Читать книгу Пошел ты, Снежный! - - Страница 2

Уступив уборную женщине в нужде, я пристроилась на подоконнике неподалеку и ответила на звонок.

– Полли, родная, как дорога? – встревоженный голос Пети сразу же меня успокоил.

Он меня любит. По-настоящему.

И однажды точно перестанет называть меня Полли.

– Твой друг невыносим! – по-детски надув губы, пожаловалась я.

– Да, Макс такой, – согласился Петя, смеясь, – Но он правда классный. Вы еще подружитесь.

– Как тебя вообще угораздило с ним связаться? Вы совсем не похожи, – ляпнула я и вдруг поняла, что Макс, говоря его же словами, действительно не Петиного формата.

Я видела друзей своего жениха. Это сплошь богатенькие ребята при дорогущих часах и автомобилях с откидным верхом. Такие не спасают белых медведей из западни и не уплетают за обе щеки столовские котлеты. Они решают большие вопросы на кругленькие суммы и водят в рестораны длинноногих моделей с манящими дыньками в глубоком декольте.

Да, полярник прав: я тоже не формат. Может, Петя устал от людей своего круга? От фальшивых белозубых улыбок и сияющих стразов. Может, ему нужны такие неправильные, но настоящие друзья вроде меня и Снежного?

Аж челюсть свело от того, что я поставила себя в один ряд с лохматым грубияном.

– Мы с Максом вместе служили. Он еще в военкомате на Север попросился. Меня это так удивило и даже восхитило, что я тоже увязался за ним, – голос жениха стал задумчивым, словно парень блуждал по коридорам памяти, – А потом, знаешь, я спас его. Тащил на себе истекающего кровью, представляешь? Так и подружились.

– О боже, что случилось? – в ужасе я прикрыла рот ладонью, и в нос ударил неприятный запах дешевого мыла.

– На стрельбах ранили. Такой он Макс – невезучий.

Петя замолчал, и я с цветущей улыбкой на губах поспешила его подбодрить:

– Выходит, ты его удача.

– Может, и так, – охотно согласился Петя и ласково добавил: Малышка, он редко общается с такими очаровашками, как ты, поэтому ведет себя, как идиот. Включи обаяние. Ты это можешь, я знаю. Снежный еще завидовать будет, какая малышка мне досталась. – я неопределенно ухнула в трубку, и жених добавил: Скоро будем вместе, потерпи немного.

Он всерьез просит меня включить обаяние? Ну уж нет! Совет «будь с ним пожестче» нравился мне больше. Не для того Петя спасал этого проходимца, чтобы я теперь пресмыкалась перед его едкими замечаниями. Но спорить с женихом я, конечно, не стала. Пусть занимается организацией свадьбы и не переживает, что друг может прикончить его невесту на пути к долгой и счастливой жизни. Или же невеста избавится от мерзкого дружка, присосавшегося к королевской удачливости. Этот вариант нравится мне куда больше.

– Мы еще заедем к родителям твоего дорогого Снежного, – напомнила я Пете, опровергая его слова о том, что скоро мы будем вместе.

– Ах, точно! – возлюбленный, видимо, совсем об этом забыл, – Тебя ждут дремучие деревенские посиделки. Не налегай там на пироги, я слишком люблю твои стройные ножки.

– Если родственнички Макса такие же вредные – я за себя не ручаюсь, – предупредила я, и Королев тихо рассмеялся в ответ.

– Они просто слишком назойливые и совершенно не умеют держать дистанцию. А сами строят из себя недотрог,– фыркнул он, и я лишь устало вздохнула, предвкушая еще одно неприятное знакомство.

– Полли, – позвал Петя, и я, сморщив нос из-за дурацкого прозвища, все же ласково отозвалась:

– Петя?

– Я люблю тебя, – шепнул жених, и в моей груди трепыхнулась легкая паника, которая пробуждалась каждый раз, когда я слышала эти заветные три слова.

Я люблю тебя.

Так просто. Так легко. Нужно лишь открыть рот и ответить: я тоже тебя люблю. И всего-то.

Как же я ненавидела себя в моменты, когда Петя инициировал обмен признаниями! Я не могла выдавить из себя эти прекрасные слова. В голове все звучало так ровно и спокойно: «Я люблю тебя, Петя Королев». Но, стоило набрать в легкие воздух, как с губ срывалась ерунда вроде «Как это круто!» или «Спасибо тебе!».

