Читать книгу Берегите душу города - - Страница 1

Ухо горело. Костику пришлось крепко зажмуриться, чтобы удержать предательски выползающую слезинку. Реветь перед этой грымзой он не собирался. Не дождётся.

– Нахал бессовестный, – сердито приговаривала Елизавета Андреевна. – В интернате о нём заботятся, кормят, поят, одевают, знания дают. А он…, – и она снова дёрнула Костика за ухо, да так, что ему пришлось вцепиться в собственную губу, лишь бы не вскрикнуть. – Бестолочь неблагодарная… Как будто Святославу Семёновичу заняться больше нечем, только ваши стычки разбирать. Он тебя жалеет, заботится, а ты… В карцер тебя надо. Нахал бессовестный.

Костику так и хотелось съязвить, что она повторяется, но тогда стокилограммовая русичка запросто дёрнет ещё разок, и посильнее, ухо-то может и не выдержать. Пришлось промолчать.

Путь до кабинета директора интерната был неблизкий: спуститься по лестнице с третьего этажа, накинуть куртку, дошагать до соседнего здания, потом подняться на второй и пройти до конца коридора. Все ученики прекрасно знали, что Елизавета любила всхлипывания, мольбу и причитания, тогда она обязательно проявляла снисходительность и перехватывала нашкодившего ученика за руку. Но Костик реветь и молить о пощаде не собирался, а уж обещать, что больше так не будет, и вовсе не мог, поэтому терпел. А на счёт Святослава Семёновича – может он его и жалел, но сейчас в кабинете даже и внимания не обратит на малиновое распухшее ухо. Он вообще в последнее время ходит задумчивый и погруженный в собственные мысли, ничего вокруг не замечает.

Пока русичка, а по совместительству воспитатель среднего звена, чинно отбивала ритм квадратными каблучищами по асфальтовой дорожке и тащила Костика за собой, он вспоминал события последнего часа. И не только. Он уже всю голову сломал, пытаясь сообразить, чем же так насолил Илье Клюеву или попросту Жмоту, что тот просто жить не даёт спокойно. Возможно их взаимоотношения испортились ещё в прошлом, но воспоминания Костика ограничивались лишь событиями последних восьми месяцев, остальное затерялось где-то в отдалённых глубинах памяти. Доктор назвал это явление посттравматической амнезией, которая была связана с аварией в Научном Центре и с гибелью родителей. В последнее время Костика не отпускали бесплодные попытки откопать в голове хоть какие-то намёки на произошедшее. Но в том-то и дело, что бесплодные.

Вот и сейчас мысли попытались переметнуться в эту область, но тут перед внутренним взором нарисовалось лицо Жмота в тот самый момент, когда кровь тонкой струйкой побежала у него из носа. И Костик улыбнулся. Нагловатый и самодовольный Жмот вмиг превратился в растерянного и напуганного мальчишку. Дылда-девятиклассник, почти дядя с тонкой тёмной полоской усиков над верхней губой, скривив рот, разглядывал алые пятна на ладони и на полу, готовый вот-вот разреветься прямо на глазах у своих дружков. Ему повезло, что вовремя появилась Елизавета Андреевна, раскудахталась как наседка и спасла от позора. Вообще-то, в какой-то момент, Костика даже пробило на жалость, но если бы потребовалось врезать ещё раз, он бы врезал.

В школьные будни Жмот доставал Костика на переменах. Закидывал тетради на шкаф, ставил подножки, надевал на голову мокрую меловую тряпку, по осени даже лягушек не поленился наловить и напихать в портфель. Одноклассники иногда за Костика заступались, но как-то вяло, никому не хотелось связываться с противным Жмотом. Первый раз они сцепились ещё в октябре, тогда Жмот назвал Костиного отца чокнутым учёным. В тот раз их быстро растащили ребята. Следующая драка случилась на новогоднем утреннике, когда Костик получил подарок якобы от родителей, которые на тот момент уже четыре месяца считались погибшими. Тут их уже разнимали воспитатели. Вот только Святослав Семёнович оба раза наказывал одного Жмота, наверно именно в этом проявлялась его жалость к Костику.

