Читать книгу Заложники будущего - - Страница 7

Если все присутствующие останутся на своих местах и воздержатся от столпотворения на трибуне, я сделаю весьма откровенное признание. Я очень близко знаком с великим путешественником во времени Николасом Дуди.

Я не собираюсь пополнять список псевдо-дудистских баек и легенд, которые постоянно вливаются в уши неискушенных людей в пульмановских вагонах, клубах, кафе и частных салонах и которые, несомненно, довели бесчисленное множество людей до психического расстройства и камер с мягкими стенами. Я также не стремлюсь подтвердить ни одно из двух преобладающих представлений об изобретателе машины времени: первое – что он полусумасшедший молодой гений, полезность изобретения которого сведена на нет непреложными законами времени; второе – что он безумный эгоист, человеконенавистник, антисоциальный негодяй, намеренно утаивающий от человеческой расы дар неизмеримой ценности.

В действительности Ник Дуди – высокий, крепко скроенный, темноволосый молодой человек двадцати семи лет, напоминающий нечто среднее между чемпионом по теннису и морским офицером. Он симпатичен, дружелюбен и совсем не склонен к соперничеству, даже в том, что касается его замечательного изобретения, которое, по его собственному признанию, является результатом чистой случайности, а не тщательно продуманных исследований. По его словам, практически любой житель Америки двадцатого века мог бы сделать это таким же образом; необходимые материалы доступны буквально каждому. Сама машина обладает всей простотой первых сырых начал любой новой науки; именно отсутствие сложности делает ее такой загадкой для среднего физика-эйнштейновца. Но если бы его разобрали или собрали на ваших глазах, на глазах вашей жены или человека с другой стороны улицы, вы бы удивились, почему не додумались до этого сами.

Что касается распространенных взглядов на Дуди, то первое из них – это ложь, а второе – пустословие. Изобретатель не строит никаких мистических идей о неизменности прошлого или неизбежной предопределенности будущего; его машина дает столько же возможностей для управления четвертым измерением времени, сколько обычные средства для управления обычными тремя. Однако Дуди не питает иллюзий относительно того, что раскрыть секрет машины времени – его священный долг перед человечеством; он считает, что человечество вполне справляется со своим мироустройством в трех пространственных измерениях, а добавление четвертого лишь усложнит современную жизнь до такой степени, что нервные срывы станут таким же обычным делом, как лоснящиеся пятнышки на брюках из синей саржи.

Будучи вполне обычным молодым парнем с тягой к приключениям, он использует машину времени исключительно для небольших путешествий в прошлые или будущие эпохи, не преследуя никаких целей, кроме простого развлечения. В процессе этих путешествий, как и следовало ожидать, он увидел и сделал много такого, что по своей невероятности превосходит самые смелые выдумки писателей-фантастов.

Возможно, что, обнародовав содержание разговора, который я вел с Дуди несколько дней назад – а точнее, вечером 20 ноября 1976 года, – мне удастся заставить замолчать нескольких макаронников-критиков, которые громко и яростно настаивали на том, чтобы он передал принцип путешествий во времени американскому правительству.

– Джонни, – заметил Дуди, беседуя со мной тет-а-тет за отличным ужином, который был подан в "Изысканном ресторане Элберта" – или это слово звучит как "Элегантный"? Возможно, вы знаете это место – оно находится на Бродвее, одно из самых достойных и популярных кафе старого Нью-Йорка, открывшееся в 1953 году. – Джонни, тебе когда-нибудь было трудно доказать, что ты настоящий мужчина?

– Даже когда я пошел на службу в армию, – ответил я, опираясь локтями на скатерть и откровенно удивляясь. – А что?

Дуди усмехнулся, сверкнув двумя третями безупречного набора ровных белых зубов.

– Понимаешь, Джонни, когда-то давно, когда этого еще не было, я предстал перед судом по вопросу о том, являюсь я человеком или нет, и на волоске висела не только моя жизнь, но и моя репутация. Я сам осуществлял свою защиту, насколько это было возможно, и я проиграл процесс.

