Читать книгу У каждого свой дождь… - - Страница 2

Наше детство было простым и неприхотливым. У нас много чего не было: хороших игрушек, пепси-колы, Макдональдса, интернета, спутникового телевидения, сотовых телефонов… Но у нас под подушкой всегда лежал томик Жюль Верна или Майн Рида, стояла наготове гитара, а разговоры в дворовой беседке замолкали только к полуночи. Мы запросто находили в небе Кассиопею и созвездие Стрельца, гордились нашей страной, мечтали о несбыточном, любили и верили в совершенство мира. Для нас наше детство было лучшим.

А еще у нас были Бабушки…

«Бабушки держат наши крошечные руки

некоторое время, но наши сердца – навсегда».

/Автор неизвестен/

У всех были бабушки как бабушки: седые, в платочках, длинных юбках и трикотажных бесформенных кофтах. Он пекли пирожки, солили помидоры, сплетничали в свободное время на скамейке перед подъездом, осуждающе смотрели на молодежь и нянчились с внуками. Вечерами рассказывали им сказки, закрывали заботливо одеялом и засыпали рядышком, карауля сон ненаглядных чад. А у Маришки с Данькой бабушку бабушкой назвать-то было нельзя. Они очень хорошо помнили ее появление в их жизни. Маришка сидела на качелях, а Данька ее раскачивал, стараясь, чтобы качели взлетали повыше. Но сестра была отнюдь не худышкой, а у Даньки сил было недостаточно. Поэтому ему это быстро наскучило и, решив больше не перенапрягаться, он бросил столь бессмысленное дело. Маришка, конечно, обиделась, слезла с остановившихся качелей и решила дать ему оплеуху, чтобы понимал, кто главнее. Они были двойняшками, но Маришке повезло родиться на пять минут раньше, чем она чрезвычайно гордилась и о чем постоянно напоминала брату. Но Данька, поняв намерение сестры, резко рванул со двора. Маришка помчалась за ним и угодила в руки шедшего домой отца.

– Опять что-то не поделили? – усмехнулся он. Лучше вот с бабушкой познакомьтесь. Она теперь с нами жить будет.

Маришка с Данькой давно хотели иметь бабушку. Но мать отца умерла еще до их рождения, а о своей матери мама никогда им не рассказывала. Данька притормозил и уставился на стоящую рядом с отцом женщину.

– Какая же она бабушка? – недоверчиво спросил он. – Бабушки такими не бывают…

Он скосил глаза на лавочку, где, будто в подтверждение его слов, сидели представители данного слоя общества, разительно отличавшиеся от новоявленной бабули.

И правда, она совершенно не вписывалась в их когорту: высокая и стройная, пожалуй, даже худая. Узкая юбка, пиджак, туфли на каблуках и шляпка, которая ни в какие ворота уже не лезла. У бабушки должен быть платочек. В крайнем случае – что-нибудь вязаное. Тем временем, «бабушка», пряча легкую усмешку, прищурилась, вынула из сумочки портсигар, достала папиросу и закурила. Пустив колечко из дыма, она произнесла мягким контральто:

– Ну что, дети, приятно познакомиться. Я – Этери, мать вашей мамы.

«Ну и имечко! Запомнить – и то трудно…» – успела подумать Маришка. А Данька вообще ничего не успел подумать. Просто стоял истуканом и таращил глаза на новоявленную бабулю.

– Этери – с грузинского «особенная», а еще: «эфирная, высоко парящая, небесная». Есть сказание о грузинской царице Этериани, которую отравили из-за ревности к ее красоте, – пояснил папа. А бабушка добавила:

– Можете называть меня по имени.

Дети впали в ступор. «Бабушку? По имени? Такого здесь не наблюдалось. И почему «с грузинского»? Бабушка грузинка? Интересно…

– А вы не перепутали, вы точно наша бабушка? – спросил Данька. Маришка дернула его сзади за рубашку, – это был сигнал «не высовываться и не задавать лишних вопросов», а попросту – заткнуться. Данька, шмыгнув носом и вытерев его, как обычно, указательным пальцем, уставился в землю.

– Возьми платок, Даниил, – Этери протянула Даньке маленький надушенный платочек. Взяв его из рук бабушки, Данька, от неожиданности (Даниилом его еще никто не называл) чихнул. «Платок, конечно, пропал… А какой красивый, ажурный, мне бы пригодился», – с сожалением подумала Маришка. А вслух вежливо, прямо как мама, произнесла:

– Добро пожаловать, бабушка, пойдемте в дом. И даже не осознала, что обращается к ней на «вы», как к чужой. Папа засмеялся, и они пошли к подъезду под любопытствующими взглядами «бабушкиного контингента».

