Читать книгу Макунаима, герой, у которого нет характера - - Страница 12

Глава 5
Пьяйман

Оглавление

Едва забрезжил день, Макунаима прыгнул в камышовую лодку и вмиг домчался до устья реки Риу-Негру, чтобы оставить свою совесть на острове Марапатá. Повесил ее высоко-высоко – на самую верхнюю колючку десятиметрового кактуса, чтобы не сожрали муравьи. Тогда он вернулся обратно, где его уже дожидались братья, и все трое отправились к левому берегу Солнца.

Много разных приключений у них было, пока они шли через каатинги, реки, ручьи, дремучие чащи, пустоши, ущелья, поля белой глины, девственные леса и чудеса сертанов. Макунаима шел с братьями к Сан-Паулу. За все свои прошлые подвиги и свершения герой не накопил ни сентаву, но в глубоких гротах Рораймы были спрятаны сокровища, унаследованные от икамиабы-звезды. Из этих сокровищ Макунаима выделил для путешествия ни много ни мало сорок раз сорок миллионов зерен какао – исконной монеты этих мест – и соорудил из них тьму-тьмущую судов. И величественно и красиво двигалось по реке Арагвáйе это воинство из двухсот каноэ, соприкасаясь бортами, и, как одну большую стрелу, держала их река в своей руке. А впереди Макунаима стоя плыл в своем каноэ и, прищурившись, высматривал город вдали. Он размышлял, кусая пальцы, которые все покрылись бородавками – ведь он то и дело указывал на звезду Си. Братья гребли, отгоняя москитов, и с каждым ударом весел зерна какао сталкивались друг с другом, оставляя на коже воды шоколадный след, в котором весело сновали и угощались камуатá, белобрюхие пирапитинги, позолоченные дорады, красноголовые пираканжубы, чернобокие уарý, каменные сомы бакý и другие речные рыбы.

Как-то раз Вей, Солнце, вылила на братьев столько жару, что пот на их телах стал плотным, словно чешуя, и тогда Макунаима решил, что неплохо бы наконец помыться. Но в реке искупаться было нельзя, ведь в ней жили прожорливые пираньи, которые выпрыгивали из воды на несколько метров, чтобы откусить друг от друга кусок пожирнее. Тогда Макунаима увидал посреди реки скалу, а в ней – пещеру, полную воды, да такую громадную, точно это был след какого-нибудь великана. К этой-то скале они и пристали. Герой долго бегал по краю пещеры, кричал, что вода холодная, но наконец окунулся и вымылся целиком. А вода в пещере была волшебная – ведь сама пещера была не что иное, как след, оставленный колдуном Сумé, когда он в обличье святого апостола Фомы проповедовал Иисусово Евангелие бразильским индейцам. Когда герой вышел из воды, кожа его стала белой, волосы – светлыми, а глаза – голубыми, вода смыла с него всю черноту. И уже никто не разглядел бы в нем сына черного-пречерного племени тапаньюмас.

Увидев такое чудо, Жиге, недолго думая, бросился в след от ноги Суме. Но вода в нем была уже грязная от черноты героя, и сколько яростно Жиге ни тер свое тело, сколько ни окунался, сколько ни плескал на себя воду, чернота полностью не сходила, и он стал цвета только что отлитой бронзы. Макунаиме стало жаль брата, и он бросился утешать его:

– Смотри-ка, братец Жиге, ты хоть белым не стал, но чернота ушла, да и лучше гнусавым быть, чем без носа жить.

Тогда мыться полез Маанапе, но Жиге успел расплескать почти всю волшебную воду. Оставалось только чуть-чуть на самом дне пещеры, и Маанапе смог вымыть только ладони и ступни. Потому он и остался черным, как настоящий сын племени тапаньюмас. Только ладони да ступни у него теперь красные, потому что он вымыл их в святой воде. Макунаима стал его утешать:

– Не злись, братец Маанапе, не злись, брат Господень Иуда Фаддей еще не так страдал!

Что за великолепное зрелище: на краю залитой Солнцем пещеры три брата – белый, красный и черный – горделиво стоят голышом и смотрят вдаль. Все жители речных зарослей собрались поглазеть: черный кайман, красный кайман, желтобрюхий кайман, гигантский крокодиловый кайман – все эти кайманы подняли над водой и вытаращили свои каменные глаза. На ветвях инги, анинги, водяного ореха, трубного дерева, пальм и других растущих на берегу деревьев все сорок видов бразильских обезьян: сапажу, саймири, ревуны, коаты, толстые шерстистые обезьяны, бородатые красноспинные сáки, кайрáры – смотрели, брызжа слюной от зависти. А все разноцветные птицы: светлобрюхие, зеленокрылые, желтоногие, рыжегрудые, краснотелые-что-едят-ягоды-спелые, бледноголовые, крикливые, – все они в изумлении рты раскрыли да петь забыли. Макунаима рассердился не на шутку. Он звонко хлопнул себя по бокам и крикнул природе:

– Ну, что уставилась!

