Читать книгу Миссия Бога - - Страница 28

Нечто или ничто?

Статуя вполне реальна. Образ, вырезанный из дерева или отлитый из металла, во всех его трех измерениях не может остаться невидимым. А как же бог или боги, воплощением которых он считается? Реальны ли они? Существуют ли они? Представляют ли они собой нечто или ничто? Как Израиль воспринимал этих богов в сравнении со своим Богом, с Яхве? Последний вопрос занимает умы исследователей Ветхого Завета на протяжении многих десятилетий. Определив монотеизм в общем религиозном контексте, как веру в существование одного единственного божества и, соответственно, отрицание реальности каких бы то ни было иных божеств, необходимо было установить: каким образом и когда именно Израиль пришел к такому монотеизму. Очевидно, что преданность израильтян своему Богу исключала поклонение кому-либо еще. Но означало ли это, что они категорически отрицали само существование богов, которым им запрещено было поклоняться?

Классический ответ, рожденный в недрах ветхозаветной библеистики, предполагает эволюцию или развитие. Не так давно он был заново сформулирован, обобщен и исправлен Робертом Гнузе.[107] Допуская расхождения в точной датировке переходных этапов, эта теория воссоздает религиозную историю Израиля. Это путь от политеизма (признанного в Нав. 24, 14) через генотеизм (Израиль должен был поклоняться исключительно Яхве, признавая, тем не менее, существование других богов у других народов) к истинному монотеизму (полному отрицанию существования каких-либо богов, кроме Яхве) как к последнему и довольно позднему завершающему этапу.

По мнению некоторых ученых, первый и второй этапы занимают почти весь ветхозаветный период в истории Израиля. Иными словами, первоначально религия Израиля была практически неотличима от ханаанской. Затем на протяжении многих веков основным стремлением Израиля было сохранить верность завету с Яхве и не «ходить вслед других богов». Предполагалось, что другие боги, вызывавшие у израильтян искушение следовать за ними, очевидно существовали. Яир Хофман, например, говорит, что даже во Второзаконии выражение ʾĕlōhîm ʾăḥērîm, «иные боги», скорее утверждает, чем отрицает их божественное существование. «Эта фраза… хотя и содержит в себе некую идею инаковости, никак не доказывает, что по сути своей другие божества полностью отличались от Бога Израиля… Они именуются другими по той простой причине, что они не наши».[108] Наконец, только в последние годы вавилонского изгнания, к которым предположительно относятся пророчества Исаии в главах 40–55, в среде израильтян четко оформилась позиция, отрицавшая само существование каких-либо иных богов, кроме Яхве.[109] Только на этой, последней стадии было ясно заявлено о том, что одним единственным носителем божественной природы был и остается Яхве.

С такой точки зрения, ответ на наш вопрос о реальности иных богов в религии Израиля зависит от периода в хронологическом развитии Израиля, к которому мы и относим свой вопрос. Если бы мы обратились к израильтянину с вопросом: «Веришь ли ты, что кроме Яхве существуют и другие боги?», на протяжении долгого времени (по единодушному мнению библеистов) мы получали бы один и тот же ответ: «Конечно. Богов много. Яхве – лишь один из них, но он очень силен, и мы рады, что он на нашей стороне». Позднее, когда пророческие писания и реформы Второзакония стали подчеркивать идею большей исключительности заключенного с Богом завета, ответ прозвучал бы примерно так: «Да, у других народов свои боги, но Израиль должен поклоняться только Яхве, иначе нам придется испытать на себе его гнев». Долгое время такая позиция противостояла более либеральному популярному политеизму. Однако с конечной победой сторонников «официального» Яхвеизма, в последние годы вавилонского изгнания и сразу после него, ответ был бы четким и однозначным: «Нет, Яхве – единственный истинный Бог, других просто не существует. Все эти так называемые боги – ничто».

Столь четко выстроенное мировоззрение, пожалуй, слишком стройно. Было бы излишним упрощением формулировать вопрос (или ответ на него) в простой двухчастной форме: существуют другие боги или нет? Представляют ли они собой нечто или ничто? Проблема гораздо сложнее, и решение ее зависит от того, как мы понимаем сказуемое в вопросах подобного рода. К ним необходимо добавить следующее: существуют ли другие боги в том же смысле, что и Яхве? Представляют ли они собой то же самое «нечто», что и он (имеют ли они ту же божественную сущность)? Или же мы говорим о чем-то ином, не имеющем ничего общего с божественностью?

Суть израильского монотеизма заключается, главным образом, в том, что утверждается в отношении Яхве, а не в том, что отрицается в отношении других богов. Тем не менее, характеристики Яхве неизбежно влияют на наше восприятие других богов. Комментируя, в частности, Второзаконие, и опровергая утверждение Нейтана Макдональда о том, что эта книга не отрицает существование иных богов (а потому не является формально монотеистической с точки зрения Просветительских категорий, которые Макдональд справедливо отвергает как неуместные и даже вредные в исследовании Ветхого Завета), Ричард Бокэм делает следующие тонкие замечания:

Благодаря всему, что Яхве сделал для Израиля, избранный народ понимает: в отличие от богов всех остальных народов, он – единственный истинный Бог, Бог богов. Это означает, прежде всего, что он обладает силой, несравнимой ни с чем во вселенной. Земля, небо и небеса небес принадлежат ему одному (Втор. 10, 14). Боги же других народов, напротив, бессильные ничтожества, неспособные защитить и спасти даже свои собственные народы. Об этом говорится в песне Моисея (см. Втор. 32, 37–39). Необходимость различать стоящего выше всех Яхве и тех, кто не просто второстепенны, но и совершенно бессильны, объясняет употребление таких выражений, как «единственный истинный Бог» и «бог богов», и, с другой стороны, «не бог» (Втор. 32, 17: loʾ ʾᵉloah; 32, 21: loʾ ʾel) и «суетные их» (Втор. 32, 21: habᵉlehem). Хотя они и именуются богами, они не заслуживают этого имени, не будучи дееспособными божествами, являющими свою силу в мире. Только Яхве обладает верховной властью… (Втор. 32, 39). Недостаточно отметить, что Второзаконие не отрицает существование иных богов. Следует признать также, что в содержащемся во Второзаконии «учении о Боге», онтологическую значимость которого подтверждает и Макдональд, мы наблюдаем онтологическую границу, проходящую сквозь прежнюю категорию «боги» и выделяющую Яхве, как единственного в своем роде.[110]

Итак, вернемся к вопросу, что представляют собой иные боги. По отношению к Яхве ответ должен быть: ничего. Ничто и никто на свете не сравнится с Яхве, он единственный в своем роде. Яхве не один из представителей общей категории богов. Он – единственный истинный Бог, обладающий, по выражению Бокэма, «трансцендентной уникальностью».[111] Что касается упомянутого выше предположения Яира Хофмана, то вполне справедливо будет признать, что выражение «другие боги» само по себе не означает: «эти божества считались, по сути, совершенно отличными от Бога Израиля». Все, сказанное о Яхве, ясно и четко указывает, что он обладает сущностью, совершенно отличной от них. «Господь есть Бог, и нет еще кроме Его» (Втор. 4, 35).

Однако по отношению к тем, кто поклоняется другим богам, – будь то народы, считающие их своими, или Израиль, впадавший в искушение «ходить вслед» им, – ответ будет безусловным: нечто. Боги разных народов со своими именами, изображениями, мифологией и культами, очевидно, существуют в жизни, культуре и истории тех, кто почитает их богами. Утверждения типа: вавилоняне поклонялись богу Мардуку, отнюдь не лишены смысла. Настаивать, что, поскольку Мардук не существует как бог, бессмысленно говорить о поклонении, было бы проявлением излишнего педантизма. В контексте такого утверждения (и других подобных описаний человеческих религий) ясно, почему можно говорить о реальности иных богов в контексте человеческого опыта. Иными словами, в богословской беседе или в обычном разговоре на вопрос о том, «представляют ли собой другие боги нечто или ничто?» вполне уместно ответить парадоксом: и то, и другое. Они ничто в сравнении с Яхве; они реальны по отношению к тем, кто им поклоняется.