С этого дня жизнь в доме изменилась. Мама будто бы и не обрадовалась, что настораживало: как можно не обрадоваться приезду матери?

Даньке было все нипочем, а Маришка исподтишка наблюдала. Бабушке выделили отдельную комнату, которая до нее называлась кабинетом, где находились роскошная кушетка, огромный письменный стол с удобным креслом и большая библиотека (книг было – ни счесть: шкафы сделаны на заказ до потолка и стояли вдоль трех стен). На комнату давно положил глаз Данька. Когда родители засыпали, они с Маришкой пробирались туда за книгами. Выбрав интересующую ее книжку, Маришка возвращалась в кровать и читала под одеялом с фонариком (чтобы мама не заметила). Данька же, заранее соорудив под одеялом подобие себя, спящего, норовил остаться в библиотеке. Вольготно расположившись на кушетке или за папиным столом, он воображал себя то графом Монте Кристо, то Оцеолой, вождем семинолов, то капитаном Грантом. Маришка же полагала, что больше всего ему подходит роль Всадника без головы, потому что свою голову он частенько «забывал» в этих приключенческих фантазиях. И вот теперь Данька был лишен своей возможности уходить в мир приключений в отцовском кабинете. Но это было еще полбеды. Бабушка, как оказалось, была в прошлом «из балетных» и каждое утро, надевая спортивное трико, делала зарядку, приспособив вместо станка спинку кресла. «Хорошо, что бабки во дворе этого не видят, на весь дом опозорились бы!» – думал Данька. Маришка же, наоборот, с удовольствием махала ногами рядом с бабушкой, задорно подзуживая:

– Этери, а я-то выше! А это что мы делаем: батман плие или батман тандюк?»

– Во-первых, не «тандюк», а «тандю», – поправляла бабушка. – А во-вторых, это Battement tendu jete. Видишь, мы не задерживаем ногу, а продолжаем движение…

Мама изредка заглядывала в кабинет, но не заходила, а стояла у двери и грустно улыбалась каким-то своим мыслям.

– Мама, давай с нами, – кричала Маришка, но та отмахивалась и вновь уходила на кухню.

В кабинете появились изысканные вещи: изящная статуэтка балерины (Маришка потихоньку повертела ее так и сяк и заметила, что внизу были как бы нарисованы синенькие перекрещенные мечи) и крохотная (кукольная, что ли? – думала Маришка) кофейная чашечка с причудливым клеймом на дне, из которой бабушка по утрам пила кофе (надо же, чашечку, как раба заклеймили, – удивлялась Маришка). И вообще, все, что касалось Этери, было для детей таинственным и вызывало вопросы. По утрам она выходила на балкон и курила. Папироса в ее длинных изящных пальцах смотрелась так завораживающе, что Маришка пыталась копировать Бабушку, взяв карандаш и принимая соответствующую позу. Один раз ее в этот момент застал Данька.

– Не старайся, – усмехнулся он. Где ты, а где Этери…

Маришка запустила в него карандашом, но не попала. Один раз она попыталась стащить папиросу из бабушкиной коробки, но безуспешно. Когда вожделенная коробочка с надписью «Герцеговина Флор» была уже открыта, вошла мама.

– Мариша, зачем тебе эта гадость? – в ужасе воскликнула она.

– Почему же гадость? Этери же курит, – возразила Маришка. Но мама уже обращалась к вошедшей бабушке:

– Мама, я же просила тебя хотя бы на сигареты перейти, ведь такой жуткий запах от этих папирос, да и дети…

– Успокойся, во-первых, все едино, ну а дети отнюдь не глупы, чтобы перенимать вредные привычки, – спокойно возразила бабушка. – Не так ли, Мария? – обратилась она к растеряно стоящей с коробкой папирос Маришке.

– Конечно, Этери, я просто хотела посмотреть: уж больно название мудреное, – слукавила Маришка. – А ты нас обещала в парк сводить, пойдем? – ловко перевела она разговор на более безопасную тему.

– Раз обещала, – пойдем, одевайтесь, – Ответила бабушка и повернулась к маме:

– Не волнуйся ты, мы ненадолго…

Как-то вечером они попросили Этери рассказать им какую-нибудь историю, на худой конец, сказку. Должны же бабушки рассказывать что-нибудь перед сном?

– О чем вам рассказать? Сами уже читаете. А сказки я не люблю… Ну хорошо, слушайте, – и Этери начала пересказывать балетные либретто. Так Маришка и Данька познакомились с «Баядеркой», «Жизелью», «Семирамидой» и «Гаяне».