И ведь этот святой человек не обижался, а продолжал раз за разом говорить мне о своей любви, веря, что однажды я перешагну через страх и смогу наконец рассказать о своих чувствах.

Только сегодня этого не произошло, и я по заведенной привычке ответила жениху очередной отмазкой:

– Ты такой чудесный!

– Ты тоже, родная, – без тени разочарования ответил он и, попрощавшись, сбросил вызов.

Придет время, и я смогу сказать ему, что люблю. Я знаю, это все из-за потери, которая съедает меня изнутри. Даже сейчас спустя двенадцать лет после трагедии я все еще не смогла по-настоящему принять смерть родителей. И порой мне кажется, будто после случившегося я не имею права любить.

Понимаю, это звучит глупо, и мама с папой хотели бы, чтобы я жила полноценной жизнью, но маленькая девочка внутри меня – раненая, сбитая с пути – не может найти в себе силы отпустить боль. Не может сказать «прощай».

И до тех пор, пока я не скажу «прощай» родителям, я не смогу сказать «люблю» Пете.

Пете, за которого я выхожу замуж в конце следующей недели.

Я спрыгнула с подоконника и пару раз встряхнула руками, сбрасывая накопившиеся эмоции. После разговора с женихом стало немного легче. Злость отступила, а на смену ей пришла жалость.

Бедный невезучий Макс, прозябающий молодость за полярным кругом. Вся его колкость – лишь способ защитить его собственного внутреннего мальчика от враждебного мира.

Представив Снежного таким жалким и уязвимым, я вдруг почувствовала себя гораздо лучше, словно осознание собственного превосходства сделало меня сильнее. Теперь уже ни одна глупая шуточка полярника не пробьет мою защиту.

В зале наглеца не оказалось, так что я поспешила на улицу. Прохладный вечерний воздух заставил поежиться, и я, потирая ладонями плечи, стала всматриваться в слабо освещенную парковку в поисках пресловутого Опеля.

Только в той стороне, где мы остановились, вместо ржавого седана, высилась пара запыленных фур. На мгновение стало страшно: что, если этот дурак просто уехал, оставив меня одну в придорожной забегаловке?

Я обошла парковку по всему периметру, всматриваясь в значки лейблов на капотах автомобилей, но на полсотни машин не оказалось ни одного Опеля.

Вернувшись к тому месту, где Макс оставлял свое корыто, я остановилась и опустила руки, растеряв напрочь боевой запал.

Он меня кинул.

Одну. Без вещей. С одним лишь телефоном в кармане. И что мне теперь делать? Возвращаться в Москву на попутках? Не так я планировала провести эту ночь.

Как же я тебя ненавижу, Снежный! Чтоб у тебя прыщи всю задницу покрыли!

Я уже собралась опустить от бессилия лапки и, сдавшись, снова набрать Петю, но тут за одной из здоровенных фур я услышала знакомый голос.

– Почему ты сразу не сказал? – спрашивал Макс кого-то, – Я не обижаю ее. Все по делу. Я бы сказал, ты недооцениваешь свою малышку.

Я вышла из-за фуры и окинула Макса высокомерным взглядом. Надеюсь, мое лицо никак не отражало бешеного ритма сердца. Не хватало еще, чтобы Снежный понял, что ему удалось меня напугать, совершенно ничего для этого не делая. Ведь машина стояла ровно на том месте, на каком я видела ее перед ужином. И, если бы эти треклятые фуры не закрыли обзор, я явилась бы перед Максом во всем великолепии своего высокомерия.

Но фуры вписались в наши сложные отношения, и я снова была растеряна, а вдобавок ко всему еще и красная от беготни по парковке.

– Отбой, – сухо произнес Максим и сунул телефон в карман джинсов.

Он прислонился к машине, скрестив руки на груди и вперив в меня испытующий взгляд, поблескивающий пугающим изумрудным цветом в свете уличных фонарей.

– Что? – не выдержала я, – Получил люлей от Пети?

– Почему ты не сказала, что твои родители погибли? – ледяным тоном спросил парень, будто обвиняя меня в сокрытии важной информации.

Отлично. Значит, Петя решил воззвать к жалости. Даже думать не хочу, как это звучало в разговоре. «Эй, Макс, Полли вообще-то сирота, не дави на нее» или «Макс, лежачих не бьют, ты знаешь? С сиротами то же самое».