Именно этот парадокс с большой осторожностью формулирует Павел, отвечая на вопрос о мясе, принесенном в жертву идолам в Коринфе. Апостол соглашается с исповеданием тех, кто объяснял свою свободу в этом вопросе словами иудейской Шемы. Господь и Бог един, поэтому «идол в мире ничто» (1 Кор. 8, 4). Но уже в следующем предложении Павел пишет: «Ибо хотя и есть так называемые боги, или на небе, или на земле, так как есть много богов и господ много…». Итак, что-то все-таки существует, хотя его и нельзя сравнивать с единым Богом, Отцом и единым Господом, Иисусом Христом. К тому, о чем или о ком конкретно идет речь, Павел (и мы с вами) еще вернемся. Однако его двойное утверждение ясно: боги и идолы существуют, не обладая при этом божественной сущностью, которая принадлежит только живому истинному Богу.

Если Павел, иудей, живший в первом веке и строивший свое богословское мировоззрение на Писаниях, известных нам как Ветхий Завет, мог придерживаться двойственных взглядов, нет оснований думать, что этот парадокс не устроил бы и его предшественников за много столетий до него. Именно такая позиция находит свое выражение в глубокой полемике Исаии в главах 40–48. По мнению Яхве, явленному в парящих строках поэтических пророчеств, так называемые боги – «ничто», полное «ничтожество» (Ис. 41, 24). Но, с точки зрения пленных израильтян, с их комплексом неполноценности, вавилонских богов можно было призвать на суд и обличить в их бессилии (Ис. 41, 21–24), высмеять, как дело рук человека (Ис. 44, 9-20), изобразить спускающимися с небес в бесплодной попытке спасти даже не своих поклонников, для которых они теперь обуза, а своих же собственных идолов (Ис. 46, 1–2). Всего этого красноречия боги удостоены лишь потому, что они представляют собой нечто, и это нечто Израиль должен увидеть в истинном свете, чтобы освободиться раз и навсегда. Это нечто необходимо разоблачить и отвергнуть, дабы оно уже не препятствовало Израилю вернуться к поклонению их живого Бога Искупителя.

То, что оказалось по силам пророку, без сомнения, не вызвало бы затруднений у автора книги, обладающей такой богословской глубиной и проницательностью, как Второзаконие. И действительно, в ней мы находим ту же парадоксальную двойственность. С одной стороны, другие боги – ничто в сравнении с Яхве. Я не вижу иного смысла в следующих утверждениях, кроме самого очевидного: только Яхве обладает божественной трансцендентностью, он – единственный властелин и правитель вселенной.

Господь есть Бог на небе вверху и на земле внизу, и нет еще кроме Его (Втор. 4, 39).

Вот у Господа, Бога твоего, небо и небеса небес, земля и все, что на ней (Втор. 10, 14).

Господь, Бог ваш, есть Бог богов и Владыка владык, Бог великий (Втор. 10, 17).

Видите ныне, что это Я,

Я – и нет Бога, кроме Меня:

Я умерщвляю и оживляю,

Я поражаю и Я исцеляю,

и никто не избавит от руки Моей (Втор. 32, 39).

В контексте таких утверждений мы получаем окончательный ответ на вопрос о том, что могут представлять собой другие боги: они «не Бог» (Втор. 32, 17), и даже «не бог» (Втор. 32, 21). Иными словами, они – ничто, ничто в сравнении с Яхве.

В контексте таких утверждений мы получаем окончательный ответ на вопрос о том, что могут представлять собой другие боги: они «не Бог» (Втор. 32, 17), и даже «не бог» (Втор. 32, 21). Иными словами, они – ничто, ничто в сравнении с Яхве.

С другой стороны, автор той же книги, размышляя над манящей привлекательностью и силой обольщения религиозной культуры, с которой предстояло столкнуться Израилю после перехода через Иордан (боги и идолы, священные места, мужские и женские символы плодородия, кажущееся процветание целой цивилизации, поклонявшейся этим богам), знал: неоднократно предостерегая Израиль, он предостерегал их от чего-то реального и весьма опасного. Кроме того, учитывая, что другие народы поклонялись небесным светилам, объекты их поклонения, без сомнения, существовали – «солнце, луна и звезды и все воинство небесное» (Втор. 4, 19). Израиль не должен был поклоняться им, ведь они часть Божьего творения. Яхве «уделил их всем народам» не для поклонения, но в качестве источников света.[112]

С учетом всего изложенного, бесплодными кажутся попытки разобраться в каждом из ветхозаветных документов. Тем более совместить их содержание с предполагаемой траекторией последовательного религиозного развития, основываясь на ложном предположении о людях, рассуждающих о других богах, как если бы они существовали на самом деле, не могут одновременно почитать Яхве единственным Богом. В таком случае напрашивается логический вывод: убедившись в истинности монотеизма, мы не должны даже упоминать о «других богах», чтобы никто не подумал, будто мы приписываем им некое божественное существование. Такие ограничения, накладываемые на богословские дискуссии, были бы просто нелепы. Ведь тогда Павел не смог бы даже обсуждать отношения между живым Богом и идолами тех культур, в которых проходило его служение. Неужели остается заключить: поскольку Павел упоминает о богах и идолах с целью их критики, он, должно быть, верил в их существование, сравнимое с божественной реальностью живого Бога Израиля, явленного во Христе? Апостол сам ясно утверждает, что это не так. Тем не менее, исследователи Ветхого Завета продолжают уверять, будто одно упоминание израильтянами богов окружавших их народов означает, что они верили в реальность их существования наравне с Яхве.

Все сказанное о Павле справедливо и в отношении современных христиан. Миссиологические дискуссии и практика миссионерства должны принимать во внимание реальность (в определенном смысле) других богов и идолопоклонства как общественного явления. Без сомнения, они «что-то» собой представляют. При этом мы можем свободно вступать в подобные дискуссии, не поступаясь своей приверженностью библейскому монотеизму, – вере в существование одного единственного живого Бога, известного нам во всей полноте его тринитарного откровения. В противном случае мы были бы повинны в скрытом политеизме, даже осмелившись произнести слова миссионерского гимна:

Там, где иные боги

Царят во мрачной тьме.

Где сонм врагов вчерашних

Не дремлет и теперь…[113]

Конечно же, мы можем смело петь эти строчки. Петь с полной уверенностью в словах Павла, основанных на Второзаконии. И, если не считать их христологического содержания, они выражают парадокс, который с готовностью поняли и приняли бы авторы этой ветхозаветной книги. Парадокс о том, что даже при наличии в мире множества богов и господ есть лишь один Господь и один Бог, благодаря которому и для которого живет и дышит все сущее. Если же мы поем такие гимны и ведем богословские беседы, не опускаясь на низшую ступень религиозной эволюции, недостойной истинного монотеизма, не вижу причин, по которым на нее стоило бы помещать древних израильтян, даже если они пели, пророчествовали или составляли законы с упоминанием «других богов», царивших над народами и противостоявших Яхве, единственному живому Богу.

Но если эти боги не Бог, но при этом представляют собой «нечто», то что же они такое? Если они не обладают истинной божественностью (которая приличествует только Яхве), значит, они существуют в единственной оставшейся для них сфере – в Божьем творении. Если же они часть творения, то должны существовать либо в мире физическом (подразделяемом на природу и творения рук человека), либо в невидимом мире нечеловеческих духов, также созданных Богом. Библия предлагает нам все три варианта. Идолы и боги могут быть: (1) предметами в рамках видимого творения, (2) бесами или же (3) творениями рук человеческих.

