Читать книгу Миссия Бога - - Страница 24

Использование Павлом ветхозаветной характеристики Яхве применительно к Иисусу в Флп. 2, 10–11 – самый яркий, но далеко не единственный пример такого рода. Есть множество других мест, где Павел, цитируя отрывки из Ветхого Завета, ставит имя Иисуса на место Яхве – hо kyrios.¹ Автор Послания к Евреям, например, начинает с целой череды отрывков, изначально относившихся к Богу, цитируя их применительно к Иисусу. Многие из них носят функциональный характер – иными словами они описывают деяния, дары и свершения Яхве. Из такого рода цитат следует, что те же функции приписываются Иисусу или тесно ассоциируются с ним. Как и в случае с простыми обозначениями личности (маранафа, Kyrios Iēsous), начало этой традиции было положено не Павлом. И даже не ранней церковью. Все началось с самого Иисуса. Евангелия содержат в себе многочисленные примеры, когда Иисус словом или делом, прямо или косвенно указывал на свою причастность уникальным функциям Бога Израиля.

Материалы, которые можно было бы изучить в этом разделе, весьма обширны, поэтому я постараюсь представить их в соответствии с главными функциями Яхве (наподобие перечня, завершившего предыдущую главу), сопровождая примерами из Посланий и Евангелий. Мы рассмотрим четыре основных способа описания деятельности Яхве в Ветхом Завете: творца, правителя, судьи и спасителя. В каждом случае убедимся, что именно так в Новом Завете описывается Иисус.

В свете общей цели данной главы следует непременно помнить, что все эти функции принадлежат единственно и исключительно Яхве, согласно нашему определению ветхозаветного монотеизма. Именно они придают смысл словам: «Господь есть Бог, и нет иного кроме него». Именно эти качества, достижения и привилегии делают Яхве единственным в своем роде и составляют его трансцендентную уникальность. Вот почему удивительно глубокую значимость для христианского самосознания и миссии имеет тот факт, что в Новом Завете Иисус и его первые последователи невозмутимо настаивают на правомерности применения к Иисусу той же системы взглядов, тех же исключительных функций и утверждений, что и к самому Яхве.[86]

С точки зрения миссиологии, если Яхве реализует эти функции и привилегии для выполнения своей миссии, то понимание того, как это предназначение осуществляется во Христе, имеет огромное значение для любой христианской миссии.

Творец

Павел обладал особым даром рассматривать самые сложные богословские истины применительно к самым обыденным ситуациям. Обыденным, но не мелким. В Послании к Коринфянам вопрос о том, могут ли христиане есть мясо, ранее принесенное в жертву идолам, занимает внимание Павла, пастора и богослова, на протяжении целых трех глав (1 Кор. 8-10). Он поднимает сразу две проблемы: положение идолов (можно ли считать их реальностью?) и состояние мяса (осквернено ли оно тем, что было принесено в жертву идолам?). Павел начинает свои рассуждения с первого вопроса (1 Кор. 8, 4–6), а заканчивает вторым (1 Кор. 10, 25–26, хотя он упоминает о нем еще в 1 Кор. 8, 7–8). Интересно, что на оба эти вопроса он отвечает в контексте богословского учения о сотворении мира.

В 1 Кор. 8, 4–6 апостол пускает в ход самый убедительный аргумент – Шему, великое иудейское исповедание монотеизма. Кто бы ни были все эти боги, властвующие над другими народами, мы знаем: есть только один Бог и один Господь. Но вместо того чтобы цитировать Втор. 6, 4 в его точной ветхозаветной формулировке, Павел приводит, возможно, уже распространившийся среди верующих расширенный христологический вариант. Эта удивительная комбинация из двадцати семи греческих слов не включает в себя ни одного глагола и буквально звучит следующим образом:

но у нас один Бог Отец,

из Которого все,

и мы для Него,

и один Господь Иисус Христос,

Которым все,

и мы Им (1 Кор. 8, 6).

Такая интерпретация Шемы не только отождествляет Иисуса с «одним Богом, одним Господом», но и говорит о его участии в сотворении мира Богом Отцом.