Снежный выжидающе смотрел на меня, так что мне стало не по себе. То ли от его ледяного взгляда, то ли от ночной прохлады мое тело пробрала дрожь. Растерев плечи замерзшими ладонями, я отвела глаза в сторону и тихо ответила:

– Лучше смотри на меня, как на Полину-официантку-из-Сочи. Полине-одинокой-сиротке не нужна твоя жалость.

– Что с ними случилось? – не унимался парень, даже не думая о том, чтобы действительно сжалиться и отстать от меня.

Он правда хочет знать или просто пытается надавить на мое больное место? Я никому не говорила, что произошло в самый страшный день моей жизни. Даже Петя не знает, как именно погибли мои родители. Я просто не смогла сказать ему, а он, к счастью, не настаивал.

Если бы Королев знал, какую силу надо мной имеет то, что произошло двенадцать лет назад, он не стал бы со мной связываться. Не рискнул бы нырнуть в пропасть страхов, в которой я живу с того самого дня.

Петя – удача не только для Макса. Он – мое спасение, и я не стану втягивать его в этот мрак.

А вот полярник… Я с сомнением глянула в его пронзительные глаза, и мне, возможно, впервые за все это время захотелось раскрыть дверь в свою персональную преисподнюю. Станет ли Макс жалеть меня? Нет, этот точно не станет. А, значит, и я могу не переживать за то, что запачкаю его светлую рубашку темными пятнами своих страхов.

– Разбились в горах на малогабаритном самолете, – выпалила я, разглядывая мелькающие фары проезжающих по шоссе автомобилей.

– Поэтому ты боишься летать? – коротко спросил Максим.

Я усмехнулась и, плотно сжав губы, покачала головой.

– Я тоже была в этом самолете. Только родители погибли, а на мне – ни царапины.

Прикрыв глаза всего на миг, я ощутила, как тяжелое темное воспоминание бьется в запертой клетке, силясь охватить меня и утянуть на дно, но, сжав руки в кулаки, я удержалась в реальности.

Распахнув глаза, посмотрела на Снежного. Тот зевнул, глядя, как у помойки копошится стайка бродячих псов. И это все? Никаких вздохов сочувствия. Никаких слов сожаления. Никаких утешительных объятий. Хотя я с трудом могу представить этого сухаря обнимающимся. И уж тем более со мной. Бррр!

– Понятно, – отозвался полярник, когда заметил мой долгий взгляд.

– Понятно? И все? – с возмущением воскликнула я. Да, мне не хотелось жалости и дежурных подбадривающих улыбок, но это его бесцветное «понятно» показалось мне таким неуважительным по отношению к памяти родителей, что я невольно завелась.

– А что ты хотела услышать? – парень развернулся, опираясь на Опель, и навис надо мной с серьезным видом: Люди умирают, Полина. Кто-то раньше, кто-то позже. И ты не такая уж маленькая девочка, чтобы дрожать от воспоминаний.

– Я сама решу, что мне делать с моими воспоминаниями, ясно? – огрызнулась я, – И, чтоб ты знал, дрожу я от холода!

Губы парня изогнулись в ухмылке.

– Ну-ну, от холода, – повторил он так, будто раскусил в моем лице великую лгунью, – Семнадцать градусов. Идеальная погода для лета.

– Семнадцать! – передразнила я, – Лето забыло о том, что оно лето.

Макс неожиданно мягко рассмеялся, будто подшучивая над моим нытьем. Мне отчаянно хотелось сказать что-нибудь неприятное, чтобы испортить ему настроение, но я слишком увлеклась видом искренней улыбки, резко преобразившей облик молодого человека.

– Поехали уже, – предложил Снежный, раскрывая дверь, – Хочу добраться до Нижнего до полуночи.

– Мы заедем в Нижний Новгород? – с восхищением пробормотала я. Плохое настроение как ветром сдуло.

Я жаждала увидеть Россию. Увидеть целый мир. Вылезти за рамки сочинских дворов, закоулки которых я знала наизусть. Меня ждали километры дорог и родной дом – место, куда всегда будет возвращаться мое сердце.

И почему-то мысль о родномместе не перенесла мое воображение в Петину квартиру на верхушке элитного комплекса. За восемь месяцев жизни в Москве я так и не успела сродниться с городом. Но у меня все впереди.