– Так! – воскликнул я, приподняв бровь. – И что же они доказали, что вы – отпрыск шимпанзе?

– Нет, не совсем, – ответил Дуди, улыбаясь, правда, довольно задумчиво, в свойственной только ему диковинной манере смотреть мимо собеседника в далекие, тусклые дали времени. – Знаете, я не уверен, что в конце концов проиграл это дело. Ситуация накалялась, и я не стал затягивать с выходом из игры. Возможно, мой последний аргумент решил дело в пользу обвинения, хотя присяжные уже вынесли вердикт о виновности – виновности в том, что я выдавал себя за человека, а это преступление в те далекие времена каралось смертью. Мне бы хотелось вернуться в ту эпоху и все выяснить, но мой маленький гаджет практически не обладает избирательностью на таких экстремальных диапазонах. Я даже не могу быть уверен, что попаду в нужное тысячелетие. Для этого понадобился бы гораздо более тонкий и сложный прибор, с источником питания, превосходящим две мои батарейки, и еще куча всякой всячины, которую я не удосужился разработать и никогда не смогу. Впрочем, это все неважно, главное, что этот мой маленький опыт заставил меня задуматься.

– Интересно… в какую сторону? – спросил я, прекрасно понимая, что узнаю историю в свое время от Дуди.

– А, это секрет, – весело отмахнулся он. – А если серьезно, Джонни, я расскажу тебе эту историю, и мы посмотрим, не приведет ли она к некоторым догадкам с твоей стороны – причем не слишком приятным. Вызови официанта и закажи еще шампанского, Джонни, чтобы они не вздумали устроить нам почтительно-крепкие проводы; а я расскажу тебе все начистоту.

Похоже, что Дуди, отправляясь в свое последнее сафари в темные глубины неизведанных эпох, решил попробовать совершить более длительный прыжок во времени, чем когда-либо прежде. Случилось так, что во время предыдущей экскурсии в один из странных уголков хронологии он имел интригующую беседу с одним знатоком того времени, которого звали, как я понял, Руднуу Какой-то Там – фамилия ставится первой – и который принадлежал к периоду, который Дуди оценил в районе 13 000 лет н. э. (У них не было системы дат, совместимой с нашей, а их записи о старших цивилизациях индоевропейского и неоевропейского циклов были неполными и ненадежными). Этот человек, который был чем-то вроде философа и историка, а также важным членом технократического правительства своей эпохи, откровенно беспокоился о будущем человеческой расы.

Во времена Руднуу, через одиннадцать тысяч лет после нашей эры, цивилизация машин продвинулась на Земле так далеко, что у людей больше не было необходимости трудиться ни мускулами, ни разумом. Короче говоря, наконец-то появилось всемирное общество изобилия; и, как и положено любой культуре, которая исключает естественный отбор, позволяя выжить каждому, человечество стремительно катилось в пропасть.

Конечно, в этом нет ничего принципиально нового; да это никогда и не было новостью. Это старый, добрый круговорот человечества – трудности, изобретательность, цивилизация, легкость, вырождение, снова трудности.

Но в четырнадцатом тысячелетии уровень механического усовершенствования жизни поднялся до такой высоты, что неизбежный крах должен быть более чем катастрофическим. Ученый-лидер верил, что он будет окончательным; что человечество последует за множеством других доминантных видов в долгое забвение вымирания. Бесконтрольная, болезненная мутация без применения системы отбора уводила человечество в бездонную трясину физического и психического разложения.

Ученому Руднуу хватало любопытства – качества, почти неслыханного в его время, – чтобы с легкой тоской гадать, какая разумная раса унаследует Землю, когда человек исчезнет. Какой бы ни была эта будущая раса, она должна была развиться из одной из двух определенных групп: либо из немногих выживших диких видов, которые благодаря упорству и хитрости держались на окраинах человеческой цивилизации, либо из прирученных животных, которых человек продолжал выращивать в течение всех этих веков в качестве домашних животных или слуг, таких как собаки, кошки и некоторые виды обезьян.