Сегодняшний инцидент случился во время дежурства. Про сложные взаимоотношения Костика, а также ещё семерых ребят, осиротевших после аварии в Научном Центре, знали все учителя и воспитатели. Поэтому их старались ставить дежурить либо с одноклассниками, либо друг с другом. Но в этот раз кто-то что-то напутал, и когда Костик подошёл к спальному корпусу, его поджидал неприятный сюрприз.

– Вот это встреча! – расплылся в приторной улыбке Жмот.

– Илюх, – встал между ними один из его дружков, Иванов вроде. – Давай просто отдежурим. Если тебе надо в карцер, то потом сцепитесь.

– А с чего это ты взял, что я с ним махаться собираюсь? Я так. Шутю. – И Жмот снова изобразил мерзкую улыбочку.

Четверым дежурным предстояло вымыть полы в коридорах и спальнях и заменить постельное бельё у среднего звена. Работы на пару часов, но только не в такой компании. Костик вздохнул и шагнул к комнате с инвентарём.

Пока складывали всё необходимое в тележку, Жмот не переставал лыбиться. Костик каждой клеточкой чувствовал, что добром это совместное дежурство не закончится, но продолжал молча и методично работать, стараясь не обращать внимания на эту мерзкую противную рожу. И думал, как у такого замечательного человека, каким был по отзывам и взрослых, и детей отец Клюева, начальника жилищно-коммунального хозяйства Кольцовска, мог вырасти такой сыночек. Клюев-старший делал для города всё мыслимое и немыслимое, стараясь создать для жителей благоустроенную чистую и комфортную городскую среду. Клюев-младший же не просто так получил кличку Жмот: он никогда ни с кем ничем не делился, никому не помогал, про него шутили, что зимой снега не выпросишь. А он лишь ухмылялся, и говорил, что снега может папаша отсыпать, всё равно после уборки девать некуда.

– Блин, лучше бы папаня какую-нибудь дворничиху сюда отправил, – с отвращением пробурчал Жмот, поднимая из ведра серую измочаленную тряпку двумя пальцами. – Чё это мы должны грязь месить руками?

– Семёныч считает, что труд делает из нас человеков, – развёл руками второй дружок Жмота, Караваев.

– Вот пускай Семёныч берёт эту рвань и сам полы надраивает.

Жмот швырнул тряпку обратно в ведро и врезал по нему со всей силы ногой. Звонко загрохотав, ведро свалилось на бок и покатилось прямо к Костику. Он молча поднял его, уложил обратно выпавшую тряпку и поставил в тележку.

– Вот из кого выйдет замечательная уборщица, вон какой аккуратненький и с тележечкой. Аж стошнит щас. Пойдёшь к моему папаше урны трясти, а, Мирских?

– Отвяжись, – коротко бросил Костик и покатил тележку к лифту.

Лифт. Это было одно из любимых мест Костика в интернате. Жаль только не всегда получалось пробраться сюда, чтобы покататься: решётчатые двери в коридоре открывали в основном для дежурных, чтобы не таскать инвентарь и комплекты постельного белья по лестнице. Но когда Костик попадал-таки в лифт, он испытывал прилив небывалой радости и на некоторое время становился абсолютно свободным от грустных мыслей и житейских проблем. Он закрывал глаза и ждал, когда лифт тронется, чтобы успеть поймать мгновение невесомости, а после услышать размеренный гул и почувствовать лёгкую вибрацию пола. В такие моменты иногда представлялось, будто лифт не остановится на третьем этаже, а уползёт сквозь пространства к неведомым мирам.

Такие мысли приходили в другие дни, но не сегодня. Костик толкал тележку, прислушиваясь к перешёптыванию и хихиканью троицы, и спиной чувствовал сверлящий взгляд Жмота. Но обернуться не решался. Возле самых дверей лифта в спину что-то прилетело и с мелким стуком осыпалось на пол, ребята заржали. Костик и на это никак не отреагировал. В лифте он чуть отвернулся, облокотившись плечом о стенку, дождался пока двери со стуком соприкоснутся и закроются, а потом привычно зажмурился, дожидаясь толчка и невесомости. Но тут словно гром среди ясного неба, раздался наигранно-плаксивый голос Жмота:

– Мирских, ну ты смотри в штанишки не наделай. Лифт-то надёжный, не пострянет.