Идолы и боги в рамках творения

Израильтянам было хорошо известно, что некоторые народы поклонялись небесным светилам, почитая их богами, тогда как другие наделяли теми же качествами земных существ – людей и животных. Интересно отметить, что автор Второзакония (Втор. 4, 15–21), предостерегая от такого обожествления Божьих созданий (вероятнее всего, намеренно), перечисляет объекты поклонения в порядке, обратном последовательности их сотворения в Быт. 1: человек, мужчина или женщина; животные, которые на земле; птицы крылатые; рыбы, которые в водах; солнце, луна и звезды. Этот риторический прием передает особый богословский смысл: когда люди ставят творение на место Творца, наступает хаос. Идолопоклонство нарушает порядок наших самых важных взаимоотношений.

Поклонение небесным светилам, столь же древнее, сколь и широко распространенное, было несовместимо с верой Израиля в Яхве-Творца. Посему даже Иов (который, не называясь израильтянином, своей верностью Богу заслужил похвалу рассказчика и самого Яхве) отвергает его как грех и проявление неверия.

Смотря на солнце, как оно сияет,

и на луну, как она величественно шествует,

прельстился ли я в тайне сердца моего,

и целовали ли уста мои руку мою?

Это также было бы преступление, подлежащее суду,

потому что я отрекся бы тогда от Бога Всевышнего.

(Иов 31, 26–28)

И все же поклонение звездам не раз оказывалось для Израиля камнем преткновения. Ам. 5, 26 свидетельствует, что это происходило уже в восьмом веке до Р. Х.[114] Оно причислено к грехам, за которые было осуждено и разрушено северное Израильское царство (4 Цар. 17, 16). Иудейский царь Манассия добавил поклонение небесному воинству ко всем своим прочим злодеяниям (4 Цар. 21, 3–5). Даже после великих реформ царя Иосии пророк Иезекииль в своем видении храма с ужасом наблюдал за теми, кто во дворе дома Господня поклонялся солнцу, обернувшись спиной (в буквальном смысле) к самому храму (Иез. 8, 16). Звездные божества считались самыми могущественными среди народов, населявших Месопотамию, так что своими действиями израильтяне, вероятно, надеялись умилостивить богов своего главного в то время врага – Вавилона. Совсем другой подход к звездным богам мы наблюдаем в Ис. 40, 26. Призывая пленников, без сомнения, ослепленных видимым могуществом богов своих завоевателей, взглянуть в небеса, пророк задает простой вопрос: кто их создал? Ответ на него сам обличает израильтян. Звезды вовсе не всемогущие боги, держащие в своих руках судьбы народов. Они вообще не боги, а творения живого Бога, во всем подвластные ему.

Поклонение животным тоже было широко распространено и у древнего Израиля ассоциировалось, в частности, с египтянами, обожествлявшими самых разнообразных зверей и рептилий. Свидетельств сколько-нибудь значительного влияния со стороны Египта на поклонение Израиля гораздо меньше. Однако Иезекииль вновь испытал ужас при виде семидесяти старейшин Израиля (само это выражение напоминает о роли, которую играли такие люди в Синайском завете [Исх. 24, 9-11]) в темном, заполненном дымом внутреннем помещении храма, поклонявшихся «пресмыкающимся и нечистым животным» (Иез. 8, 9-12). Некоторые комментаторы предполагают, что поклонение териоморфическим (звероподобным) богам могло быть политическим жестом, призванным помочь Израилю заручиться поддержкой египетского войска в войне с Вавилоном. Если так, подобные действия говорят о серьезном упадке храмового поклонения в период поздней монархии, когда одни вожди Израиля поклонялись богам Вавилона, а другие, совсем неподалеку – богам Египта.

Идолы и боги в обличии бесов

Что касается нематериального творения, Израиль прекрасно знал о существовании небесного сонма духовных существ, окружающих Божий престол, служащих Богу и выполняющих его поручения. Но это еще не все. Израильтяне знали (хотя они не часто становились предметом богословских размышлений) и о тех в этом «высоком обществе», которые бросали вызов Богу. Вызов, подобный тому, как это делал сатана, или обвинитель, в Иов 1, подвергая сомнению Божью правдивость и милосердие. Или как в случае со змеем, кого бы он ни олицетворял, в Быт. 3, или обвиняя служителей Божьих, как это сделал сатана с Иисусом, первосвященником поствавилонского периода в Зах. 3, 1–2). Все эти духи, в каком бы облике они ни являлись, полностью подвластны Яхве, так что даже «лживый дух» может быть послан в качестве орудия суда Яхве над Ахавом (3 Цар. 22, 19–23).

В очень редких случаях Ветхий Завет связывает поклонение других богам с бесами, но мы не должны закрывать глаза на то, что идея существования такой связи получила серьезное богословское развитие в Новом Завете. Так Павел, безусловно, опираясь на авторитет Писания, был убежден: нездоровый интерес к идолам может привести человека в компанию бесов (1 Кор. 10, 18–21).

Хотя в самом Ветхом Завете не содержится богословского осмысления такого понимания идолопоклонства (как поклонения бесам), оно стало логическим продолжением уверенности израильтян в том, что «немые» языческие боги действительно обладали сверхъестественной силой. Поскольку Бог один, никто из богов не может претендовать на такую силу; поэтому стали считать, что за идолами стоят бесовские духи.[115]

К такому выводу израильтяне пришли, очевидно, уже на самых ранних этапах своей истории. Впервые другие боги ассоциируются с бесами в Песне Моисея во Втор. 32, которую многие богословы считают образцом ранней израильской поэзии.[116]

Богами чуждыми они раздражили Его

и мерзостями разгневали Его:

приносили жертвы бесам, а не Богу (Втор. 32, 16–17; ср. 21).[117]

Псалом 105 написан с той же целью, что и Втор. 32: неверие Израиля противопоставляется в нем всему, что сделал для них Бог. Его справедливое возмездие тяжким гнетом легло на израильтян, и теперь они молят Бога о спасении. Как и во Втор. 32 главный акцент делается на идолопоклонство. Первым упоминается поклонение золотому тельцу на горе Синай (Пс. 105, 19–20). Псалмопевец саркастически противопоставляет Яхве «славу» Израиля: «изображению вола, ядущего траву»! Далее он вспоминает ужасное отступничество к Ваалфегору, называя иных богов «бездушными» (Пс. 105, 28, в буквальном переводе: «ели жертвы мертвым»). Наконец, уже в земле обетованной, Израиль, вопреки всем наставлениям, стал перенимать верования и обряды хананеев (в буквальном переводе: «научился их делам»).

Смешались с язычниками

и научились делам их;

служили истуканам их,

которые были для них сетью,

и приносили сыновей своих

и дочерей своих в жертву бесам;

проливали кровь невинную,

кровь сыновей своих и дочерей своих,

которых приносили в жертву идолам Ханаанским,

и осквернилась земля кровью (Пс. 105, 35–38).

О тесной связи между идолопоклонством, как общением с бесами и пролитием невинной крови, мы будем говорить позднее.