– Этери, если бы Никия выпила противоядие, то они с Солором были бы вместе?

– Нет, Великий брамин обещал ее спасти, если она полюбит его, а не вернется к Солору, – встревал Данька.

– Да, дорогая, Даниил прав.

– Тогда, конечно, пусть лучше их души соединятся на небе, – задумывалась Маришка. – Но почему, Этери, любовь в твоих историях всегда так печальна? И Ромео с Джульеттой, и Жизель с Альбертом, – не унималась она.

– Настоящая любовь обычно трагична, дорогая.

– А ненастоящая? – интересовался Данька.

– «Ненастоящая» – это не любовь, – отвечала за бабушку Маришка, – да Этери?

– Ты, пожалуй, права, Мария, – задумчиво говорила бабушка и, пожелав им спокойной ночи, уходила к себе.

Во дворе Даньке с Маришкой прохода не давали: что это за бабушка у вас такая: на скамейке не сидит, одевается, как актриса, ни солений, ни варений не делает, даже не готовит. Они отбивались:

– А вот и готовит! Таких булочек, как наша бабушка, никто не печет!

Булочки, и правда, были знатные. Этери пекла их по выходным. И Маришка помогала, как могла. Она катала из теста шарики, брала за бочок, обмакивала сначала в масло, потом в сахар и раскладывала на противень. Получалось не так ловко, как у бабушки, но все же было приятно обнаружить среди испекшихся румяных кругленьких булочек свои кривобокие творения. Выложив сдобу на большое блюдо, Маришка торжественно звала всех к столу.

– Муку с носа вытри, помощница, – смеялся папа, и, отведав первую булочку, неизменно восхищался:

– Этери, как Вам это удается? Такой вкуснотищи никогда не едал! И брался за вторую.

– Удается, видимо, потому, что ничего больше готовить я не умею, – отговаривалась бабушка.

– Учись, – говорил папа Маришке, – мать такие не печёт!

Мама обидчиво поджимала губы, а Этери успокаивала:

– Ваша мама и без того целый день у плиты, еще с булочками возиться… И ободряюще смотрела на дочь. Та отворачивалась, не принимая поддержки.

Как-то утром Маришка забежала в комнату бабушки.

– Этери, такие сырники! Пойдем завтракать! Почему ты пьешь по утрам только кофе? Мама говорит, что завтрак должен быть плотным.

Бабушка сидела на балконе со своей неизменной чашечкой. Повернувшись к Маришке, она ласково произнесла:

– Мама права, дорогая. Но у меня плотный завтрак, посмотри: три глотка солнца, две ложечки небесного эликсира, ложечка коктейля из облаков. И чашечка кофе. Разве этого недостаточно?

Маришка замерла, переваривая сказанное.

– Но тебе, дорогая, – продолжила Этери, – нужно есть сырники, ты растешь. Вот достигнешь моего возраста, тогда сможешь устраивать себе такие завтраки. И поймешь, какие они чудесно-восхитительные, легкие и… калорийные.

Маришка недоверчиво посмотрела на бабушку, потом тряхнула копной непослушных волос и побежала на кухню, откуда донеслось: «А Этери – волшебница! Она питается росой и нектаром!»

Этери мягко усмехнулась и достала очередную папиросу.

Однажды Маришка увидела на столе у бабушки книгу. «Лифарь Серж. Дягилев. С Дягилевым», – прочитала она, открыла и хотела посмотреть, что там за Дягилев с Дягилевым, но из книги выпала фотка. Маришка наклонилась и подняла ее. На фото была изображена молодая девушка в прозрачном балетном одеянии. Ее тонкие изящные руки переплетались над головой, длинные стройные ноги замерли в причудливом движении. «Какая красавица!» – подумала Маришка. И вдруг догадалась: «Это же Этери! И на самом деле – „воздушная и парящая“! Хорошо еще, что ее, как ту грузинскую царицу Этериани, не отравили из-за красоты, а то нас бы с Данькой не было. А рядом кто? Интересный какой! Хорошо бы расспросить». Маришка задумалась. Какой же красавицей была Этери! Интересно, а у нее была любовь? Такая, как в ее историях? И где дедушка? Давно она одна? И почему раньше не приезжала? Вопросов много, но ответит ли на них бабушка? Спрашивать ее было страшновато: Этери жила в каком-то своем, уникально-обособленном мире. Утром она уходила и домой возвращалась только к обеду. Немного помогала маме по хозяйству и закрывалась в кабинете. Маришка потихоньку приоткрывала дверь и через щелочку видела, как бабушка, сидя за столом, ведет какие-то записи или читает с карандашом в руке. Наконец, она осмелилась:

– Бабушка, ты можешь поговорить со мной как женщина с женщиной? Пока здесь Данька не околачивается.