Все произошло от одного Бога, Отца, одним Господом, Иисусом Христом. Если же Иисус – Господь всего творения, все остальные так называемые боги и идолы не могут считаться божествами. Христологические последствия того, как Павел трактует библейский монотеизм, удачно охарактеризовал Ричард Бокэм:

Единственный способ понять, что Павел проповедует монотеизм, – это убедиться, что он отождествляет Иисуса с уникальной личностью единого Бога, о котором говорится в Шеме. Но это явствует уже из того факта, что слово «Господь», относимое в данном случае к Иисусу («один Господь»), заимствовано непосредственно из самой Шемы. Павел не добавляет к единому Богу Шемы «Господа», который в ней не упоминается. Он называет Иисуса «Господом», а, согласно Шеме, Господь один. В этой новой формулировке Шемы уникальная личность единственного истинного Бога состоит из «одного Бога Отца» и «одного Господа», его Мессии (который соответственно считается Сыном Отца).[87]

Вернемся ко второму вопросу: что происходит с мясом? Осквернено ли оно своей причастностью к идолопоклонству? За отрицанием «идол в мире ничто» (1 Кор. 8, 4) следует утверждение: всякое творение принадлежит Богу. Павел цитирует еще один известный отрывок, где говорится о сотворении мира, Пс. 23, 1, в защиту основополагающего принципа свободы есть все, что угодно (1 Кор. 10, 25–26, разумеется, учитывая особенности ситуации): «Господня – земля и что наполняет ее».

В иудейских Писаниях эти смелые слова, конечно же, относятся к Яхве. Но, вероятнее всего, Павел цитирует их применительно к Иисусу, Господу – владыке всей земли. Отчасти это объясняется тем, что он уже связал Иисуса с Богом в расширенной формулировке Шемы в 1 Кор. 8, 6, а отчасти тем, что «Господь» в предыдущем контексте совершенно очевидно относится к Иисусу («чаша Господня… трапеза Господня» 1 Кор. 10, 20–21). Кроме того, Псалом 23 уже приобрел мессианскую значимость своим призывом приветствовать «Царя славы» (ст. 7, 9, 10). Упоминание об Иисусе, как о «Господе славы» в 1 Кор. 2, 8, возможно, перекликается со словами псалмопевца.

Итак, земля принадлежит Господу Иисусу. Миссиологические, этические и (в данном случае) практические следствия такой позиции поразительны – не менее поразительны, чем возвышенные перспективы Втор. 10, 14.17, которые мы исследовали в третьей главе. Ведь если Иисус уже владеет всей землей, то нет такого места для миссионерского служения, которое не принадлежало бы ему. Ни один даже самый крошечный уголок вселенной не принадлежит никакому другому богу, пусть иногда в это трудно поверить. Христоцентричное богословие божественного владычества над миром – важное основание для миссионального богословия, практики служения и полной уверенности в правильности избранного пути.

Вершиной христологии Павла, опирающейся на историю сотворения мира, следует считать отрывок Кол. 1, 15–20, который отличается неповторимой возвышенностью. С нашей темой непосредственно связаны следующие стихи:

Который есть образ Бога невидимого, рожденный прежде всякой твари; ибо Им создано все, что на небесах и что на земле, видимое и невидимое: престолы ли, господства ли, начальства ли, власти ли, – все Им и для Него создано; и Он есть прежде всего, и все Им стоит (Кол. 1, 15–17).

Повторяющиеся слова ta panta, «все», и то, как их смысл вбирает в себя все возможные аспекты реальности, безошибочно дает понять: в отношении творения Иисус Христос играет ту же роль, которая приписывается Яхве в Ветхом Завете. Он создал его, и оно существует для него. Творение принадлежит ему по праву создателя и наследника. Он – источник и хранитель всего сущего.

Практически то же сказано в Евр. 1, 2 и Ин. 1, 3.

В других Евангелиях власть Иисуса над природой заставила учеников в изумлении гадать об истинной сущности своего Учителя. «Кто же это, что и ветрам повелевает и воде, и повинуются Ему?» (Лк. 8, 25). На их вопрос может быть только один ответ, который уже прозвучал в Псалтири (ср. Пс. 64, 8; 88, 10; 92, 3–4; 103, 4.6–9). Наиболее актуальны для потрясенных учеников стихи Пс. 106, 23–32. Но единство Иисуса с Богом-Творцом утверждается не только в ответе на подобные вопросы. «Небо и земля прейдут, – сказал он, – но слова Мои не прейдут» (Мк. 13, 31). Заявляя, что его слово выше и долговечнее всего творения, Иисус уравнял его с созидательным словом самого Бога. Сказанное им перекликается с хвалой великому Творцу в Ис. 40 (в частности, ст. 8).

