Читать книгу Роль армии в немецкой истории. Влияние армейской элиты на внутреннюю и внешнюю политику государства, 1640–1945 гг. - - Страница 3

В своей «Немецкой истории» Франц Шнабель писал, что учреждение прусского государства является величайшим политическим достижением в истории Германии, тем более что благоприятные географические условия, помогшие сформировать другие национальные образования, в случае владений Гогенцоллернов полностью отсутствовали⁶. Земли, составившие ядро современной Пруссии, в XVII веке были беспорядочно разбросаны по пяти параллельным потокам, протекающим по Северной Германии. Между Равенсбергом и Марком, курфюршеством Бранденбург и Восточной Пруссией не существовало никакого естественного соединения, а в смутных и изменчивых политических условиях той поры не было оснований предполагать, что слабые связи, объединявшие их с династией Гогенцоллернов, могли долго сохраняться. То, что они сохранились, и то, что разрозненные фрагменты территории соединились не только в жизнеспособный политический союз, но также в союз, признанный великой европейской державой, явилось результатом двух факторов: политической воли и прозорливости правивших после 1640 года Гогенцоллернов, а также эффективности созданной ими армии.

Когда Фридрих Вильгельм, впоследствии прозванный Великим курфюрстом, в 1640 году взошел на трон Бранденбурга, он столкнулся с условиями, вполне способными привести в отчаяние. Религиозные войны, опустошавшие германские земли с 1618 года, свели власть курфюрста над своим королевством до минимума. В эпоху войны отец Фридриха Вильгельма совершил роковую ошибку, полагаясь в безопасности на дипломатическую ловкость. Его метания между обдуманным нейтралитетом, вялыми союзами со шведами и, наконец, вынужденной поддержкой дела католиков были столь же недостойными, сколь и неэффективными, и, в конце концов, его ненадежность просто раздражала силы, которые он стремился умилостивить. В результате его правление закончилось тем, что его владения в Рейнской области были окружены голландскими и испанскими армиями, провинция Восточная Пруссия находилась в состоянии открытого недовольства и даже сам Бранденбург, за исключением Берлина и нескольких крепостей, оказался под иностранной оккупацией.

Таким образом, новый правитель унаследовал государство, которое, казалось, вот-вот распадется, однако, признавая серьезность ситуации, он не испугался ее. Тем не менее безжалостный реализм, которым поневоле характеризовалось все его политическое мышление, убедил его в том, что пришло время полностью порвать с политикой прошлого. Он считал, что Гогенцоллерны не смогут защитить свое наследие, продолжая полагаться на дипломатические маневры и переменчивые союзы. «Союзы, – напишет он годы спустя, – конечно, хороши, но собственные силы еще лучше. На них можно положиться с большей безопасностью, и властитель не имеет значения, если у него нет собственных средств и войск»⁷. Ключ к безопасности лежал в военной силе, и курфюрст намеревался создать надежную военную структуру. С самого начала военная проблема тесно переплеталась со всеми вопросами государственного управления и местной политики. Военная слабость курфюрста в начале царствования во многом вызывалась стремлением жестоковыйных ландтагов отдельных провинций защитить вырванные ими у прежних сюзеренов привилегии. Главной из них был контроль над налогами. Курфюрст зависел от ландтагов Бранденбурга, Клева, Марки и Восточной Пруссии в плане средств, которые он мог платить чиновникам и войскам, и, несмотря на требуемые войной чрезвычайные расходы, ландтаги не желали уступать привилегий, вырванных у прежнего правителя вследствие его неразумной щедрости. Их ассигнования были так скудны, что в 1640 году единственными имевшимися в распоряжении курфюрста войсками были несколько тысяч наемников и перебежчиков из других армий – ландскнехтов низшего пошиба, неспособных к боевым действиям против организованных сил и терроризировавших провинции, которые они призваны были защищать⁸. Для замены их надежной армией требовалось согласие земельной знати, а учитывая ее прежнее поведение, было сомнительно, чтобы его удалось добиться.