И заржал. Жмотовские дружки тоже заржали. Костик вдруг представил, что пытается вот этим объяснить про невесомость, про полёт к неизвестным мирам, про секунды счастья. Представил, и со вздохом произнёс:

– Идиот…

– А чего это ты старшим-то дерзишь? А, Мирских? Может по роже хочешь? – глаза Жмота хищно сузились.

Костик старался выглядеть расслабленным, но внутри у него будто натянулась стальная пружина.

– А сам не хочешь?

В этот миг лифт мягко затормозил и раскрыл двери. Не дожидаясь, пока Жмот ответит на вопрос, Костик выкатил тележку и быстро зашагал по коридору третьего этажа.

– Нарываешься, Мирских? – крикнул вслед Жмот.

– Сам первый начал, – не поворачиваясь ответил Костик, вытащил из тележки комплект белья для своей спальни и скрылся за дверью.

В каждой спальной комнате ночевали по девять-десять ребят из одного класса. И только мальчишки, осиротевшие после аварии, жили вместе, так распорядился Святослав Семёнович. До нового года ученики могли уходить домой каждые выходные, но многих постоянно отлавливали полицейские в районе сектора, где произошла авария. Тогда директор распорядился отпускать из интерната только на каникулы, и чуть ли не под расписку от родителей, что будут неделю сидеть в квартире или гулять в сопровождении одного из взрослых. А Костик, и семь его сотоварищей, не покидали территорию интерната с самого начала учебного года, жили здесь на постоянной основе, ведь детского дома в Кольцовске попросту не существовало.

Костик научился менять постельное бельё аккуратно и быстро: ловко заворачивал простынь под матрац, надевал наволочку, придерживая за уголки и выворачивая её прямо на подушку, вставлял одеяло в четыре уголка и встряхивал, мигом расправляя его в пододеяльнике. Буквально за пятнадцать минут он застелил восемь кроватей, а грязное бельё собрал в большой чёрный пакет.

Когда он вышел в коридор, то из соседней спальни пятиклассников вылетела наволочка и, врезавшись в стену, сползла на пол. На ней отчётливо выделялся грязный след кроссовочной подошвы. И кто только мог догадаться доверить этим чудилам заправлять кровати. Они там, судя по грохоту и скрипу, одновременно орудовали швабрами, скакали по кроватям и дрались подушками. Неудивительно, если они чистыми пододеяльниками по мокрым лужам проедутся, не себе же меняют. Точно идиоты. Костик вздохнул, налил во второе ведро воды в умывальнике и начисто вымыл пол. Потом взял ещё комплект белья и пошёл в следующую спальню.

А потом в следующую.

Всё это время Жмот с дружками веселились у пятиклассников. Когда Костик, закончив дежурство практически в одиночку, вернулся с пустым ведром к тележке, Жмот неожиданно вырулил из его спальни с таким видом, будто сотворил самую великую пакость на свете. Внутри у Костика мигом забурлила злость, он с грохотом поставил ведро на пол и буквально влетел в комнату, едва не сбив Жмота с ног. Из коридора тут же послышалось конское ржание. А Костик, сжимая кулаки, смотрел на кучу грязного промокшего белья, сваленного на его кровать, и на чёрный грязный кроссовочный след на подушке.

Мигом злость достигла точки кипения, превратившись в ярость. Молнией вылетев в коридор, Костик с ходу врезал Жмоту по носу. Клюев сжал кулаки, приготовившись дать сдачи, но неожиданно замер – на белоснежный носок его кроссовка приземлилась алая капля, за ней ещё одна, и ещё. Он поднял голову, и подставляя ладонь под нос, растерянно заморгал.

– Мирских, ты совсем что ли рехнулся! – прогремел от лестничной клетки голос Елизаветы Андреевны. – Вам не надоело ещё, а?

Тут она заметила кровь и понеслось:

– Клюев, ну как же так… Хороший ты мой… Больно?

Тот неопределённо мотнул головой. А Елизавета уже принялась командовать дальше:

– Караваев, срочно веди его в медпункт, пусть полотенце к носу прижмёт, а то перемажет здесь всё. Иванов, убрать всё быстро до конца! А ты, Мирских, со мной к директору, может хоть в этот раз тебя в карцер посадят, а то совсем от рук отбился!

Тут она мёртвой хваткой вцепилась в ухо Костика и потащила его в кабинет Святослава Семёновича.