Итак, Новый Завет однозначно ставит Иисуса рядом с Яхве в том его деянии, с которого начинается Библия, – в сотворении вселенной. Следствия этого носят соответствующий универсальный характер.

Из всех иудейских определений уникальности Бога самым убедительным было упоминание о сотворении мира. Уникальная божественная способность сотворения всего из ничего в контексте иудейского монотеизма исключала возможность того, что кто-то, кроме

Бога, мог соучаствовать в этом процессе (Ис. 44, 24; 3 Езд. 3, 4…) В дополнение к беспрецедентному упоминанию Иисуса в Шеме Павел говорит и о его участии в сотворении мира. Сложно представить себе более однозначное отождествление Иисуса с неповторимой божественной личностью Яхве в контексте иудейского монотеизма периода Второго Храма.[88]

Итак, Иисус ассоциируется со всем, что сказано в Ветхом Завете о Боге – Создателе вселенной. Если творение – это арена, на которой совершается миссия Бога в истории, и одновременно наследник благословений искупительного божественного замысла, то центральное место Христа в этой великой миссии в контексте всего творения и ради него очевидно.

Правитель

Как мы уже убедились, в Ветхом Завете трансцендентная уникальность Яхве выражается в настойчивом провозглашении его, прежде всего, единственным творцом всего сущего, а также верховным правителем, властвующим над всем, что происходит в истории. Как сказано в Пс. 32, Господь вызвал вселенную к жизни своим словом (ст. 6–9), правит миром согласно своему замыслу (ст. 10–11) и призывает его к ответу, «вникая во все дела их» (ст. 13–15). В Ис. 40–55 говорится, что все это он делает без чьей-либо помощи и не знает себе равных. Яхве один царит над вселенной. Каким же образом Иисус, плотник из Назарета, вписывается в эту картину?

Иисус сам отвечает на этот вопрос. Смелым жестом он относит к себе слова псалма, который впоследствии стал наиболее цитируемым христологическим отрывком в Новом Завете, Пс. 109.

Сказал Господь Господу моему:

сиди одесную Меня,

доколе положу врагов Твоих

в подножие ног Твоих (Пс. 109, 1).

Во всех синоптических Евангелиях Иисус дважды использует этот текст: сначала в своем провокационном вопросе о Мессии (мог ли он считаться сыном Давидовым, если сам Давид называл его «Господом» [Мк. 12, 35–37]), а затем на своем суде в ответ на вопрос первосвященника: «Ты ли Христос?» (Мк. 14, 61–64). В последнем случае Иисус дает более полный ответ, ссылаясь на два библейских текста: «И вы узрите Сына Человеческого, сидящего одесную силы и грядущего на облаках небесных».

Упоминание о Сыне Человеческом, сходящем на облаках небесных, перекликается с великим видением Даниила в Дан. 7, 13–14, тем самым ассоциируя Иисуса со вселенской властью и могуществом Ветхого днями. Другое выражение, «сидящего одесную силы», созвучно Псалму 109 и тоже приписывает Иисусу принадлежащее Яхве господство над миром. В вероучении и поклонении Израиля «Десница Божья» всегда была ярким символом могучих деяний Яхве. Своей десницей Яхве:

• сотворил весь мир (Ис. 48, 13);

• поразил врагов ради искупления своего народа (Исх. 15, 6.12);

• спасает надеющихся на него (Пс. 16, 7; 19, 8; 59, 6; 117, 15–16);

• будет судить народы, как сказано в притче об овцах и козлах (Мф. 25, 31–46).

Вслед за Иисусом, ранние христиане использовали образы Пс. 109 для описания нынешнего «местонахождения» воскресшего и вознесшегося Иисуса. Он не просто «отсутствует». Иисус уже «воссел одесную Бога». Иными словами, он уже сейчас правит вселенной наравне с Яхве. Это возвышенное заявление звучит в проповеди Петра в день Пятидесятницы, где он увязывает Пс. 109 с историческим фактом воскресения Иисуса и приходит к всеобъемлющему заключению о господстве Иисуса (Деян. 2, 32–36).