Однако именно эту задачу поставил перед собой курфюрст и, в конце концов, ее решил с революционными политическими последствиями. Он начал с жеста, который не мог не умилостивить ревнивые сословия Бранденбурга, продолжив безжалостно устранять из своих существующих сил все непокорные элементы. В первые годы царствования он избавился от всех нежелательных и непригодных, и всех мятежных полковников, шантажировавших жителей городов-крепостей, арестовали или отправили в ссылку, а самых некомпетентных иностранных наемников уволили. Остался крошечный отряд в 2500 человек, но это было ядро постоянной армии будущего. Помещики, благодарные за освобождение от военной анархии, проявили готовность предоставить средства, необходимые для оснащения этих сил и даже для увеличения их численности, и курфюрст воспользовался этим настроением, чтобы быстро нарастить свою армию в последние годы Тридцатилетней войны. В 1648 году у него под ружьем стояло 8000 человек, и наличие этих войск явилось немаловажным фактором в обеспечении уступок, сделанных Бранденбургу в Вестфальских договорах⁹.

По окончании войны к ландтагам вернулась подозрительность, характерная для их отношений с правителем в прошлом, и в течение следующих тридцати лет они часто требовали существенного сокращения армии. Однако благодаря сочетанию своевременных уступок, продуманных уверток и скрупулезной экономии курфюрст смог продолжить свою политику военной экспансии без серьезных помех, пока не окреп достаточно, чтобы бросить вызов своим критикам и уничтожить центры их сопротивления. Ключом к его успеху в этом отношении явился знаменитый договор, который он заключил со своим бранденбургским ландтагом в 1653 году. В обмен на субсидию в размере 530 000 талеров, подлежащую выплате в рассрочку в течение шести лет, курфюрст предоставил безграничную власть крупным землевладельцам, самым непримиримым своим противникам. Поместья этих так называемых юнкеров он из феодов, дававшихся «в награду за военные и иные заслуги», преобразовал в аллоды, находившиеся в их полной собственности. Устранив правовые ограничения, связывавшие юнкеров в прошлом, он признавал их единственным сословием, которое вправе приобретать землю, и подтвердил и закрепил привилегии, которые они требовали у его предшественников, наподобие освобождения от налогообложения и права контролировать жизнь своих крестьян. Наконец, он особо признал их власть в местных делах и их право считаться господствующим классом во всех вопросах, касавшимся государства в целом¹⁰.

К социальным и политическим последствиям этой договоренности придется вернуться позже. Прямым значительным результатом компромисса 1653 года было то, что он дал курфюрсту желаемую армию. Верно, что средств, предоставленных в 1653 году, хватило для содержания лишь скромного войска, скорее всего не превышавшего 5000 человек, однако это был фундамент, на котором можно было строить, а то, как быстро и эффективно курфюрст умел строить, если ему предоставлялась возможность, он продемонстрировал, когда в 1655 году вспыхнула война между Швецией и Польшей. Указав на присущие этому конфликту явные опасности, Фридрих Вильгельм повелел своим агентам начать набор дополнительных сил, как в Бранденбурге, так и в княжествах Нижнего Рейна, и созвал восточнопрусское ополчение. От протестов бранденбургских ландтагов, не имевших никакого желания выделять средства на защиту иных провинций, кроме собственной, он бесцеремонно отмахнулся и начал вводить различные чрезвычайные налоги для содержания новобранцев¹¹. При такой поддержке его армия быстро росла. К сентябрю 1655 года у него под ружьем стояло восемь тысяч человек, к июню 1656 года – 22 000 человек, а к моменту, когда в 1660 году Оливский мирный договор положил конец боевым действиям, – 27 000.