Даже сейчас представители этих сообществ были гораздо лучше приспособлены для властвования, чем загнивающее человечество. Свирепые, быстрые и ловкие дикие существа выросли, движимые борьбой за жизнь в незаметных расщелинах и укромных уголках мира, монополизированного человеком; сильные, зоркие и умные звери стали похожи на людей, выведенных за сотни веков для физического и умственного усовершенствования. Новые сильные расы, которым не хватало лишь умелых рук и орудий из камня и металла, чтобы вытеснить человека с Земли и присвоить ее себе.

– Итак, – сказал Руднуу, с грустью, но и без горечи, пожав плечами, – конец близок.

Результатом изложения ученым своих взглядов стало то, что Ник Дуди в гостиничном номере в Бруклине серым вечером 1976 года задал простую настройку своему маленькому несуразному прибору и замкнул его единственный выключатель. В тот же миг его трехмерное существо в пространстве перестало существовать; его четырехмерный аналог, зыбкий, фантастический и нереальный по человеческим меркам, унесся вдоль мировой линии Земли, мчась все быстрее и быстрее, как мимолетный фантом, сквозь взлеты империй и падения народов, мимо рождений и гибели четырехсот поколений, чтобы окончательно остановиться в точке на двадцать тысяч лет в нашем будущем – на девять тысяч лет позже дня мрачного пророчества друга Дуди.

Хотя человек не осознает полета во времени, ощущение, когда искусственное течение через четвертое измерение вновь погружается в обычное пространство, вызывает невыразимое облегчение. Задыхаясь и испытывая головокружение, Дуди опустился на тяжелый ковер из мха и некоторое время переводил дыхание, а его взгляд сфокусировался на этом неизвестном мире будущего.

То, что до этого было размытой золотисто-зеленой дымкой, превратилось в освещенную солнцем летнюю зелень огромного леса – леса, который был делом веков. Гигантские деревья с раскидистыми сучьями и скрученными корнями, надежно вцепившимися в землю, со всех сторон подпирали зеленый, покрытый листьями потолок над головой, закрывая обзор; твердая, прочная поверхность, на которую опиралась его спина, но от которой теперь болели позвоночник и лопатки, представляла собой грубую кору массивного ствола с шишковатыми ветвями старого дуба.

С легким головокружением Дуди поднялся на ноги и огляделся вокруг. Во всех направлениях не было видно ничего, кроме первобытного леса, и лишь песнь насекомых будоражила знойный воздух летнего полудня. Когда он выключил переключатель, уже стояла осень, но это ничего не значило. Тем не менее – если только линии мира не запутались до немыслимых пределов – он все еще должен быть на Лонг-Айленде. Но если это и был Лонг-Айленд, то стоимость недвижимости здесь явно резко упала с конца двадцатого века, не говоря уже о более близких к Руднуу временах, когда от Катскиллов до Саскуэханны простирался великий мир-город.

– Ну что ж! – заметил Дуди, вздохнув. – Значит, старина все-таки был прав, и человеческая раса оплатила свои вексели.

В это было легко поверить, находясь в девственном лесу, не видя никаких следов человеческой жизни и зная то, что знал Дуди. Он покачал головой, чтобы избавиться от чувства безысходности; он предпочитал думать, что человечество сделано из более прочного материала.

Быстро и эффективно он убедился, что снаряжение, которое он всегда брал с собой в такие экспедиции, – фотоаппарат, фонарик, походный топор и автоматический пистолет – все еще с ним и готово к использованию. Кроме того, он нащупал специальный внутренний карман, куда на случай непредвиденных обстоятельств обычно клал обыкновенный консервированный ананас – но только не какой-нибудь гавайский.