Эти отрывки (Втор. 32 и Пс. 105) – единственные в Ветхом Завете, где боги и идолы явно и открыто приравниваются к бесам, хотя непрямые указания на их связь содержатся и в других местах. В Пс. 95, 5, например, боги других народов презрительно названы ʾĕlîlîm. В Септуагинте это слово в данном случае переводится как daimonia – демоны или бесы, хотя в других местах ʾĕlîlîm может означать не бесов, а нечто пустое, слабое, бессильное, бесполезное, не имеющее никакой ценности (напр., Ис. 2, 8.20; 19, 1; 31, 7; Авв. 2, 18). Возможно также, что в Ис. 65, 11, где описывается культ поклонения «Гаду» и «Мени», имеются в виду некие духовные силы, которых люди пытались умилостивить или привлечь на свою сторону. Можно задуматься и об употреблении Осией выражения «дух блуда». Имеет ли в виду пророк нечто большее, чем простое психологическое расстройство, скажем, сверхъестественную природу этого rûaḥ, «духа», который «вводит их в заблуждение», находясь «внутри них» (Ос. 4, 12; 5, 4)? Захария тоже проводит параллель между «именами идолов» и «нечистыми духами», как бы предвосхищая частое употребление этой последней фразы в Евангелиях (Зах. 13, 2). В каждом из этих отрывков упоминание о бесах можно считать возможным. Но повторимся: Втор. 32, 16–17 и Пс. 105, 19–20 – единственные фрагменты, где это вполне очевидно.

Тем не менее, именно они стали библейским основанием для уверенного заявления Павла о том, что «язычники, принося жертвы, приносят бесам, а не Богу» (1 Кор. 10, 20). Эти слова вполне соответствуют его богословской оценке идолопоклонства в других местах. В своем, вероятно, наиболее раннем письме Павел вспоминает, как фессалоникийцы «обратились к Богу от идолов, чтобы служить Богу живому и истинному» (1 Фес. 1, 9), что четко указывает на их прежнее почитание идолов, как поклонение мертвым лжебогам.[118] Рассказывая Агриппе о встрече с воскресшим Иисусом, Павел считает готовность отвернуться от идолов действием, равнозначным освобождению от власти сатаны (Деян. 26, 18). Напротив, в Книге Откровение непокорные и нераскаявшиеся грешники изображены как те, кто даже, став свидетелями первых знаков Божьего суда, отказываются отвергнуть идолопоклонство. Иоанн так пишет: они «не раскаялись в делах рук своих, так чтобы не поклоняться бесам и золотым, серебряным, медным, каменным и деревянным идолам, которые не могут ни видеть, ни слышать, ни ходить» (Откр. 9, 20).

Могу добавить, что даже Иисус, когда сатана предложил поклониться ему, признал идолопоклонническую природу этого искушения и противостоял ему словами Второзакония: «Господу Богу твоему поклоняйся и Ему одному служи». Непосредственно за этими словами следует предостережение Иисуса: «Не последуйте иным богам, богам тех народов, которые будут вокруг вас» (Втор. 6, 13–14; Мф. 4, 10). Сатана – всего лишь одно из Божьих творений, несмотря на свое ангельское происхождение и духовную силу. Учитывая, что к этому моменту повествования Иисус уже был провозглашен Божьим Сыном (Мф. 3, 17), абсурдная надменность сатаны очевидна – подумать, будто сам Бог может испытать соблазн поклониться одному из своих созданий. Однако зная, что у Матфея Иисус предстает в облике человека, Мессии, занявшего, в определенном смысле, место Израиля, и одновременно искушаемого, как и они когда-то в пустыне, нельзя не признать важность вопроса: не мог ли и он поддаться искушению идолопоклонства, преклонившись перед сатаной, стоявшим за богами других народов. Перед нами порочный круг, который, впрочем, можно разорвать: поклоняться другим богам – значит поклоняться бесам; поклониться сатане – значит признать его божественность, которой он не обладает, и тем самым нарушить верность живому Богу Израиля.

Идолы и боги – творение рук человеческих

Возвращаясь к Ветхому Завету, отметим, что, если описание богов и идолов как бесов встречается редко, то слова, стоящие рядом с ним в Откр. 9, 20 – «дела рук своих» – вполне типичны. После того факта, что идолопоклонство, по сути своей – отказ повиноваться живому Богу, это, возможно, важнейшее основание для критики идолопоклонства в Ветхом Завете. Идол даже не самостоятельное живое существо, а всего лишь изображение этого существа. Какое право он имеет претендовать на божественность?

Этот библейский аргумент заслуживает серьезного внимания, так что необходимо проверить силу такого обвинения на примере нескольких характерных ветхозаветных отрывков. Выражение «дело рук человеческих» (maʿăśēh yĕdê-ʾādām) неоднократно пренебрежительно используется в отношении других богов. Езекия, например, нисколько не удивлен тем, что ассирийцы смогли победить своих врагов и одновременно уничтожить их богов. Именно так ассирийский военачальник Рабсак рассчитывал убедить Езекию, что его божка Яхве постигнет та же участь. Но Езекия был не настолько глуп. Поэтому он молил Бога об избавлении, чтобы и весь остальной мир тоже узнал об истинном положении вещей (интересный миссиональный взгляд, о котором мы говорили ранее, в разделе «Израиль в изгнании» на стр. 84). Итак, в своей молитве Езекия говорит:

Правда, о, Господи, цари Ассирийские разорили народы и земли их, и побросали богов их в огонь; но это не боги, а изделие рук человеческих, дерево и камень; потому и истребили их. И ныне, Господи Боже наш, спаси нас от руки его, и узнают все царства земли, что Ты, Господи, Бог один (4 Цар. 19, 17–19).

Его презрение к идолам разделяет и псалмопевец.

А их идолы – серебро и золото,

дело рук человеческих.

Есть у них уста, но не говорят;

есть у них глаза, но не видят;

есть у них уши, но не слышат;

есть у них ноздри, но не обоняют;

есть у них руки, но не осязают;

есть у них ноги, но не ходят;

и они не издают голоса гортанью своею.

Подобны им да будут делающие их

и все, надеющиеся на них (Пс. 113, 12–16; ср. Пс. 134, 15–18).

Пророки, как и стоило ожидать, поддерживают эту риторическую полемику.

Из серебра своего и золота своего

сделали для себя идолов:

оттуда гибель…

художник сделал его,

и потому он не бог;

в куски обратится телец Самарийский! (Ос. 8, 4.6).

Сделали для себя литых истуканов из серебра своего,

по понятию своему, – полная работа художников (Ос. 13, 2).

Что за польза от истукана, сделанного художником,

этого литого лжеучителя,

хотя ваятель, делая немые кумиры,

полагается на свое произведение?

Горе тому, кто говорит дереву: «встань!»

и бессловесному камню: «пробудись!»

Научит ли он чему-нибудь?

Вот, он обложен золотом и серебром,

но дыхания в нем нет (Авв. 2, 18–19).

По выразительности и силе убеждения их превосходят только два других великих пророческих отрывка, где подчеркивается человеческое происхождение идолов: Иер. 10, 3–5.9.14 и Ис. 40, 18–20; 44, 9-20. Эти два фрагмента слишком велики, чтобы цитировать их полностью, но с ними необходимо ознакомиться, дабы почувствовать всю силу презрения Израиля к поклонению безжизненным идолам, созданным руками человека.

В такие моменты современные богословы обвиняют древних израильтян в религиозном невежестве и наивности. Принято считать, будто в их представлении поклонение язычников было простым фетишизмом. Израильтяне ошибочно (как нас пытаются уверить) полагали, что поклонники языческих богов наделяли материальных идолов качествами живых существ, приписывая им власть и силу, которыми они не обладали, что, разумеется, вызывало насмешки у израильтян. Они не видели различия между идолами как изображениями с одной стороны, и божествами, которых они олицетворяли в умах и верованиях своих поклонников, – с другой. Придерживаясь сами неиконического поклонения (отказываясь от каких-либо изображений Яхве), израильтяне неспособны были понять и оценить красоты иконического поклонения, которое они наблюдали вокруг себя. Истинная духовная и психологическая динамика использования идолов в поклонении богам оставалась для них недоступной, посему они подвергали насмешкам то, чего не понимали.