По мнению Курта Яни¹², постоянная армия Пруссии зародилась во время войны 1655–1660 годов. После 1660 года ее размеры сократились, но сокращения никогда не были такими значительными, как прежде¹³, и курфюрсту и его преемникам больше никогда не приходилось при столкновении государства с чрезвычайной ситуацией создавать военные силы практически с нуля. Между 1660 и 1672 годами курфюрст сумел сохранить от 7000 до 12 000 человек войска. Ради пополнения этих сил он проводил политику назначения на государственные должности ушедших в отставку после 1660 года высших офицеров, а демобилизованным солдатам давал земельные участки в своих королевских владениях, тем самым создавая своего рода обученный резерв, который подлежал призыву во время войны. После 1672 года, когда экспансионистские цели Людовика XIV вовлекли европейские державы в длинную серию войн, армия Фридриха Вильгельма снова начала расти, а благодаря умению курфюрста истребовать значительные субсидии от союзников – более быстрыми, чем прежде, темпами. Курфюрст также больше не был склонен идти на уступки провинциальным ландтагам, сопротивлявшимся быстрому увеличению его войска. Со своими бранденбургскими ландтагами у него после 1653 года особых проблем не возникало – действительно, с того года общего собрания крупных ландтагов больше не существовало. Владения Клев и Марк, а также земли Восточной Пруссии он теперь подчинил себе, угрожая исполнить свои указы военной силой. К 1661 году он принудил свои рейнские провинции признать за ним право набирать и содержать войска в пределах их границ, а к середине 1670-х годов его власть не подвергалась сомнению и в Восточной Пруссии.

Когда в 1688 году курфюрст умер, он оставил армию, численность которой оценивалась примерно в 30 000 человек. Эта армия с 1640 года претерпела радикальные изменения. Старая система наемничества, при которой полковники заключали контракты на поставку правителю полков оговоренной численности, но не допускали его вмешательства в управление и командование своими войсками, в ходе правления Великого курфюрста постепенно видоизменялась. Были сделаны первые шаги к современной системе централизованного управления армией. В 1655 году курфюрст передал барону фон Шпарру общее командование всеми войсками в землях Гогенцоллернов – шаг, который, как минимум, теоретически объединил дотоле не скоординированные провинциальные силы, и под руководством Шпарра возник своего рода генеральный штаб, придававший этой концепции унификации некоторое практическое значение в вопросах командования¹⁴. Одновременно деятельность Клауса Эрнста фон Платена, назначенного во время шведской войны генерал-кригскомиссаром с полномочиями общего руководства такими вопросами, как мобилизация, пополнение кавалерии лошадьми, снабжение и расквартирование армии, ее оплата, запасы и склады боеприпасов, взимание налогов внутри страны и контрибуций за границей, также быстро способствовала унификации в армии курфюрста¹⁵. В результате этих мер авторитет полковников неминуемо упал. Все чаще курфюрст стремился избегать индивидуальных контрактов (Kapitulationen) с отдельными командирами, постепенно он урезал права полковников назначать младших офицеров и заложил основу системы, в которой все офицеры подчинялись правителю как главнокомандующему армией¹⁶. Наконец, он попытался – хотя и с куда меньшим успехом, чем можно себе представить, читая клейстовского «Принца Фридриха Гамбургского», изменить мировоззрение своих офицеров и убедить их считать себя не столько спекулянтами и коммерсантами, сколько слугами государства.

Эти усилия в направлении централизации при всей их незавершенности отразились на повышении эффективности на поле боя. Во время правления Великого курфюрста бранденбургско-прусская армия не только продемонстрировала способность защищать территории своего правящего дома, но и своими победами под Варшавой и Фербеллином завоевала внимание и уважение великих держав Европы, этот факт адекватно доказан рвением, с которым ее помощи искали в последние годы курфюрста. Вследствие обескураживающих перемен дипломатических коалиций того периода более ощутимых преимуществ ему получить не позволили, однако, когда в январе 1701 года его сын короновался как король Пруссии, неспособность ни одной из великих держав оспорить новый титул стала запоздалым признанием возросшего авторитета государства Гогенцоллернов и подтверждением убеждения Великого курфюрста в том, что только военная мощь способна сделать правителя уважаемым.

Урок его преемники не забыли. Сын Великого курфюрста обычно считается слабым правителем, и, разумеется, его любовь к церемониалам и показухе вызывала насмешки подданных и обескураживала распорядителей его доходов. Но этот первый прусский король тем не менее почитал реальность, а также внешние атрибуты власти, он признавал армию оплотом своей власти и постепенно увеличивал ее численность, пока она не достигла уровня 40 000 человек. И когда в 1713 году на престол взошел его сын, выдающийся Фридрих Вильгельм I, рост армии стал первой целью его политики.