Тогда вся живность бросилась врассыпную, а трое братьев вновь отправились в путь.

И вот они уже шли по землям, омываемым потоком Тьетé. А в этих землях бурбон льется рекой, и традиционная монета здесь уже не какао, а называется так: деньги, медяки, конту, десятки, милрейсы, пятаки, червонцы, гроши, реалы, пятихатки, полтинники, железяки, цветные бумажки, звонкие, – и товар, которому ползерна какао красная цена, здесь не уступят и за двадцать тысяч зерен. Макунаима всерьез разозлился. Искать работу? Он, герой – и вдруг работать?..

– Ай, как же лень! – пробормотал он в отчаянии.

Он уже готов был отказаться от похода и вернуться обратно в места, где он был императором. Но брат Маанапе сказал так:

– Хватит уже упрямиться, братец! Мангровое дерево не скорбит по погибшему раку! – черт подери! – не переживай ты так, уж я всё улажу!

В штате Сан-Паулу он потратил часть казны на еду, а остальное разменял на Бирже на восемьдесят новеньких конту. Маанапе был колдун. Восемьдесят конту – не так уж много, но, хорошенько подумав, герой наконец сказал братьям:

– Спокойно. Мы уж как-нибудь с этим перебьемся, ведь коли хочешь коня вовсе без изъяна – ходи пешком.

На эти медяки Макунаима и жил.

И вот однажды темной холодной ночью братья добрались до громадного города Сан-Паулу, что раскинулся на брегах потока Тьетé, по которому ходят каноэ. И тут громко закричали, прощаясь с героем, императорские попугаи. И красочная разноцветная свита исчезла вдали, возвращаясь в свои северные леса.

Братья шли теперь по серраду, в котором повсюду росли пальмы инажá, оурикури, бакáба, мукажá, мирити, тукумáн, но вместо ягод и кокосовых орехов их кроны венчали перья дыма. С неба, белого от постоянного дождя, все звезды сошли на улицы города. Макунаима первым делом пустился на поиски Си. Эх! Ее не забыть ему никогда, ведь она была колдунья и знала, что гамак для забав, который она сплела из своих волос, навсегда оставит ее в памяти. Макунаима искал-искал, но на улицах и площадях встречались ему такие белые, такие белоснежные женщины, такие – просто ахнуть можно!.. У героя аж дух захватывало. Он себя забыл от сладострастия и такой красоты, прикасался к женщинам, приговаривая нежно: «Какие беленькие! какие нежненькие! маниокины дочери!» Наконец он отобрал трех и позабавился с ними на странном гамаке, который был поставлен на полу в хижине повыше гор в Паранагуá. А потом – ведь гамак был жесткий – он разлегся поперек на всех трех девушках. Эта ночь стоила ему четыреста медяков.

А утром герой понять ничего не мог. Он проснулся от криков диких зверей, доносившихся снизу, с улиц, и отскакивающих эхом от стен огромных хижин. А та обезьяна, что подняла его почти на крышу этого огромного сарая, в котором он уснул… Что за дивные звери! Какое великое множество хриплых бук, гигантских аистов, огромных говорящих макак, колдовских птиц и жар-змей на потайных тропах, в подземных ходах, на череде холмов, в которых были продырявлены отверстия, из которых выходило множество народу, и все белые-белые, вот уж точно маниокины дети!.. Герой ничегошеньки не понимал. А ведь женщины еще с ночи пытались, смеясь, втолковать ему, что макака – это никакая не макака, что называется она лифт и что это машина. А с утра они объяснили герою, что весь этот шум, гам, свист, крик, визг, топот, рычанье – совсем не то, что кажется, ведь это клаксоны, дверные звонки, свистки, моторы – и всё это машины. Пумы – это вовсе никакие не пумы, это форды, хапмобили, шевроле, доджи, мармоны – и это тоже машины. Муравьеды, жар-змеи, пальмы, на которых вместо плодов растет дым, – это грузовики, трамваи, светящаяся реклама, часы, фонари, радиоприемники, мотоциклы, телефоны, столбы линии электропередачи, заводские трубы… Это машины, и всё, что ни есть в городе, тоже машина и только машина! Герой молча слушал и мотал на ус. И иногда дрожал от страха. И вновь неподвижно сидел, машинально внимал в холодном оцепенении. Его охватило полное зависти уважение к этой поистине сильной богине, женственному Тупану, которого дети маниоки называли Машиной и песнь которой призывнее и громче, чем песни Матери Воды, а ведь она какие пузыри своим голосом по воде пускает.