У нас с Петей все впереди.

– Я предпочел бы переночевать в гостинице по пути, но наш общий знакомый велел разместить твою почти уже королевскую задницу в хорошем отеле, – с неприязнью в голосе заявил Макс, а я сморщила нос, за что тут же удостоилась взгляда исподлобья.

– Ну и хорошо, вези меня в Нижний, – распорядилась я и поспешила скрыться в салоне Опеля.

Машина плавно двинулась с места и аккуратно влилась в поток на шоссе. Снежный достал из-за козырька флешку и воткнул ее в магнитолу. Я уже раскрыла рот, чтобы поддеть его за старомодность, но низкий мужской голос, поющий по-английски о чем-то очень лиричном, перебил всякое желание спорить.

Я глянула на экран и постаралась запомнить название песни*. Снежный мягко напевал текст себе под нос, и я не смогла не отметить:

– Надо же, у тебя приятный голос. И неплохой музыкальный вкус, – похвалила я, несмотря на обиду.

Снежный благодарно кивнул и слегка снизил громкость песни, чтобы спросить меня:

– Что ты любишь слушать? Кто твой любимый исполнитель?

Я задумалась, стараясь вспомнить, когда в последний раз слушала музыку. Но в голове всплывали лишь обрывки песен, которые играют в Петиной машине.

– Спайс гелз[*], – я выпалила название единственной группы, которая пришла на ум, и Макс громко и наигранно рассмеялся, будто поймал меня с поличным.

– Ага! – вскрикнул он и на удивление приятно напел: Иф ю вонна би май лава*…, – заметив, что я молча таращусь на него, парень с насмешкой спросил: Чего не подпеваешь? Это же их главный хит.

Ладно, этот паршивец меня подловил. Я не знала слов ни этой песни, ни какой бы то ни было другой. И Спайс Гелз, конечно, не нравились мне настолько, чтобы кричать их песни в машине.

– Все потому что это любимая группа Королева, а не твоя, – победно заявил Снежный, – Ты знала, что Виктория Бэкхем его главная эротическая фантазия? У него в армии всегда при себе была ее фотография. Догадываешься, для чего?

Полярник явно смеялся надо мной, и мне захотелось спрятаться в скорлупу и не обращать на него никакого внимания. Но тогда он понял бы, что одержал верх.

– Ты омерзителен, – сморщив нос, ответила я.

– А ты лгунья, – рассмеялся он, – Если не нравится музыка – так и скажи.

Я отвернулась и пропала в своих мыслях. Я действительно совершенно не слушала музыку. Не потому что не любила. Просто, кажется, в какой-то момент я запретила себе влюбляться во что бы то ни было: музыка, еда, картины, места, люди… Это потенциально могло сломать меня, ведь после смерти родителей я вычеркнула из своей жизни все, что когда-то приносило мне удовольствие.

Единственный, кто смог подобраться ко мне достаточно близко – был Петя. Он просто волшебник, ведь рядом с ним я практически с первых минут начала ощущать себя иначе – так, будто я древняя ваза, которую нужно оберегать всеми силами.

– Сюткин*, – тихо произнесла я, продолжая пялиться в окно.

– Сюткин? – глупо переспросил Макс, и мне пришлось повернуться к нему, чтобы объяснить.

– Мама его обожала. У нас дома всегда звучал голос Сюткина, – я невольно улыбнулась, приоткрыв дверь в воспоминания.

Снежный задумчиво хмыкнул и принялся переключать песни. Наконец из колонок заиграла давно забытая мелодия и я, закрыв глаза, откинула голову назад.

– У нас механик на станции всегда напевал эту песню, и я к ней по-своему привязался, – голос полярника звучал откуда-то издалека, а я уже витала в облаках между реальностью и воспоминаниями.

– На-на-на-на-на, любите искренно, дружите преданно*, – пел Валерий Сюткин из магнитофона на подоконнике нашей солнечной кухни, —На-на-на-на-на, прощайте быстро, но целуйтесь медленно…

Я не забредала в свои воспоминания так глубоко уже очень давно. Это страшно, ведь ты точно знаешь, что огромная часть тебя все еще живет там. Где мама улыбается, заплетая тебе косы, и папа по вечерам приходит с работы и зовет прогуляться к морю.