Как и Великий курфюрст, Фридрих Вильгельм I считал, что международное положение князя полностью определяется количеством войск, которые он способен содержать. «Я могу лишь посмеяться над негодяями, – сказал он однажды, имея в виду некоторых министров своего отца, – которые говорят, что получат землю и людей для короля пером, однако я говорю, что их можно добиться только мечом, в противном случае ничего не выйдет»¹⁷. Позже при любом удобном случае он внушал эту истину своему сыну. «Фриц, помяни мои слова, – сказал он в 1724 году, – всегда держи большую боеспособную армию, у тебя не будет лучшего друга, и без этого друга тебе не выжить… Поверь мне, тебе нет смысла думать о воображаемом, сосредоточься на реальном. Имей деньги и хорошую армию, они обеспечат правителю славу и безопасность»¹⁸.

Действуя в согласии со своими собственными принципами, Фридрих Вильгельм с самого начала царствования направил всю свою энергию на задачу увеличения численности и боеспособности армии и одновременно на ее освобождение от той зависимости от иностранных субсидий, которая в периоды предыдущих правлений вовлекала Гогенцоллернов в войны не всегда отвечающие их интересам. Проводя политику самой жесткой экономии, при которой прусское государство ежегодно тратило на армию в четыре-пять раз больше, чем на все другие статьи расходов, Фридрих Вильгельм увеличил размер своих вооруженных сил с 40 000 до 83 000 человек, тем самым сделав прусскую армию четвертой по величине в Европе, хотя государство занимало только десятое место по территории и тринадцатое по населению¹⁹.

Этот значительный рост сопровождался коренными изменениями в структуре и личном составе армии и ее командования. Самым большим источником беспокойства короля в первые годы правления был личный состав. Фантастическая суровость прусской дисциплины способствовала дезертирству. Каждый год этого правления число беглецов из армии составляло не меньше 400 человек, а общее число дезертиров между 1713 и 1740 годами равнялось 30 216 человекам. Более существенными источниками истощения были возраст и болезни, ежегодно приводившие к увольнению 20 процентов боеспособного состава. Вскоре король понял, что не может надеяться возместить эти потери, полагаясь на добровольцев. Поэтому в ранние годы он все чаще прибегал к насильственной вербовке подданных и рекрутскому набору – а также рекрутскому набору, временами неотличимому от похищения людей, – в соседних государствах. Однако результаты этого едва ли оказывались удовлетворительными. Мало того что король был постоянно вовлечен в споры с другими правителями, которые возмущались нарушением их прав, он и в своих собственных землях столкнулся с растущим общественным негодованием и – что, вероятно, сильнее тревожило его бережливую натуру – с увеличением эмиграции, которая оказала пагубное влияние на экономику государства²⁰.

Фридрих Вильгельм I стремился преодолеть эти трудности, сделав службу в постоянной армии юридически обязательной для всех своих подданных. Обязанность защищать страну в чрезвычайных ситуациях посредством службы в местных ополчениях была принята еще со времен Тридцатилетней войны и получила юридическую силу в соответствии с постановлением 1701 года. Однако система ополчения никогда не применялась регулярно, временные формирования как резерв для постоянной армии были неэффективны, а зачисление в ополчение слишком часто служило предлогом для уклонения от службы в регулярных войсках. По этой причине Фридрих Вильгельм в первый год своего правления упразднил существующие организации ополчения и одновременно постановил, что любой, кто покинет королевство, чтобы избежать службы в регулярной армии, будет считаться дезертиром. По внутреннему смыслу этот декрет устанавливал принцип всеобщей воинской повинности²¹.

В течение следующих двадцати лет другие распоряжения упорядочили процедуру рекрутчины, кульминацией стали указы 1732–1733 годов, установившие основные черты того, что получило название прусской кантональной системы. Каждому полку в армии назначался определенный призывной округ или кантон, все юноши округа зачислялись в полковой рекрутский список, а когда квоты не удавалось заполнить посредством добровольного зачисления, нехватка компенсировалась за счет подходящих кандидатов в списках.