Павлу двойная образность Пс. 109, 1 (Божья десница и враги у ног Господа) позволила наиболее выразительно описать не только могущество воскресшего Христа, но и его источник – единосущность Иисуса и самого Яхве. Павел часто использует эти образы, например:

• убеждая верующих, что ни одна сила на земле не способна отнять у нас Божью любовь (Рим. 8, 34–35);

• предсказывая, что все враги Бога, в том числе и сама смерть, однажды падут к ногам Христа-Царя (1 Кор. 15, 24–28);

• призывая христиан помнить, что Христос воскрес и вознесся на небеса, где восседает одесную Бога (Кол. 3, 1);

• торжественно провозглашая господство Христа над миром (Еф. 1, 20–23).

Все эти утверждения, конечно же, характеризуют богословие и практику миссионерского служения самого Павла. Ведь только глубокая уверенность в том, что все они истинны в отношении того, кто встретился ему на дороге в Дамаск, могла побудить его ответить на призыв Христа и стать апостолом народов.

Отождествление Иисуса с Яхве – правителем вселенной – находит свое самое яркое выражение в Книге Откровение. Послания Иисуса семи церквям предполагают, а иногда и прямо провозглашают вселенскую власть Христа. Для этой цели они используют ветхозаветный язык и образы, относящиеся к Богу, в частности, заимствованные из видений пророка Даниила о Ветхом днями и Иезекииля о славе Яхве. Послание для Лаодикийской церкви, отказываясь от образного языка, прямо называет Иисуса «началом создания Божия» (Откр. 3, 14), что вполне соответствует словам Откр. 1, 5, где он назван «владыкой царей земных». В контексте ветхозаветного монотеизма оба эти смелые заявления могли относиться исключительно к Яхве. Но в данном случае они, безусловно, характеризуют Иисуса. В последующих видениях закланный Агнец находится на престоле вместе с восседающим на нем, так что огромный хор всего Божьего творения может одновременно петь

Сидящему на престоле и Агнцу

благословение и честь, и слава и держава

во веки веков (Откр. 5, 13).

С этого момента отождествление Агнца Иисуса с всемогущим Богом, сидящим на престоле, встречается во многих последующих главах (Откр. 7, 10.17; 11, 15; 12, 10; 15, 3–4; 17, 14; 21, 1.3.13).

Итак, Новый Завет объединяет господство Иисуса Христа с верховным правлением живого Бога Израилева. Именно эту связь Иисус кладет в основание Великого поручения.

Восклицание псалмопевца: «Господь есть царь» находит отклик в христианском исповедании: «Иисус – Господь».

Судья

В Ветхом Завете одним из главных проявлений верховной власти Яхве названо право судить все народы земли. Признание этого впервые прозвучало еще из уст Авраама (Быт. 18, 25) и в дальнейшем повторялось в исторических повествованиях, псалмах и пророческих книгах, как одна из неоспоримых истин иудейского вероучения. Оно дает повод для вселенского ликования, потому что однажды все творение соберется, чтобы

Петь пред лицем Господа; ибо идет,

ибо идет судить землю.

Он будет судить вселенную по правде,

и народы – по истине Своей (Пс. 95, 13).

Если Иисус правит миром, восседая одесную Бога, он должен участвовать и в Божьем суде. Новый Завет однозначно подтверждает этот факт.

Павел считал его неотъемлемой данностью «своего благовествования». Он без колебаний использует выражение «День Господень», – которое в широком ветхозаветном смысле, безусловно, означало не только спасение, но и суд – применительно к Иисусу. Теперь этот день можно назвать «днем Христовым», «днем, когда, по благовествованию моему, Бог будет судить тайные дела человеков через Иисуса Христа» (Флп. 2, 16; Рим. 2, 16; ср. 2 Фес. 1, 5-10). Подобно тому, как Ветхий Завет предвидит явление всех народов на суд Яхве, так и нам, по словам Павла, «должно явиться пред судилище Христово» (2 Кор. 5, 10).

Как обычно, напоминание о грядущем Божьем суде в Писании призвано изменить наше поведение в настоящем. Павел использует этот прием в качестве аргумента, поощряя римских христиан из иудеев и язычников принимать друг друга без осуждения.[89] В Рим. 14, 9-12 апостол призывает всех верующих не судить друг друга именно потому, что все мы предстанем на суд Божий. В подтверждение своей мысли он объединяет воскресение с ветхозаветным отрывком, где говорится, что однажды вся вселенная признает господство Яхве. Имеется в виду фрагмент Ис. 45, 23, который цитируется в Флп. 2, 10–11, где имя Яхве в оригинальном древнееврейском тексте заменено на имя Иисуса. В данном случае Павел сохраняет первоначальный вариант «Господь», однако контекст (в том числе повторение слова «Господь» в ст. 6–8) не оставляет сомнений, что здесь говорится об Иисусе, объекте нашего поклонения и послушания.