Примером таких рассуждений может служить в остальном прекрасная статья Джона Бартона. По его утверждению, со времен Исаии

«идолов» стали рассматривать не как искаженное олицетворение истинного божества, а как образы лжебогов, отождествляя при этом богов с их изображениями, как если бы за ними ничего не стояло. Как уже нередко отмечалось, это, в определенном смысле несправедливо по отношению к тем, кто использует в своем поклонении материальные образы. Иконоборец видит изображение и думает, будто использующие их люди поклоняются простому материальному объекту. Но это лишь его собственная трактовка происходящего. Для поклоняющихся образ – всего лишь олицетворение божественной силы, которая не ограничивается образом, а только находит в нем свое символическое воплощение. И все же именно это «несправедливое» восприятие идолов закрепилось в качестве превалирующего на страницах Ветхого Завета.[119]

Мораль подобных рассуждений, как правило, сводится к необходимости избегать столь невежественного осуждения тех, чьи объекты и формы поклонения отличаются от наших собственных. Такой способ полностью нивелировать осуждения идолов в Ветхом Завете особенно привлекателен для сторонников религиозного плюрализма.[120] Он позволяет нам идти на поводу ощущения своего религиозного и нравственного превосходства над Ветхим Заветом. Поскольку, благодаря современным антропологическим исследованиям человеческих религий, мы постигли истинную духовную динамику того, что Израиль, к сожалению, подверг осмеянию (убеждают нас), то узкие рамки невежественной исключительности этих примеров ветхозаветной полемики уже не сдерживают нас.

Однако это широко распространенное убеждение кажется мне еще более высокомерным и несправедливым в отношении израильтян, чем то, в чем обвиняют их самих. Для меня совершенно очевидно, что авторы обвинительной полемики против богов Вавилона очень четко понимали различие между материальными идолами и богами, которых они изображали. Их понимание этой части языческого богословия было столь глубоким, что они смогли представить его в карикатурной форме, подвергая критике одновременно идолов, богов и их поклонников. В Ис. 46, 1–2 изображены два великих вавилонских бога – властителей небес Вила и Нево. Оба они склонились к земле. Почему? Потому что их идолы вот-вот выпадут из телеги, в которую их погрузили. Пророк прекрасно понимает, что в представлении вавилонян статуи богов вовсе не отождествлялись с самими богами. Боги незримо пребывали где-то «там, в вышине». А их истуканы оставались видимыми «здесь, внизу». Его главная мысль сводится к следующему: кем бы и где бы ни были эти боги, с точки зрения вавилонян, в случае опасности они неспособны защитить даже своих идолов, не говоря уже о поклоняющихся им людях. Напротив, боги превращаются в тяжелую ношу для своих поклонников, которые чувствуют себя обязанными спасти истуканов любыми возможными, пусть и неблагородными, средствами. Богам вавилонского сонма приходится оставить свои изображения на милость шатких телег, запряженных быками, плетущимися по улицам Вавилона.

В основе пророческой сатиры лежит не наивное невежество, а глубокое проникновение в суть вещей. Ее выразительность полностью определяется пониманием различия, которое существовало в умах вавилонян между идолами и стоявшими за ними богами. Пророку было хорошо известно, что вавилоняне отличали своих богов от их видимых образов. Мысль пророка заключалась в том, что бесплодные попытки так называемых богов спасти своих собственных идолов выглядят комичными и даже нелепыми.

В ранних повествованиях мы тоже находим доказательства того, что израильтяне были далеко не так глупы, как их хотели бы видеть страдающие манией величия плюралисты. Они понимали, что статуя или алтарь не то же самое, что боги, которых они олицетворяют. Но это не мешало им насмехаться над бессилием языческих богов. Иоас, отец Гедеона, без страха предстал перед разъяренной толпой после того, как его сын разрушил алтарь Ваала и срубил дерево Астарты в своей деревне. Его слова блестяще отражают бессмысленность поклонения богу, который нуждается в защите: ведь люди поклоняются богам в надежде на их покровительство. По крайней мере, бог должен быть достаточно силен, чтобы защитить свое собственное святилище и идола. «Вам ли вступаться за Ваала, вам ли защищать его?.. если он Бог, то пусть сам вступится за себя, потому что он разрушил его жертвенник» (Суд. 6, 31).

Еще более саркастичную реакцию вызвала у Илии склонность Ваала уходить в самовольную отлучку в момент, когда он срочно нужен своим поклонникам. Ахав воздвиг алтарь Ваалу и Астарте, у которого Иезавель поставила служить четыреста пророков. Но где бы ни пребывал Ваал в духовной реальности, у алтаря его обезумевших поклонников на горе Кармил бога точно не оказалось. Насмешки Илии, рассчитанные на религиозные чувства лжепророков, обращены к их уверенности: несмотря ни на что он все-таки бог, но «отлучился», видимо, раз не отвечает на их призывы. «Кричите громким голосом, – говорил Илия, – может быть, он задумался, или занят чем-либо, или в дороге, а может быть, и спит, так он проснется!» (3 Цар. 18, 27).

Еще один весьма комический рассказ можно рассматривать, как намеренно противоречащий идее о том, что материальные объекты можно просто отождествлять с богами, которых они изображают. Израильтяне вообразили, будто принеся ковчег завета на поле боя, они тем самым заручатся присутствием и поддержкой Яхве. Филистимляне сначала думали так же и трепетали от страха. Но дальнейшие события доказали неправоту обеих сторон (1 Цар. 4, 1-11). Яхве нельзя отождествлять ни с одним из материальных объектов в руках израильтян, пытавшихся им манипулировать, – даже если ковчег и был построен по его особому указанию. После того, как ковчег совершает свой непрошеный обход по филистимским городам, враги Израиля учатся отличать его от Бога Израиля. Ковчег зримо присутствовал среди них, но сокрушительное поражение им нанесла десница Яхве, Бога Израилева (1 Цар. 5, 6-12). Если это понимали даже филистимляне, насколько же яснее все это должны были представлять рассказчик и читатели-израильтяне в отношении филистимского бога Дагона и его идола? Тот факт, что идол дважды упал лицом вниз (во второй раз лишившись рук и головы), ясно означает: приписываемая Дагону божественная сила не могла даже удержать его собственное изображение в вертикальном положении перед символом Бога Израилева (1 Цар. 5, 2–4). Насмешливый тон и богословская подоплека повествования перекликаются с сатирическим изображением Исаией могучих богов Вавилона в Ис. 46, 1–2.

Это возвращает нас к основной мысли. Израильтяне, четко осознавая, что именно значили идолы для поклоняющихся им, тем не менее, высмеивали их как «дело рук человеческих». Что же это говорило о богах, которых они олицетворяли? Можно без сомнения заключить: пророки и псалмопевцы не делали различия между богами и их образами не потому, что они не знали о существовании такого различия в умах язычников, а потому, что этого различия в действительности не существовало.

Видимые идолы, разумеется, изготовлены руками человека. Кем бы ни считали богов (их поклонники или израильтяне, борющиеся с искушением последовать их примеру), они тоже были всего лишь человеческим вымыслом. Так называемые боги, равно как и их образы, не обладали реальной божественной силой, поскольку она принадлежит одному Яхве. Несмотря на то, что боги, согласно мифам и верованиям их поклонников, предположительно населяли иные миры, недоступные нашему взору, они остаются всего лишь плодом человеческого воображения. Отсутствие видимых очертаний – еще не доказательство божественности. Поэтому, называя идолов, которые совершенно очевидно были плодом усилий и мастерства человека, «делом рук человеческих», израильтяне не просто констатировали и без того всем известный факт. Против него не стали бы возражать и сами язычники. В их представлении идолы действительно были произведением человеческих рук. Они не просто знали об этом, но и гордились искусным мастерством и затратами на изготовление великолепных образов (так по-прежнему обстоит дело, например, в Индии, где идолы остаются важной частью религиозного поклонения). Израильские богословы скорее включали в свою оценку то, что, по мнению язычников, представляли собой идолы, и самих так называемых богов. Боги, как и их изображения, были творением человека.