Поразмыслив, он отстегнул маленький топор с острыми гранями, чтобы прокладывать тропу при дальнейших исследованиях этого леса. Если он не сможет найти свое первоначальное местоположение, чтобы вернуться в свое время, то может оказаться в любом из множества неприятных мест – под колесами автомобиля или в чьем-нибудь будуаре.

Дуди зашагал по пологому склону, поросшему деревьями, со смутной мыслью в конце концов добраться до берега океана, до которого отсюда было совсем недалеко. Под его ногами то и дело громко хрустели опавшие листья, а птицы испуганно щебетали и беспорядочно порхали на ветвях, где дремали в тенистой жаре; но по мере того как он шел, возможно, потому, что сам был порождением высокоразвитой цивилизации, он не мог избавиться от иллюзии, что весь этот приятный лес – всего лишь обширный городской парк, и не мог подавить чувство вины, когда, проходя мимо, вырубал на стволе дерева пару сверкающих щепок. Объективно он отметил, что лес был полностью лишен таких привычных, но раздражающих деталей, как непролазный подлесок, ядовитый орех и плющ, колючие деревья и кусты; высокие, изящные папоротники и лиственные кустарники придавали ему почти ухоженный вид. Конечно, вся Земля была очищена от такой бесполезной и хлопотной флоры много тысяч лет назад, планета была превращена наукой в Эдем на радость угасающей, утопающей в роскоши человеческой расе, которой, судя по всему, больше не было.

И все же Дуди поспешно оглянулся, когда, уже собираясь рубануть по прямому, круглому стволу особенно красивой норвежской ели, услышал, как в ближайших кустах хрустнула ветка. Его подсознание ожидало увидеть разгневанного сотрудника парковой охраны, а затем его прищучат за незаконное проникновение, вандализм и массовое уничтожение общественного имущества; но полдюжины воинственных полуобнаженных фигур, быстрой рысью приближавшихся к нему, не походили на полицейских, которым когда-либо доводилось арестовывать Дуди.

Это были невысокие, но хорошо сложенные и мускулистые фигуры, одетые в одежду, которая, даже будучи новой, была довольно скромной, но тем не менее давала понять Дуди, что их народ изобрел – или до сих пор сохранил – ткацкий станок и умение ткать. Что еще более важно, они держали в руках копья и ножи, явно сделанные из сверкающей бронзы. А это, в свою очередь, означало огромный исторический прогресс, связанный с использованием дерева, камня, металла, или столь же долгую историю вырождения.

Но эти люди не были похожи на вырожденцев; они больше напоминали идеалистическую концепцию благородного дикаря. Конечно, эта версия была фантастической: даже девять тысяч лет вряд ли смогли бы уничтожить разложение, упадок, полное разложение ума и тела, которыми была отмечена машинная цивилизация Руднуу. Должно быть, это какой-то новый вид – но откуда?

Предводитель маленькой группы, мощный, коренастый парень с гривой всклокоченных рыжевато-коричневых волос, которые, сливаясь с огромной бородой, спадали на мощные мускулистые плечи, протиснулся вперед, чтобы подойти к Дуди, который стоял, расправив плечи и надменно подняв голову, ожидая со спокойствием, которое, как он надеялся, было впечатляющим – указательный палец его правой руки тем временем напряженно сжимал курок заряженного автоматического пистолета, лежавшего в кармане с дулом, направленным на дикаря. Тот может попытаться использовать острое бронзовое копье в своей волосатой руке, что докажет, что он посчитал Дуди неудачником из числа приезжих богов; но одно прикосновение пальца – и Дуди выпустит три разрывные пули 45-го калибра в этого грозного на вид верзилу, и тот, по крайней мере, заявит о себе как об очень опасном порождении дьявола!

Вождь варваров остановился перед высоким незнакомцем, полуприседая и глядя на него; он неуверенно покачивался, а затем медленно опустился на колени в траву у его обутых в сандалии ног, склонив лохматую голову в знак внезапного смирения.