Хотя все последующие приказы о кантонах подтверждали всеобщую воинскую повинность и хотя эта повинность стала общепринятой в обычном праве, ни Фридрих Вильгельм I, ни его преемники не пытались сделать что-либо близкое к всеобщему призыву прусских подданных. На практике делались либеральные исключения в интересах торговли, промышленности и государственной службы, вся высшая прослойка общества, включая наиболее зажиточных ремесленников и рабочих на предприятиях, представляющих интерес для государства, от повинности освобождалась, а бремя это легло почти исключительно на батраков и менее зажиточных крестьян²². Более того, даже этим призывникам предоставлялись весьма щедрые отпуска. В целях охраны интересов крупных землевладельцев крестьян-призывников каждую весну после двухмесячной строевой подготовки освобождали от действительной службы, и, таким образом, в мирное время армия в полном составе существовала только в апреле и мае²³.

Даже при таком ограниченном применении кантональная система была заметным нововведением. Это обеспечило армии то, что фактически представляло собой большой обученный резерв, который можно было быстро мобилизовать в случае необходимости. Это также произвело важное изменение в самом характере военного строительства, поскольку, несмотря на большое количество иностранных наемников на службе, армия теперь, по крайней мере во время войны, должна была быть преимущественно национальной по составу. Наконец – и это не менее важно – общепринятая конвенция о всеобщей воинской обязанности послужила необходимой основой для полной реорганизации прусской армии, воплотившейся в жизнь в наполеоновский период²⁴.

Столь же важной, как и кантональная система, была успешная попытка короля убедить пойти на службу в армию свою знать. В гордых и свирепых баронах своих походов он узнавал воинские доблести, в которых нуждалось государство, и ясно понимал, что эти сельские лорды были естественными вождями крестьянских юношей, подлежащих теперь военной службе. Одной лишь муштрой и дисциплиной людей в армию не сплотить. Как писал Хинтце, фундамент должен быть подготовлен «устойчивыми идеями и концепциями, наследуемыми и культивируемыми и подтвержденными традицией»²⁵. Чтобы интегрировать сельские массы в свое войско, Фридрих Вильгельм полагался на своих юнкеров, чья служба в офицерском корпусе эффективно внедряла в армию отношения между офицером и солдатом, подобные традиционным отношениям в сельском обществе.

Примирение аристократии с короной началось при Великом курфюрсте, путь к нему открыл компромисс 1653 года. Тем не менее, несмотря на личный престиж курфюрста и преимущества, которые он желал предложить, поступившие к нему на службу дворяне продолжали сопротивляться, в особенности в Восточной Пруссии, и Фридрих Вильгельм I решил это сопротивление преодолеть по причинам как политического, так и военного порядка.

«Я разрушу власть юнкеров, – сказал он однажды, – и утвержу самодержавие как незыблемую опору»²⁶. В начале своего правления он запретил дворянам поступать на дипломатическую службу. В то же время он приказал составить списки всех молодых дворян в возрасте от 12 до 18 лет и на их основании лично отобрал тех, кого следовало принять в кадетский корпус в Берлине, служивший воротами к офицерскому званию. Какое-то время эта практика встречала ожесточенное сопротивление, в особенности в Восточной Пруссии, где кое-кто из незадачливых кандидатов пытался доказать, что они не принадлежали к прусской знати и, следовательно, непригодны для службы, в то время как другие искали спасения в бегстве. Но король не терпел подобных уверток и не гнушался посылать полицейских агентов или войсковые отряды, чтобы схватить предполагаемых офицеров и группами доставить их в Берлин.

К 1724 году во владениях Гогенцоллернов практически не было дворянской семьи, у которой сын не состоял бы в офицерском корпусе, а к 1740 году свою личную битву король выиграл. Скорее всего, не столько в результате готовности применить силу, сколько солидных преимуществ, которые он давал своей знати. Сыновьям семей, за душой у которых иногда гордости в наличии было больше, чем денежных средств, он предлагал образование, уровень жизни выше, чем тот, на который они могли бы рассчитывать в противном случае, возможность подняться до высоких военных и политических постов и непревзойденное социальное положение в государстве. Им предлагались и менее осязаемые, но, разумеется, не менее привлекательные преимущества связи с королем в почетном призвании на условиях полного социального равенства. В новом офицерском корпусе Фридрих Вильгельм носил такой же мундир, как и его капитаны и лейтенанты, за единственным исключением генералов ни один офицер не надевал знаки различия воинских званий, а правитель и его дворяне составляли закрытое общество, регулируемое законами профессиональной компетентности и феодальной чести. Неудивительно, что дворянство находило эту атмосферу близкой по духу и начинало считать службу, на которую пошло с неохотой, своей естественной профессией²⁷.