Ибо Христос для того и умер, и воскрес, и ожил, чтобы владычествовать и над мертвыми и над живыми. А ты, что осуждаешь брата твоего? Или и ты, что унижаешь брата твоего? Все мы предстанем на суд Христов. Ибо написано:

«живу Я, говорит Господь,

предо Мною преклонится всякое колено,

и всякий язык будет исповедывать Бога».

Итак, каждый из нас за себя даст отчет Богу (Рим. 14, 9-12).

Павел был не первым, кто признал право Иисуса вершить суд, дотоле считавшееся исключительной привилегией Яхве. Об этом говорил и сам Иисус. Выражение «Сын человеческий», напоминающее образы из седьмой главы Книги Даниила, несомненно, содержит в себе подтекст суда, поскольку ассоциируется с престолом Ветхого днями. Притча Иисуса об овцах и козлах тоже не случайно начинается с изображения Сына человеческого, восседающего на престоле славы (Мф. 25, 32).

В Евангелии от Иоанна Иисус заявляет о своем праве судить мир, неоднократно называя себя божественным именем «Сущий». Спасение или осуждение зависит от нашего согласия или отказа признать это его право. «Потому Я и сказал вам, что вы умрете в грехах ваших; ибо если не уверуете, что Я – Сущий, то умрете в грехах ваших» (Ин. 8, 24, перевод мой).

Наконец, в Откровении с начала и до конца книги Христос предстает перед нами в виде Агнца Божьего, вознесенного на престол Божьего суда. Искупленные его кровью поют о том, что он достоин занять это место по воле Бога и по праву его божественной роли в сотворении мира, искуплении и власти над историей этого мира.

Итак, Новый Завет вновь заявляет о реальности грядущего Божьего суда, предсказанного в Ветхом Завете и ныне нашедшего воплощение в том, кому Бог предназначил престол славы и могущества – своему Сыну Иисусу Христу.

Радостной песне псалмопевца: «Он идет судить землю» (Пс. 95, 13; 97, 9), вторит обещание самого Иисуса: «Се, гряду скоро» (Откр. 22, 12).

Спаситель

Песнь искупленных в Книге Откровение торжественно провозглашает:

Спасение Богу нашему,

сидящему на престоле,

и Агнцу! (Откр. 7, 10)

Уверенность в том, что спасение – от Бога, занимала центральное место в вероучении ветхозаветного Израиля. Те же слова, относящиеся к Иисусу Христу, свидетельствуют в пользу явления, которое мы уже наблюдали, – отождествления Иисуса с великими деяниями Бога Израиля.

Уверенность в том, что спасение – от Бога, занимала центральное место в вероучении ветхозаветного Израиля. Те же слова, относящиеся к Иисусу Христу, свидетельствуют в пользу явления, которое мы уже наблюдали, – отождествления Иисуса с великими деяниями Бога Израиля.

Спасение – одно из главных занятий и качеств Яхве, описанных в Ветхом Завете. Не будет даже преувеличением сказать, что спасение определяет саму личность Бога. «Бог для нас – Бог во спасение» (Пс. 67, 20). Одна из самых ранних песен хвалы за избавление от египетского рабства прозвучала сразу после перехода через море: «Господь крепость моя и слава моя, Он был мне спасением» (Исх. 15, 2). Среди старейших метафорических имен Яхве в ранней древнееврейской поэзии есть и то, которое описывает его как «твердыню» спасения Израиля (Втор. 32, 15). В псалмах Яхве прежде всего Бог-Спаситель, потому что в этом суть его характера, то, чем он занимается последовательно, часто и в чем он не знает себе равных. 136 слов с корнем yāšaʿ, встречающихся в Псалтири, составляют сорок процентов всех примеров употребления этого корня в Ветхом Завете. Господь – Бог моего спасения (Пс. 87, 2), рог спасения (Пс. 17, 3), твердыня спасения (Пс. 94, 1), спасение мое и слава моя (Пс. 61, 7–8), Спаситель мой и Бог мой (Пс. 41, 6–7). И не только мой, и даже не только человека, ибо наш Бог спасает «человеков и скотов» (Пс. 35, 7). Роберт Хаббард совершенно прав: «с богословской точки зрения, в учении и поклонении Израиля Яхве более всего ассоциировался со спасением».[90] Неудивительно, что пророк, желая возродить веру Израиля в их великого Бога в самые тяжелые моменты изгнания, напоминает им о великом наследии поклонения словами: «Я – Господь, Бог твой, Святый Израилев, Спаситель твой» (Ис. 43, 3).

