждущие переделать историю, и отправились в путь пешком, имея все шансы добраться до швейцарской границы к рассвету.

1949 год