Бартон утверждает: этим открытием Израиль обязан именно Исаие, который помог им понять, что боги не альтернативный источник божественной силы, а всего лишь изделия человека.[121]

Исаия отвергает наличие божественной силы у других богов, отличной от Яхве, изображая их как плод человеческого труда и творчества. Если Осия осуждает заключение союзов с другими народами, поскольку у израильтян могло возникнуть искушение последовать за их богами, грозящими им запретной божественной силой, то для Исаии доверие чужим народам означает лишь стремление полагаться на человеческую силу. «Египтяне – люди, а не Бог; и кони их – плоть, а не дух» (Ис. 31, 3). Боги других народов вовсе не боги, а плод человеческого воображения: они «дело рук их» (Ис. 2, 8). Доверять чужеземным богам – значит полагаться не на альтернативный источник божественной силы, пусть даже запретный, а на нечто, изготовленное руками человека и не обладающее сверхъестественным могуществом. Поэтому у Исаии речь идет не столько о религиозном отступничестве, предательстве Яхве ради других настоящих богов, сколько о религиозной глупости, о почитании за божество тех, кто ничем не превосходит своих поклонников.[122]

По-моему, Бартон здесь совершенно прав.[123] В оценке идолопоклонства Израилем он различил нечто радикально новое и глубокое, имеющее далеко идущие миссиологические последствия. Все боги, которым люди поклоняются вместо единого живого Бога, ограничены рамками творения и не имеют объективной божественной сущности. Если речь идет не об объектах материального мира (о солнце, звездах или животных) и не о бесах и духах, остается заключить, что мы имеем дело с «делом рук человеческих». Так называемые боги на деле ничем не отличаются от своих изображений – идолов; и те, и другие – произведения человека. Поклоняясь им, мы обещаем верность, приписываем власть и могущество, подчиняемся тому, что сами же и создали. В конечном итоге, сатирическая картина Ис. 44, 9-20 недалека от истины. Нет принципиального различия между домашними божками и великолепием культа Вавилонских богов. Молится ли человек деревянному истукану, которого он выточил для себя, как если бы это был бог (Ис. 44, 17), или взывает к невидимому сонму «официальных» богов (Ис. 46, 7), он напрасно тратит время. Плод коллективного человеческого воображения ничем не отличается от изделия рук одного человека. Спасения нет ни в том, ни в другом.

Важно отметить: большинство упоминаний о богах и идолах как о человеческих созданиях встречается, когда речь идет об официальной государственной религии. Ведь именно в ее контексте боги кажутся особенно могущественными, а радикальные заявления израильтян соответственно нетрадиционными и полемичными. Разве великие боги народов не всемогущие божества? Нет, отвечают пророки; они не более могущественны, чем придумавшие их люди. Правители народов воплотили в них свою собственную гордыню, алчность и агрессию. Будучи обожествленные человеческой гордыней, эти боги, тем не менее, остаются делом рук человека.

Что, например, означали похвальбы ассирийцев своими богами, якобы поразившими богов малых народов, живших рядом с Иудой? Всего лишь тот факт, что армии ассирийского царя бурей пронеслись по этим странам со злобной жестокостью и алчностью (Ис. 10, 12–14). Это признавал и сам царь Ассирии, и его посланники (4 Цар. 18, 33–35). В их представлении, все происходящее с царем и его армиями отражало жизнь и деятельность богов. Поэтому царь мог без труда претендовать на победу над пораженными богами. Цари и боги были взаимозаменяемы как с грамматической, так и с практической точки зрения. С одной стороны, израильские пророки принимали такой взгляд на вещи, а с другой – решительно отвергали. Отношения между народами действительно были сферой божественного влияния (в этом они соглашались с ассирийцами). Но в ней не было места соперничеству многочисленных богов (эту часть они отрицали). Все влияние осуществлялось одним единственным божеством – Яхве, Богом Израилевым, о котором Езекия сказал: «Ты один Бог всех царств земли, Ты сотворил небо и землю» (4 Цар. 19, 15). Боги, которым ассирийцы приписывали свои победы, равно как и боги покоренных ими народов, не были ни Богом, ни даже богами, не имея ничего общего с божественной реальностью Яхве и оставаясь «изделиями рук человеческих» (ст. 18).

То же утверждает пророк Аввакум. Подробно и выразительно описав надменность, жестокость и грозящую одновременно человеку и окружающей среде разрушительную силу имперских устремлений Ассирии (Авв. 2, 3-17), он с презрением отвергает мысль о том, что ассирийские боги смогут защитить свой народ от Господнего суда. Таков контекст очередных стихов и основание для насмешек, за которыми следует уже привычное обличение дерева и камня, обложенных серебром и золотом, но лишенных дыхания жизни:

Что за польза от истукана, сделанного художником,

этого литого лжеучителя,

хотя ваятель, делая немые кумиры,

полагается на свое произведение? (Авв. 2, 18).

Трудно найти более ясное выражение истинного отношения израильских пророков к богам враждовавших с ними народов, чем эта одна строчка. Ни в самих идолах, ни над ними нет никакой божественной силы. Они не отображение божества, а плод человеческого воображения. В противоположность этому, продолжает Аввакум:

А Господь – во святом храме Своем:

да молчит вся земля пред лицем Его! (Авв. 2, 20).

Если ассирийских идолопоклонников можно было обвинить в том, что их боги – изделия рук человеческих, то же обличение должно было прозвучать в адрес тех израильтян, которые предпочли поклоняться богам Ассирии (или других народов) с целью скрепить политический союз, получить выгоду для себя (или хотя бы отсрочку приговора). Поэтому в своей покаянной литургии (которая, к сожалению, никогда не использовалась) Осия призывает Израиль признать бессилие ассирийской военной машины и ее неспособность избавить их именно потому, что их вера в нее – ничто иное, как вера в богов, изготовленных их же собственными руками. Иными словами, власть ассирийских богов над Израилем была в той же мере плодом воображения израильтян, как и ассирийцев. Поклоняться им – значило наделять божественной природой изделие человека. Поэтому раскаяние в готовности положиться на ассирийскую армию (а значит, и на ассирийских богов) означало раскаяние в попытке сделать себе богов, а не в доверии к альтернативному источнику предположительно божественной силы (как ошибочно, на мой взгляд, утверждает Бартон). Тесная синонимическая связь между словами «Ассирия», «кони», «боги наши» и «дела рук наших» позволяет безошибочно сделать именно такой вывод.

Возьмите с собою молитвенные слова

и обратитесь к Господу;

говорите Ему:

«отними всякое беззаконие

и прими во благо,

и мы принесем жертву уст наших.

Ассур не будет уже спасать нас;

не станем садиться на коня

и не будем более говорить изделию рук наших:

боги наши» (Ос. 14, 3–4).