Имя Иехошуа (Иешуа, Иисус) означает «Яхве спасает». В Иисусе из Назарета Бог даровал Израилю и всему миру обещанное спасение и победу над грехом. Предваряя его явление, Иоанн Креститель проповедовал покаяние и прощение грехов (Мф. 3, 6), указывая на Иисуса, «Который берет на себя грех мира» (Ин. 1, 29). У Матфея мы находим слова ангела, объясняющие смысл имени Иисуса: «Он спасет людей Своих от грехов их» (Мф. 1, 21). Но прочнее всего увязывает спасение с пришествием Иисуса Лука. В первых трех главах своего Евангелия он семь раз говорит о спасении (Лк. 1, 47.69.71.77; 2, 11.30; 3, 6). Особый смысл это слово приобретает, когда престарелый Симеон, зная, что не умрет, пока не увидит «Христа Господня», взял на руки младенца Иисуса (вероятно, узнав его имя у родителей) и возблагодарил Бога: «ибо видели очи мои спасение Твое», – твоего Иехошуа (Лк. 2, 30).

Спасение, в своем полном библейском смысле, включает в себя не только прощение грехов, хотя это одна из важнейших его составляющих, ведь грех – самый глубокий корень всех прочих аспектов угроз и лишений, от которых один Бог может нас избавить. В евангельских повествованиях опросы о том, кто же такой Иисус, чаще и яснее всего возникали именно в связи с его способностью прощать грехи. Когда Иисус, исцелив паралитика, объявил, что его грехи прощены, в ответ он услышал возмущенные возгласы: «Что Он так богохульствует? кто может прощать грехи, кроме одного Бога?» (Мк. 2, 7). Совершенно верно. К какому же заключению нам остается прийти об Иисусе?

Дела говорят громче слов, и это было известно всем пророкам, служившим знамением своему народу. Поэтому решение Иисуса въехать в Иерусалим на осле (Мф. 21) объяснялось, конечно же, не желанием отдохнуть. Пройдя пешком весь путь из Галилеи, он мог бы преодолеть и последние полмили. Для всех, кто смотрел внимательно и знал священные Писания, было очевидно, что перед ними живое воплощение пророчества Зах. 9, 9.

Ликуй от радости, дщерь Сиона,

торжествуй, дщерь Иерусалима:

се Царь твой грядет к тебе,

праведный и спасающий,

кроткий, сидящий на ослице.

Слова о спасении из хорошо знакомого текста подхватила окружавшая его толпа. «Осанна» – кричали они в настойчивой мольбе о немедленном спасении. Так они приветствовали «грядущего во имя Господне». «Кто сей?» – спрашивали жители Иерусалима. «Иисус, Пророк из Назарета Галилейского», – отвечала толпа правдиво, но не полно. Истинный смысл ветхозаветного отрывка, олицетворяемый этим пророком, сидящим на осле, заключался в том, что сам Господь явится на Сионе в своем храме. В храме же на следующий день Иисус принял хвалу из уст детей, произнеся строчки из Пс. 8, 3. Хвала, предназначенная Богу, теперь звучала в адрес грядущего во имя его.

В остальных книгах Нового Завета упоминание о спасении применительно к Иисусу встречается повсеместно. Это удивительно в свете древних ветхозаветных традиций, в которых истинное спасение приписывалось исключительно Богу Израилеву. Следует отметить, что слово спаситель в Новом Завете звучит восемь раз применительно к Богу и шестнадцать раз – к Иисусу, но больше ни к кому. В то же время греческое слово soter (спаситель) широко использовалось в классической литературе. Этим почетным званием наделяли царей и полководцев, а также великих мифологических богов и героев. Но это было неприемлемо для новозаветных христиан. «Спасение Богу нашему… и Агнцу» (Откр. 7, 10). Никто иной не достоин называться этим именем.