Следующее его движение поразило даже Дуди, имевшего опыт богопочитания еще в ледяном плейстоцене. Осторожно опустившись на колени, дикарь положил на землю перед неподвижным Дуди свое длиннолезвийное копье, а рядом с ним – широколезвийный кинжал из кованой бронзы.

Очевидно, эти люди серьезно относились к своим богам; угрюмые и в то же время потрясенные, шестеро оставшихся охотников один за другим продвигались вперед, чтобы поклониться и снять с себя оружие. Когда импровизированная процедура разоружения была завершена, на земле у ног Дуди лежала груда копий, кинжалов, коротких бронзовых мечей с листовидным лезвием, а также пара тяжелых топоров с каменными наконечниками. Он не был уверен в своей роли в этом маленьком ритуале; если они ожидали, что он унесет все это, то, он боялся, что не справится с этой задачей.

Вождь встал, поднял над головой обе мозолистые руки ладонями наружу – старый, старый жест миролюбия – и заговорил голосом, который звучал хрипловато-трепетно, на гортанном односложном языке.

– Для меня это все словно санскрит, старина, – сказал Дуди, полушутливо покачивая головой, осознавая всю нелепость своего положения – анахроничного путешественника из забытого прошлого, принимающего божественное поклонение от необразованных детей далекого будущего на этой маленькой, затененной листьями лесной полянке. Но мгновением позже он был потрясен и шокирован, когда дикарь, видимо, неправильно истолковав его простой жест отрицания, судорожно бросился на землю и вдавил свое бородатое лицо в мягкую листву, его руки и тело дрожали от ужаса. Было совершенно очевидно, что он счел таинственного аватара отвергающим его почтение и полагал, что ему грозит мгновенная гибель.

В этот момент Дуди вспомнил о предмете, о котором должен был вспомнить чуть раньше, – об удобном маленьком телепатическом механизме, который Руднуу еще в четырнадцатом тысячелетии назвал "переводчиком" и который и сейчас лежал у Дуди во внутреннем кармане пальто. Поспешно нащупав плоский маленький цилиндрик устройства, он развернул три тонкие серебристые алюминиевые решетчатые пластины, похожие на наушники радиогарнитуры, и водрузил их себе на голову, по бокам и сзади; Вибрация, издаваемая аппаратом, который получал энергию от пульсации вен на висках, на которые он давил, настолько усиливала языковые центры человеческого мозга, что, немного сосредоточившись, Дуди мог обращаться к дикарям на их собственном наречии, и их слова, доходя до его ушей, преобразовывались его мозгом в английские термины и фразы.

В данный момент он страстно желал иметь универсальный прибор-телепат, который позволил бы ему читать мысли своих новых знакомых – приобретение, которое могло бы оказаться очень полезным. Однако нельзя иметь все.

– А-пунай-встань, – приказал Дуди внушительным голосом. Благодаря соединению его разума с лингвистическими центрами мозга слушателей инопланетные слова легко сорвались с его губ. – Я не причиню никому из вас вреда.

Трепеща и испытывая неловкость, семеро коленопреклоненных воинов поднялись на ноги и встали перед Дуди в полном безмолвии – полдюжины свирепых, могучих лесных охотников, любой из которых мог бы практически разорвать на части человека двадцатого века, окажись тот рядом. Однако их взгляды были устремлены куда-то в сторону, и они суетились перед ним, как маленькие мальчики, которых в школе поймали за стрельбой плевательными шариками. Дуди был очень удивлен, хотя вполне обрадован. У большинства примитивных рас есть хотя бы доля здорового сомнения в отношении своих богов – достаточная, чтобы с некоторой опаской принимать в свои ряды любого, кто выдает себя за такового.

– Бери свое оружие без страха, – ободряюще сказал он, а затем добавил, как будто по вдохновению:

– Мне оно совершенно не нужно, у меня есть средства для расправы с врагами куда более сильные.