Данька тем временем застыл в скрюченной позе за шторой: не мог же он прозевать такой серьезный и секретный разговор сестры с бабушкой.

– Что? – Этери отложила книгу и внимательно посмотрела на внучку.

– Я хочу спросить у тебя кое о чем, можно?

– Конечно, дорогая.

– А ты ответишь?

– Если смогу, – улыбнулась бабушка.

– А почему ты одна? И где папа мамы, наш дедушка? Он умер? И ты любила когда-нибудь, как в своих историях? – выпалила одним махом Маришка и облегченно завершила каскад вопросов.

– Все. Пока все.

– Много вопросов, дорогая. Долго рассказывать.

– Но у нас ведь впереди целая ночь, да что там ночь – жизнь, успеем!

– Ну да, у кого жизнь, а у кого и одна ночь… – Этери задумалась.

Маришка боялась пошевелиться, ждала ответов.

– Скоро ты увидишь своего дедушку, дорогая, я написала ему. Он живет в Тбилиси, и до этого не знал о вашем существовании.

– Почему? – Маришке казалось, что ее уши стали как у совы: какие-то «сверхслышащие», сказочные.

– Мы с ним познакомились до войны, танцевали вместе в балете. Я была очень молоденькой, он – гораздо старше. Потом ему пришлось уехать, война началась, а я маму родила. Он и не знал.

– А ты его не искала?

– Искала. И он искал. Вот сейчас нашли друг друга, я от него письмо получила, ответила…

– И у вас такая любовь была, что ты ни за кого замуж не вышла?

– Да, дорогая. Когда ты станешь взрослой, поймешь, что есть такие объятия, после которых ты не хочешь ни в какие другие… Когда я поняла, что потеряла его, казалось, жизнь кончилась. Но родилась твоя мама, шла война, пришлось выживать…

– Этери, лучше бы вы не встречались! Ты бы его тогда не потеряла! -возбужденно воскликнула Маришка.

– Хуже того, что я его потеряла, могло было быть только то, что я бы его никогда не встретила… – мягко улыбнулась Этери.

Это было так мудрено, что Маришка, сколько не напрягала свой десятилетний мозг, понять сказанное была не в силах.

Все нарушил, как всегда, Данька, внезапно выкатившийся из-за своего временного убежища:

– Вот почему вы, женщины, такие? Думаете только на шаг вперед! Ты вот соображаешь, Маришка, что нас с тобой тогда бы и в помине не было?

…На похороны приехал пожилой мужчина колоритной внешности. Представился какой-то странной грузинской фамилией на «-ани», – Маришка не запомнила. Да и не до этого было. Он сказал, что когда-то давно, в юности, они с бабушкой служили в одном театре в Ленинграде. Он приехал увидеться с ней, а вот как получилось…

…Этери казалась неприступной и неразгаданной. Лицо было словно высечено из мрамора. Как Жизель, – красивая и несчастная, – подумала Маришка. Неужели они больше никогда не услышат бабушкиных чудесных историй, не почувствуют вкус ее булочек, не сделают ни одного «батмана тандю жете», не позавтракают солнечным светом и взбитыми облаками? Маришка горько разрыдалась. Рядом, хлюпая носом и вытирая его бабушкиным платком, пытался сдержать слезы Данька.

После поминок приехавший Незнакомец о чем-то долго говорил с мамой. Она плакала, слов не было слышно, хотя Маришка, прилипшая к двери, старалась уловить хоть что-нибудь из разговора взрослых. Да и Данька, тоже пытающийся что-нибудь расслышать, пыхтел за спиной.

Утром, когда все собрались за столом, Данька не сдержался: «А вы кто? И откуда знаете нашу Этери?»

– Вообще-то, как оказалось, я ваш дедушка, молодые люди.

Справившаяся с растерянностью Маришка решила уточнить: «Так это вы тот Альбер, после которого Этери стала Жизелью?»

За столом молчали.

Не верьте, когда говорят, что взрослые всегда найдут ответ на вопрос десятилетнего ребенка. Это неправда. Правда в том, что вопрос ребенка заставляет взрослых порой задуматься над правильностью прожитой ими жизни.

А Маришка вдруг вспомнила последний разговор с бабушкой:

«Что бы ни случилось, – держи спинку, девочка! Это выпрямляет душу и позволяет держать удар.

– Тогда я стану хорошей балериной, Этери?

– Нет, дорогая, тогда ты сможешь стать настоящей Женщиной…»