Осия проповедовал северному Израильскому царству. Была определенная ирония в попытке убедить их в том, что, следуя за ассирийскими богами, они полагались на богов собственного производства, ведь царь – основатель Израиля сделал, практически, то же самое в отношении Яхве, причем по той же причине: в стремлении укрепить безопасность своего нового, уязвимого для врагов государства. «Иеровоам, сын Наватов, который ввел в грех Израиля» (напр., 3 Цар. 15, 34; 16, 19), так гласит эпитафия человека, возглавившего отделение десяти племен от Иуды. Грехом царя, нашедшим продолжение у многих его преемников, было идолопоклонство. Описание событий, положивших ему начало, в 3 Цар. 12, 26–33 подчеркивает как мотивы, побудившие Иеровоама совершить свой грех, так и проявленную им хитрость. Новоявленный царь боялся, что, совершая паломничество в храм Яхве, его подданные вновь изберут политическую приверженность Иерусалиму. Стараясь помешать этому, он поставил в противоположных концах своего царства изображения тельцов, перед которыми северные племена должны были поклоняться Богу, выведшему их из Египта. Очевидно, что он избегал видимости поклонения кому-либо иному, кроме Яхве. Более того, как указывается в отрывке, Иеровоам, вероятно, вообразил себя Моисеем, избавившим северные племена от гнета Соломона и его сына. Тем не менее, он возродил весь религиозный аппарат своего государства, так что поклонение Яхве оказалось под его полным покровительством.[124] В описании этих событий содержится тонкий намек на то, что, хотя вверху страницы по-прежнему стояло имя Яхве, текст составлял сам Иеровоам. Яхве попытались превратить в бога, созданного руками человека. Официальная пропаганда поставила живого Бога на службу национальной безопасности, и эта форма идолопоклонства не ушла в могилу вместе с Иеровоамом.

Возвращаясь от пророков к псалму, в котором яснее всего указывается на человеческое происхождение идолов (Пс. 113), мы вновь замечаем: полемика ведется между Израилем и другими народами. Давно знакомый стих 9 этого псалма приобретает еще большую значимость в свете нашей дискуссии. Если боги того или иного народа – плод его коллективной гордости, то и слава этих богов тождественна славе их народа. Славить такого бога значило, как правило, хвалить военную мощь его народа. Израильский псалмопевец отказывается считать это причиной для прославления Яхве, Бога Израилева. Напротив, уверенно восклицает он:

Не нам, Господи, не нам,

но имени Твоему дай славу,

ради милости Твоей, ради истины Твоей (Пс. 113, 9).

Иными словами, прославление Яхве никогда не должно рассматриваться, как завуалированная хвала его народу Израилю. Напротив, Яхве надлежит славить за его собственные уникальные качества, не исполняясь при этом самодовольства (этому искушению нередко поддаются сегодня целые народы, заявляющие, будто чтут «Бога» или просят у него благословения).

После столь необычного начала псалмопевец предлагает воображаемый диалог между Израилем и другими народами.

Для чего язычникам говорить:

«где же Бог их»?

Бог наш на небесах;

творит все, что хочет.

А их идолы – серебро и золото,

дело рук человеческих. (Пс. 113, 10–12).

«Где же Бог ваш?» – с упреком вопрошают народы, насмехаясь над Израилем, не имевшим видимых изображений Яхве.

«Бог наш на небесах, а ваши где?» – отвечает Израиль вопросом на вопрос.

Отвечая на свой собственный вопрос, «Где же боги других народов?» – псалмопевец заключает: «Они на земле, рядом с теми, кто их создал». После имени Яхве невидимыми буквами начертаны слова: «Единственный правитель вселенной». А на более чем скромном ярлыке других богов сказано: «Сделано на земле». Далее в псалме противопоставление земли и неба (которые сотворил Яхве для пребывания человека и самого себя соответственно) сочетается с противопоставлением жизни и смерти. Суть этого сравнения в том, что боги и идолы не только не обладают божественной силой на небесах. Здесь, на земле, они так же безжизненны и неспособны благословить своих поклонников, как это может сделать Яхве.

Благословенны вы Господом,

сотворившим небо и землю.

Небо – небо Господу,

а землю Он дал сынам человеческим.

Не мертвые восхвалят Господа,

ни все нисходящие в могилу;

Но мы будем благословлять Господа

отныне и вовек (Пс. 113, 23–26).[125]

Контраст между Яхве и так называемыми богами становится еще очевиднее благодаря противопоставлению высших сфер, где обитает Яхве, и мира, населенного людьми. Оно лишний раз подчеркивает: идолы принадлежат миру человека, а не Бога. Об этом уже говорил Исаия. Кроме того, живые противопоставляются мертвым… Мне кажется, что упоминание о превосходстве Яхве над другими богами в конце псалма есть очень важным. В ветхозаветном мышлении идолы живут в мире мертвых: они столь же безжизненны, как их поклонники, тогда как Яхве – «А Господь Бог есть истина; Он есть

Бог живой и Царь вечный» (Иер. 10, 10). Таким образом, этот псалом представляет собой единую продуманную цепочку рассуждений, в основе которых лежит контраст между Богом Израиля и идолами других народов, а также противопоставление живых и мертвых, человеческой силы и Божьего могущества.[126]

Самым убедительным доказательством того, что боги – создание человека, является поклонение человека себе подобным или объявление одних людей источником божественной силы для других. Нелепость рассуждений о человеке, который, сотворив сам себя, поклоняется своему создателю, была признана еще в Ветхом Завете, полном обличений в адрес столь надменного самообмана. Это еще один весьма распространенный порок царей и императоров.

Иезекииль обличает самообожествление царя Тира, напоминая о неизбежности суда, грядущего на него и его империю:

«Я бог, восседаю на седалище божием,

в сердце морей»,

и, будучи человеком, а не Богом,

ставишь ум твой наравне с умом Божиим…

Скажешь ли тогда перед твоим убийцею:

«я бог»,

тогда как в руке поражающего тебя

ты будешь человек, а не бог? (Иез. 28, 2.9).

Другое пророчество Иезекииля обращено против самонадеянности египетского фараона, вообразившего себя творцом собственного богатства и присвоившего себе божественную силу, сотворившую Нил – источник процветания Египта.

Вот, Я – на тебя, фараон, царь Египетский,

большой крокодил, который, лежа среди рек своих,

говоришь: «моя река, и я создал ее для себя» (Иез. 29, 3).

Какое безумное высокомерие и самообман подвигают человека на столь абсурдные заявления! Однако их отзвуки вновь и вновь слышны в идолопоклонстве мамоне, характерном для современного мирового капитализма. Задолго до Иезекииля Бог предостерегал Израиль против подобной экономической самонадеянности, призывая помнить об истинном источнике их благополучия (Втор. 8, 17–18).

Не удивительно, что те же обвинения звучат и в адрес Вавилона, возомнившего себя божеством и осмелившегося делать заявления, приличествующие только одному живому Богу.

Но ныне выслушай это, изнеженная,

живущая беспечно,

говорящая в сердце своем:

«я, – и другой подобной мне нет;

не буду сидеть вдовою

и не буду знать потери детей».

Но внезапно, в один день,

Придет к тебе то и другое…

Мудрость твоя и знание твое – они сбили тебя с пути;

и ты говорила в сердце твоем:

«я, и никто кроме меня» (Ис. 47, 8-10).

Навуходоносор, вероятно, страдал этой манией самообожествления, но Господь, смирив его, показал, сколь безумны его притязания, после чего вновь даровал ему разум и готовность склониться перед живым Богом (Дан. 4).

Анализируя все рассмотренные в этом разделе отрывки Писания, мы понимаем, какой грандиозный вызов они бросают миру богов и идолов, к тому же вполне намеренно. Доказательство сказанному – широкое разнообразие ветхозаветных фрагментов, относящихся к самым разным периодам в истории Израиля, в которых наблюдалась эта особенность.