Первые иудейские последователи Иисуса, доверявшие словам Писания, знали, что Яхве – единственный истинный Бог, и ни от кого иного на небе или на земле нельзя было ожидать спасения. Об этом им говорила Библия, в частности, Второзаконие или Книга пророка Исаии. Теперь же они настолько убеждены, что Иисус из Назарета, их современник, единосущен их Богу – Яхве, что могут говорить о нем в тех же исключительных выражениях. Петр объявил, что спасение только в имени Иисуса и ни в чьем другом (Деян. 4, 12). Это соответствует всем остальным проповедям, собранным в Книге Деяний (ср. Деян. 2, 38; 5, 31; 13, 38), и таково было решение первого церковного собора: «…мы (иудеи) веруем, что благодатию Господа Иисуса Христа спасемся, как и они (язычники)» (Деян. 15, 11). Позднее еще один христианин из иудеев назовет Иисуса вождем нашего спасения (Евр. 2, 10), виновником вечного спасения (Евр. 5, 9), всегда спасающим приходящих чрез него к Богу (Евр. 7, 25). В Новом Завете спасение столь же исключительно ассоциируется с Христом, как в Ветхом Завете – с Яхве.

Павел продолжает тему, семь раз вмещая выражения «Спаситель наш Бог» и «Спаситель наш Христос» в короткое Послание к Титу (иногда употребляя оба сразу: «великий Бог и Спаситель наш Иисус Христос» [Тит. 2, 13]). Но есть и другой отрывок, в котором он четко указывает на библейское и богословское обоснование своих слов, специально цитируя ветхозаветные стихи, провозглашающие спасение Яхве, применительно к Иисусу.

Ибо если устами твоими будешь исповедовать Иисуса Господом и сердцем твоим веровать, что Бог воскресил Его из мертвых, то спасешься… Здесь нет различия между Иудеем и Еллином, потому что один Господь у всех, богатый для всех, призывающих Его. Ибо всякий, кто призовет имя Господне, спасется (Рим. 10, 9.12–13).

Этот фрагмент заимствован из Иоил. 2, 32 и обещает избавление тем израильтянам, которые обратятся к своему Богу до великого судного дня (его цитирует и Петр в Деян. 2, 21). Павел не только распространяет смысл отрывка на язычников (миссиологический акцент, к которому мы еще вернемся), но и объявляет это обетование доступным для всех, призывающих имя Господа Иисуса. В свете непосредственного контекста, содержащего важнейшее христологическое заявление «Иисус – Господь», не остается никаких сомнений в том, что слово «Господь» (Яхве / kyrios) в данном случае относится к Иисусу. Именно эта уверенность в полном равенстве Иисуса – Спасителя и Яхве вдохновила его почти непроизвольно воззвать к Филиппийскому стражнику: «Веруй в Господа Иисуса Христа, и спасешься…» (Деян. 16, 31).

Традиция призывать имя Господне тоже уходит корнями глубоко в Ветхий Завет. Это часть великого наследия иудейского поклонения, благословение для тех, кто знает Яхве как своего Бога. Другие народы, напротив, «не знают Тебя… имени Твоего не призывают» (Пс. 78, 6). И вновь важно отметить, что употребление Павлом этого выражения применительно к Иисусу – всего лишь один пример, каких много и в других местах Нового Завета, где верующие «призывают имя» Иисуса. Сама идея такого «богохульства» повергла бы иудеев в ужас, если бы они не были убеждены, что в этот момент они призывают имя самого Господа (Деян. 9, 14.21; 22, 16; 1 Кор. 1, 2; 2 Тим. 2, 22).

Итак, авторы Нового Завета, опираясь на многовековое основание веры Израиля в Яхве, их Бога-Спасителя, видят в личности и подвиге Иисуса кульминацию Божьего спасения. Поскольку миссию Бога можно охарактеризовать той самой всеобъемлющей концепцией, которая преобладает в характере и замысле Яхве – а именно спасением – отождествление Иисуса с Яхве позволяет ему занять центральное место в реализации этой спасительной миссии.

Словам псалмопевца, проникнутым доверием Яхве, «Богу спасения нашего», созвучно радостное ожидание Павлом явления «великого Бога и Спасителя нашего Иисуса Христа» (Тит. 2, 13).[91]