Вождь дикарей нерешительно сделал шаг вперед, его плечи ссутулились, словно для того, чтобы принять удар, и снова опустился на колени, чтобы дрожащими пальцами пошарить в куче оружия.

– Мы знаем это, о человек, – испуганно забормотал тот, опустив глаза в землю. – Мы знаем, что твоя молния поражает насмерть, кого пожелаешь.

Дуди и сам был немного поражен молнией; его челюсть отпала, когда он уставился на семь крепких, смиренно склонившихся фигур перед ним. "Человек", – так назвал его дикарь! Если они не считали его богом, то почему подчинялись ему?

Он заговорил твердым, уверенным голосом, не решаясь наводить справки, боясь выдать отсутствие божественного всеведения – один из главных недостатков божества у примитивных народов:

– Вы должны немедленно отвести меня в свою деревню.

Поскольку переводчик подсказал ему, что у них есть слово, обозначающее деревню, он с уверенностью понял, что у них должны быть деревни.

– Незамедлительно, о человек.

Вождь повторил этот загадочный термин, который он произнес так, словно это был почетный титул.

– Мы отведем тебя к Кувурне, и ты поговоришь с ним.

– Кто такой Кувурна? – спросил Дуди, не сумев на этот раз удержаться от вопроса. – Ваш верховный король?

Глаза варвара широко раскрылись в явном удивлении, которое он с такой же очевидностью постарался скрыть. Эти глаза были большими и карими, заметил Дуди, с любопытным тоскливым выражением – вряд ли они были такими свирепыми и смелыми, какими должны быть глаза агрессивного первобытного человека.

– Ты не знаешь, кто такой Кувурна? Он – Владыка. Он наш господин, который правит нашей деревней и всеми нами.

Это стало потрясением, потому что прозвучало очень похоже на конкуренцию. Но с Кувурной можно было разобраться, когда речь зайдет о нем.

– Ведите! – сказал Дуди.

Пробираясь на север по парковому лесу в окружении своего варварски вооруженного эскорта, который двигался в сдержанном, почтительном молчании, Дуди успел заметить любопытное единообразие этих людей. Они были небольшого роста, около пяти футов и шести или семи дюймов; их волосы и глаза неизменно были красновато-коричневыми; они отличались, как ему казалось, от всех волос и глаз, которые он когда-либо видел раньше, но при этом были чем-то до боли знакомы. Кожа у них была совершенно белая, хотя и смуглая от солнечных лучей, которые часто на нее попадали. Они были странно непохожи на других, менее шумные и говорливые, чем все дикари, которых Дуди встречал раньше, совершенно не похожие на волосатых палеолитических грубиянов, которые хотели принести ему живые жертвы сорок тысяч лет назад, – и все же по какой-то странной причине он не мог избавиться от ноющего убеждения, что где-то он уже видел этих людей.

– Путешествия во времени запутывают людей до чертиков, – пробормотал он про себя по-английски, проводя рукой по своим вьющимся черным волосам.

Деревня ютилась у подножия невысокого, почти сплошь покрытого деревьями холма; за пригорком, на котором она располагалась, едва заметно поблескивал океан. Здесь было все, что можно было ожидать от человека бронзового века – жалкое, убогое скопление хижин, построенных из довольно прочных бревен и брусьев на манер ранних американских срубов, но с соломенными крышами, какие до сих пор изредка можно встретить на европейских крестьянских домиках. Размеры жилищ явно указывали на то, что, подобно длинным домам даяков, они были рассчитаны на несколько семей.

Конечно, соломенная крыша означала, что это сельскохозяйственная община, а не охотничье племя; и действительно, за деревней на прибрежном склоне земли виднелись поля кукурузы и маиса. Однако для получения мяса они все еще полагались на дичь, о чем свидетельствовала встреченная Дуди охотничья команда, а также тот факт, что не было видно ни домашнего скота, ни загонов для него.