Нет ничего необычного в стремлении каждого народа заявить о величии своего божества. В этом Израиль ничем не отличался от своих соседей ни принципиально, ни на практике.[127] Но притязаний на трансцендентную уникальность и вселенский характер этого божества, сопровождаемых отрицанием всех остальных богов, которое Израиль объяснял не имеющей себе равных «ревностью» Яхве, мы не находим ни у одного из других народов. Говоря об уникальности первой заповеди в сравнении с плюралистической терпимостью большинства древних ближневосточных религий, Вернер Шмидт отмечает:

Ничего подобного ранее не существовало и не могло быть заимствовано из религий соседних народов, поскольку полностью противоречит им по сути. Мы привыкли искать исторические аналогии всех событий и явлений, однако нет оснований полагать, что первые две заповеди могли быть заимствованы у кого-либо. Исключительный характер вероисповедания Израиля уникален.[128]

Но пойти еще дальше и, превращая свои слова в продуманное богословское мировоззрение, заявлять вновь и вновь, что боги других народов, равно как и их видимые образы, всего лишь «изделие рук человеческих» – плод человеческого воображения, лишенный божественной сущности, – шаг поистине беспрецедентный. Однако невозможно найти другое объяснение вниманию, которое уделено этой теме в Ветхом Завете. Израиль совершенно верно понимал природу идолопоклонства и отношение язычников к своим богам, и, сознавая этот факт, отказывался их принимать. Категоричность утверждения Пс. 95, 5 потрясает: «Ибо все боги народов – идолы [ʾĕlîlîm]», – иными словами, боги столь же иллюзорны и несущественны, ведь и они – создания человека.

Назвать богов изделием рук человека – значит задеть человеческую гордыню и вызвать бурю возмущения у тех, кто им поклоняется. В Ефесе эти слова Павла стали причиной массовых беспорядков (Деян. 19, 23–41). Ведь если боги, столь высоко нами чтимые, действительно великолепные плоды нашего творчества, неудивительно, что мы их так яростно защищаем. В отчаянных попытках защитить богов, созданных нами для самих себя, мы являем жалкое подобие истинной ревности, достойной единственного истинного Бога, который не был создан нашими руками. Мы столько вкладываем в своих богов, тратим время и средства, сплетая воедино свою личную значимость с их ценностью. Конечно же, мы не можем допустить их разоблачения, осмеяния и ниспровержения. Но они должны быть повергнуты к ногам живого Бога. Такова судьба всякого человеческого предприятия, которое не совершается во славу Бога и не подлежит божественному искуплению.

Гордость и земная слава,

Меч, венец – напрасный труд.

Ни дворцы, ни стены храма

Человека не спасут.

Но Господь мой

Всякий день – Щит и сладостная сень.[129]

В конечном итоге, все боги, сотворенные руками человека, несмотря на их горделивые притязания и притворство, величием не превосходят золоченые статуи, которые приходится прибивать гвоздями, чтобы они не упали. Но и тогда их положение весьма шатко. Филистимский бог Дагон был повержен живым Богом столь же решительно, как филистимский гигант Голиаф – пращой Давида, причем с той же назидательной целью: «…и узнает вся земля, что есть Бог в Израиле» (1 Цар. 17, 46).

Не менее жалкий исход ожидал и вавилонских богов Вила и Нево (Ис. 46, 1–2). Вопреки всем подобным притязаниям человека и его творений, Исаия заявляет:

Ибо грядет день Господа Саваофа

на все гордое и высокомерное

и на все превознесенное,

и оно будет унижено…

И падет величие человеческое,

и высокое людское унизится;

и один Господь будет высок в тот день, и идолы совсем исчезнут (Ис. 2, 12.17–18).

Грядущий суд Божий в своем вселенском размахе поразит и вождей народов на земле, и богов, которых они поселили на небесах.

И будет в тот день: посетит Господь

воинство выспреннее на высоте

и царей земных на земле (Ис. 24, 21).[130]

Опираясь на эти библейские корни, Павел напоминает своим читателям о тварной природе этого воинства и всех учений, поработивших умы и жизни людей, а также об окончательном приговоре, который был вынесен им на кресте Христовом:

Смотрите, братия, чтобы кто не увлек вас философиею и пустым обольщением, по преданию человеческому, по стихиям мира, а не по Христу… отняв силы у начальств и властей, властно подверг их позору, восторжествовав над ними Собою (Кол. 2, 8.15).

Идолы и боги. Парадоксы

Какие же парадоксы связаны в Библии с богами других народов? Мы выделили два.

Первый заключается в том, что они – ничто, когда речь идет о реальности божественной природы. Божеством достоин называться только один – Господь Бог библейского откровения, Творец и властитель вселенной. Больше никто не вправе претендовать на это звание. Павел воспринимал четкое ветхозаветное понимание монотеизма как аксиому: боги – ничто в мире, равно как и идолы. Но идолы явно существуют в нашем видимом мире, а боги, которых они отображают, существуют как часть человеческой истории во всех ее проявлениях. Они представляют собой нечто, чье существование предполагается, но в заповеди ясно сказано: не поклоняться им. Как утверждалось ранее, вера в такое существование богов вполне совместима с основополагающим устоем библейского монотеизма: Господь Бог наш есть Бог на небе вверху и на земле внизу, и нет еще кроме него. Боги существуют, но не так, как существует Бог, обладающий божественной природой, статусом, властью и вечным бытием. Те, кто им поклоняется, поселили их на небесах, но в действительности они остались на земле, ибо являют собой такую же часть сотворенного порядка, как и их создатели.

Второй парадокс заключается в том, что боги, возможно, служат олицетворением бесовских духовных сил. Ветхий Завет (периодически), равно как и Новый (более четко и определенно), признают реальность и могущество духовных сил, стоящих за богами и идолами. Столь же определенно оба Завета утверждают верховную власть живого Бога над всеми этими силами и окончательное поражение, нанесенное им Христом. В Ветхом Завете идолы и боги часто и однозначно описываются как изделия рук человеческих. Мы сами творим своих богов, и в этом абсурдность нашего поклонения им.

Итак, отвечая на вопрос: что представляют собой иные боги – бесы это или дело рук человеческих – можно утверждать и то, и другое иногда одновременно. Последнее утверждение содержит в себе более важную богословскую истину и более опасный обман. Людям не нужен был дьявол, чтобы научить их идолопоклонству. Отказавшись от послушания живому Богу, мы нашли своих богов как в Божьем творении, так и в глубинах своего воображения. В этом мы достигли совершенства, и дьявол с радостью поощряет нас в этом искусстве.

Относительно небольшое число отрывков, проводящих параллель между богами, идолами и бесами, и обилие текстов, где они названы изделием человеческим, имеет серьезное богословское значение. Благодаря такому контрасту мы знаем правильный ответ на вопрос об ответственности за грех идолопоклонства – она целиком и полностью ложится на нас самих. Разумеется, это не снимает вины с дьявола, но неправильно было бы обвинять его в том, за что ответственны мы сами (этому мы тоже научились еще в Эдемском саду). Если боги прежде всего наше творение, нам за них и отвечать. Мы платим их долги, исправляем их ошибки и сами страдаем от последствий. Конечно же, нельзя недооценивать влияние сатаны на человека и духовную слепоту, в которую он его погружает. Но боги и идолы, по сути своей, наши собственные творения. Разговоры о печальных последствиях человеческой религиозности небезосновательны: выдуманные нами боги столь же опасны, как и мы сами, – ведь они изделия наших рук, а наши руки в крови.

Но в понимании всего этого есть и надежда. Если боги – плод человеческого воображения, то они не только обладают разрушительной силой, но и сами могут быть уничтожены – как и все наши прочие земные создания. Боги тоже подвержены разрушению и смерти. Они не долговечнее сотворивших их людей и империй. Насмешки, которыми ассириец осыпал богов побежденных им народов, в свете исторических событий рикошетом ударили по нему самому. Где сейчас боги Ассирии, Вавилона, Персии, Греции и Рима? Человеческая история – кладбище богов.

С точки зрения миссиологии, эти рассуждения непосредственно связаны с необычайно актуальным в наши дни вопросом многообразия религий. Какой должна быть наша, основанная на Библии, позиция в отношении богов других народов в современном мире? Ясно хотя бы то, что мы не можем прибегать к излишним упрощениям, заявляя, будто все нехристианские религии носят исключительно бесовский или культурный характер. Глубокий анализ сущности других богов в Писании не позволяет удовлетвориться таким противопоставлением.