И тогда герой твердо решил позабавиться с Машиной, чтобы стать императором сынов и дочерей маниоки. Но три девушки громко расхохотались над ним и сказали, что все боги – это всего лишь старые враки, что нет никаких богов и что с машиной не позабавишься, потому что не влезай – убьет. Машина – это никакой не бог, да и женских частей, которые так нравятся герою, у нее нет. Она создана людьми. Она движется от электричества, от огня, от воды, от ветра, от дыма, и люди пользуются силами природы. Даже кайман в такие сказки не поверил бы, а наш герой – и подавно. Он вскочил с кровати и с громадным размахом развел руки, стукнул – хлоп! – левым локтем по сгибу правой руки, энергично повертел правой ладонью в сторону трех девушек и отправился прочь. Говорят, именно тогда был придуман знаменитый обидный жест.

И герой поселился вместе с братьями в пансионе. От той первой ночи паулистанской любви у него весь рот покрылся белыми волдырями, и он постоянно стонал от боли. И никак это было не вылечить – до тех пор, пока Маанапе не стащил ключик от дарохранительницы и не дал его пососать Макунаиме. Герой пососал, облизал и тут же излечился. Маанапе был хороший колдун.

После этого Макунаима целую неделю не ел и не забавлялся, а только и думал о беспобедных сражениях маниокиных сынов с Машиной. Машина убивает людей, но люди при этом правят Машиной… В смятении он заключил, что маниокины сыны – бессильные хозяева машины, не знающей ни любви, ни отвращения, и что ни маниокины сыны, ни Машина не обладают тайным знанием, а иначе не мог объяснить себе все эти злоключения. Вот до чего довела его тоска. А однажды ночью, сидя с братьями на краю балкона, Макунаима объявил:

– В этой борьбе маниокиным сынам не победить Машину, а Машине не победить маниокиных сынов. У них ничья.

Больше он ничего не заключил, потому что еще не привык к длинным речам; но притом он начал потихоньку и путано, сбиваясь в собственных суждениях, размышлять о том, что Машина – это такой бог, над которым люди на самом деле не имеют никакой власти, потому что они не сделали из нее, например, понятную всем Иáру, но при этом она вот она, повсюду и всегда сопровождает человека. Во всей этой путанице ясно был виден один лучик света: это люди на самом деле были машинами, а машины были людьми. Макунаима громко расхохотался. Он стал вновь свободен и доволен, как слон. Тогда он обратил Жиге в машину-телефон, позвонил в кабаре и заказал лангустов и француженок.

На другой день он так утомился от буйных празднеств, что почувствовал страшную тоску. И вспомнил о муйракитане. Герой решил действовать быстро, ведь змею надо убивать с первого удара.

Венцеслав Пьетро Пьетра жил в прекрасном шатре посреди леса в конце улицы Мараньян с видом на Пакаэмбу. Макунаима сказал Маанапе, что пройдется дотуда, чтобы подружиться с Венцеславом Пьетро Пьетрой. Маанапе произнес речь, в которой показал нежелательность такого похода ввиду того, что у купца ноги пятками вперед, а если Бог его так пометил, то это уж неспроста. Наверняка злобная нечистая сила… Да уж не Пьяймáн-людоед ли он! Макунаима и слушать не захотел.

– А я всё равно пойду. Где меня знают, там меня любят, а где пока не знают – там знакомство будет!

Тогда Маанапе решил пойти вместе с братом.

За купеческим шатром росло высокое дерево Дзалаура-Йег, которое дает любые плоды: кешью, момбины, амбареллы, манго, ананасы, авокадо, жаботикабы, гравиолы, саподиллы, пальмовые ягоды, персики, питанги, гуажиру, что пахнет подмышками негритянки, – все эти плоды есть на этом дереве. Братья были голодны. Чтобы их не заметили лакомящиеся плодами птицы и звери, они соорудили на нижних ветвях дерева убежище из срезанных муравьями листьев. Маанапе наказал Макунаиме:

– Смотри, если запоет птица, не повторяй ее песни, братец, иначе плакали все мои советы!

Герой кивнул в знак согласия. Маанапе стрелял из сарбатаны, а Макунаима подбирал из-за убежища падающую дичь. Дичь падала с громким треском, а Макунаима складывал в укрытии тинаму, макак, мику, орангутанов, краксов, пенелоп, криптуреллусов, туканов – всю эту дичь. Но весь этот сыр-бор заставил Венцеслава Пьетро Пьетру прервать свое дольче фар ньенте, и он вышел посмотреть, что за шум. А Венцеслав Пьетро Пьетра – это был и в самом деле великан-людоед Пьяйман. Он вышел на крыльцо и пропел по-птичьи, как будто вдали птица кричит:

– Огорó! Огоро! Огоро!

Макунаима тут же повторил:

– Огоро! Огоро! Огоро!

Маанапе понял, что грядет опасность, и тихо сказал герою:

Макунаима, герой, у которого нет характера

Подняться наверх