В то время как система кантонов и мобилизация дворянства для военных целей дали его армии национальную основу, которой у нее не было раньше, Фридрих Вильгельм продолжал следовать курсу, столь проницательно намеченному Великим курфюрстом, и продвигал единообразие и централизацию своих вооруженных сил. Форма и оружие были тщательно прописаны королем и его советниками. В 1714 году сам Фридрих Вильгельм написал самый первый всеобъемлющий пехотный устав, когда-либо изданный для армии, набор инструкций, который отныне регулировал каждый этап жизни солдата в гарнизоне и на поле боя. Изложенные в нем приемы обращения с оружием и тактические перестроения, а также бесконечная муштра, с которой они прививались войскам, придали пехоте Фридриха Вильгельма дотоле неведомые континентальным армиям гибкость и верность в маневрах и одновременно придали огню быстроту и точность, прославившие прусские армии во всей Европе при преемнике Фридриха Вильгельма²⁸.

Несмотря на всю важность, которую Фридрих Вильгельм придавал обладанию армией, применял он ее очень неохотно и тщательно избегал авантюр, способных поставить под угрозу безопасность любимых гренадеров. Не то что его сын. Еще до восшествия на престол принц, вошедший в историю как Фридрих Великий, раздражался бездеятельностью Пруссии и стыдился того, что, несмотря на ее силу, страну считают простой пешкой на европейской шахматной доске²⁹. В своих самых ранних работах он ясно дал понять, что образ Пруссии (la figure de la Prusse) необходимо исправить, если Пруссия хочет «стоять на собственных ногах и прославить имя своего короля»³⁰. В своем нынешнем состоянии Пруссия все еще оставалась гермафродитом, более курфюршеством, нежели королевством³¹, ее обширные провинции выказывали открытое приглашение для иностранной агрессии, требовалась консолидация, однако произвести ее возможно только за счет новых приобретений, а новые приобретения непременно повлекут за собой применение силы. Если это так, то Пруссия должна воспользоваться первой же представившейся возможностью, и Фридрих нашел ее в восшествии в 1740 году на австрийский престол Марии Терезии, проигнорировав юридические возражения своих министров или сомнения своих военных советников. Как другой великий воин прошлого, он вполне мог бы сказать:

В 1740 году, бросая войска через границы Силезии и положив начало опустошительному конфликту, Фридрих рисковал ни больше ни меньше, как полным разрушением своего государства. Тем не менее, завоевав Силезию и доказав свою способность ее удержать, он разрушил старое германское установление и поднял Пруссию до положения фактического равноправия с Австрией.

Войны Фридриха Великого завершили созидательную работу Великого курфюрста и Фридриха Вильгельма I, одновременно испытав усовершенствованное оружие и достигнув цели, для которой оно ковалось. «Двенадцать кампаний эпохи Фридриха, – пишет Трейчке, – навсегда запечатлелись в воинственном духе прусского народа и прусской армии, даже сегодня северный немец, зайди речь о войне, невольно прибегает к выражениям тех героических дней и, как Фридрих, рассказывает о „блестящих кампаниях“ и „молниеносных атаках“»³². Армия, столь методично взращенная Великим курфюрстом и Фридрихом Вильгельмом I, показала себя и одновременно стяжала дух и создала традицию, призванную поддерживать ее во всех переменах грядущего столетия³³. В огне Семилетней войны примирение между королем и его знатью окончательно завершилось, и офицерский корпус стал воплощением духа преданности короне и государству, а простой пехотинец обрел сознание своих возможностей, которые, переданные преемникам, сделают прусские войска лучшими в Европе. Наконец, достижения армии увенчали успехом процесс, начатый в 1640 году, произвели коренное изменение в европейском балансе сил и, вне всяких сомнений, закрепили за Пруссией статус великой державы.