Страшно желать остаться там – в воспоминаниях. Если бы у меня была возможность, я променяла бы что угодно, лишь бы вернуться в прошлое и замереть в нем навсегда.

Но волшебных способностей у меня не было, и я продолжала жить обычной жизнью, и никто и не подумал бы, что со мной что-то не так. Ведь я научилась здорово притворяться.

Голос Сюткина стих, и дальше мы ехали молча, слушая ненавязчивую и в то же время красивую музыку и думая о чем-то своем. Макс то и дело зевал, но взгляд его оставался сосредоточенным на дороге. Удобно устроившись в кресле, я сонными глазами наблюдала за тем, как драматично врываются в Опель огни фонарей, резко очерчивая скулы и нос Снежного. Образ невольно запечатлелся в моей голове, и я на всякий случай пообещала себе никогда не стараться воспроизвести его на бумаге.

Как художника меня притягивало красивое фактурное лицо Макса, но я-то знала, что в придачу к привлекательной внешности шел совершенно невыносимый характер, вызывающий у слабонервных легкое кровотечение и язву желудка, так что желание рисовать парня тут же растворялось в воздухе.

Глупо улыбаясь, я снова глянула на серьезного Макса. И смотрела на то, как желтые огни фонарей бросают пятна света на его усталое лицо, до тех пор, пока сонная слабость не сморила меня окончательно.

Мне снилось, как я иду по берегу в легком белом платье, тонкий шифон которого сливался с морской пеной, лижущей мои ноги с каждой новой волной. Солнца совсем не видно, но небо ясное, и только где-то вдали звучат раскаты грома. В душе и радостно и тревожно одновременно.

Впереди, всего в паре шагов от меня, у самой кромки воды стоит самый прекрасный мужчина на земле – Петр Королев. Стройный загорелый шатен с прожигающим насквозь зеленым взглядом.

Постойте!

У Пети чудесные карие глаза, и смотрит он всегда нежно или игриво…

А этот жуткий взгляд принадлежит совсем другому человеку. В мгновение ока Петя превращается в Макса, манящего меня в объятия.

Его губы жестко улыбаются, шепча: «Ты не выйдешь за него», и мне хочется кричать в ужасе, но изо рта не вырывается ни звука.

Тени сгущаются, скрывая синеву ясного неба. Волны уже не плещутся, а бьются о ноги, норовя свалить меня и утащить на глубину. Снежный тянет ко мне неестественно длинные руки с жуткими острыми когтями. Я набираю в грудь побольше воздуха, чтобы истошно завопить, и в этот момент огромная волна стеной несется на меня… и больно щипает за руку.

Я с трудом раскрыла слипшиеся глаза и осмотрелась. Ни грома, ни штормового моря, ни тем более отвратительных когтей не было. Во рту пересохло, и горло неприятно саднило. Макс щипнул меня еще раз, и я одарила его злобным взглядом.

Он отвернулся к дороге, нервно подергивая оплетку руля.

– Чего разоралась? – резковато спросил он, не глядя на меня.

– Тебя во сне увидела, – буркнула я, жадно глотая воду из пластиковой бутылки.

– Что такого страшного я с тобой вытворял, что ты так кричала?

– Не пускал меня к Пете. На нашей же свадьбе, – призналась я, – Скорее бы уже выйти за него и утереть тебе нос.

– Ты не выйдешь за него, – с уверенностью в голосе произнес Макс, с точностью повторяя фразу из сна.

Меня накрыло волной раздражения, усиленной усталостью, голодом и дурным сном. Я прищурилась и с ненавистью выпалила:

– Почему ты такой злой? На Севере отморозил свой крошечный членик? Да, полярник? – не скрывая ненависти в голосе, съязвила я.

Макс резко вырулил машину на обочину и со свистом затормозил. Я вцепилась пальцами в приборную панель, борясь с силой притяжения.

– Ну все! Ты меня достала! – Снежный вышел из машины и, обойдя ее, раскрыл мою дверь.

Пока я в шоке наблюдала за его действиями, он остервенело выдернул из замка ремень и, крепко обхватив руками мою талию, вытащил меня из машины.

– Ты что делаешь? – пискнула я возмущенно, но Макс в ответ лишь кинул мне рюкзак и, сев в машину, дал по газам.

А я осталась одна. Ночью. Посреди трассы где-то между Москвой и Нижним Новгородом. Как же я тебя ненавижу, полярник чертов!