Читать книгу Греция - - Страница 13

Вечер…

Мулы шагают медленно, неохотно, по самому краю пропасти, на дне которой осталось мало, совсем мало дневного света, словно немного дождевой воды в лужице. Края пропасти изъедены, обнажены зимними водами на протяжении целых веков, а когда их освещает лишенный тепла свет, кажутся краями потухшего вулкана.

Мы были в пути к монастырю Преподобного Луки, однако все никак не могли добраться. После сильной послеполуденной грозы небо прояснилось, и от горы исходило приятное благоухание влажной почвы и мокрых листьев. Небо над нами было темно-голубого цвета. Великая умиротворенность ночи трепетала сладостными буколическими звуками несметных маленьких колокольчиков разбредающихся овец, и огромные таинственные костры чабанов светились то тут, то там на горных склонах. Глубокая поэзия вместе с чем-то проникновенным наполняла наши души среди этой трепетной ночи под огромным небом. Обильные заросли дрока и шиповника по склонам гор наполняют темноту благоуханием…

Наши погонщики – два сельских парня из Стири, разговаривавших между собой по-арванитски25, время от времени останавливаясь, что рассказать нам о склоках монахов монастыря Преподобного Луки: такова вечная история греческих монастырей. Со времен Падения Константинополя турки то и дело слышали об этих склоках, которые считали столь запутанными, что даже не пытались вмешаться ради примирения. «Поповские дела!», обычно говорили они таким тоном и с таким смыслом, которые указывали, сколь мало ценят они наш клир.

Сельские парни сообщили, что мы прибыли, но мы не заметили ничего, ни малейшего признака жилища. Монастырь Преподобного Луки можно обнаружить, только оказавшись перед ним. За последним поворотом мы увидели несколько тусклых огней. Высокие черные тени кипарисов поднимались в темноте. Приближаясь, мы услышали колокольный звон. Это великие монастырские часы, возвещающие время. Среди великой ночи на природе и среди тишины часы, возвещающие время, звучат неким диссонансом, который разрушает впечатление библейской тишины вокруг. Мы оставляем позади несколько освещенных окон, причем никакой любопытной тени, привлеченной звоном колокольчиков наших мулов, не появляется за стеклами. Можно подумать, что монастырь необитаем и остается освещенным в этой глуши только благодаря некоему колдовству.

Вскоре мы спешиваемся у жилища отца Агафангела, у которого наши юные погонщики рекомендуют нам просить гостеприимства. Перед наши взором возникает прекрасное зрелище: в глубине сада, благоухающего апрельскими розами, появляется продолговатый мольберт света, обрамленный декоративными фестонами теней от вьюнка и цветов. Можно сказать, что на этом светлом пустом фоне, напоминающем небольшой театр теней, в эту безмятежную благоуханную ночь должны были играть какую-то фантасмагорию, некий шекспировский «Сон в летнюю ночь». Это была сцена для ночного свидания Ромео и Джульетты. Мы смотрели завороженно. Однако вместо теней Ромео и Джульетты появилась тонкая черная тень отца Агафангела.

Как приятно прибыть ночью в один из греческих монастырей. В гостеприимстве, которое здесь предоставляют почти всегда, есть что-то от простоты и доброты первых евангельских времен христианства. Их внемирская атмосфера и черные молчаливые монахи вызывают ощущение, что мир, покинутый всего какой-то час назад, отступил куда-то в беспредельность, невообразимо далеко. В здешней тишине есть нечто «свершившееся». Только сыч или сова издают траурный крик в тишине…

Правда, в начале отец Агафангел, услышав о моей профессии, замкнулся в себе. В его памяти остался горьковатый привкус от посещения другого журналиста, который намекнул в своей газете, что монахи монастыря Преподобного Луки не живут жизнью столь святой, как это следовало бы ожидать от тех, кто покинул мир, чтобы посвятить себя Богу. Однако я успокоил его относительно моих намерений, и гостеприимство его сразу же приобрело сердечность. Его домик (монастырь Преподобного Луки является особножительным, и каждый монах живет здесь отдельно) был аккуратно убран и полон съестных припасов). Отец Агафангел предоставил мне лучшую комнату с окном в цветущий сад, и когда мы улеглись спать, ночной воздух, пропитанный ароматом больших апрельских роз, ласково опустился мне на ресницы…

Утро ворвалось в нашу келью подобно наводнению. Небо было насыщенно голубое, свет счастливый, а в саду отца Агафангела жужжали пчелы. Напротив нас был холм с множеством миндальных деревьев. Справа и слева от нашего жилища были и другие, с небольшие садиками спереди. Их хозяева, крепкие и медлительные старые монахи, расхаживали между артишоками и зарослями лука, играя четками. Во всем этом ощущалось нечто от доброты, которая, как говорят, была свойственна преподобному, который пришел подвизаться сюда и, подобно святому Франциску Ассизскому, любил беседовать с животными и птицами.

Хотелось задержаться немного среди этой обильной солнечным светом умиротворенности, прожить несколько часов в душевном покое у старых монахов. Однако отец Агафангел торопил нас с посещением монастырских церквей…

Построенные в X и XI веках, они известны красотой своей архитектуры, мозаиками и декоративной скульптурой. Отец Агафангел, образованный и почитатель византийского искусства, подробно объяснил нам все особенности.

Должен признаться, что они не произвели на меня ожидаемого впечатления. В своем нынешнем состоянии церкви обладают тем великолепием и красотой, которыми обладали, когда трудившиеся здесь по преданию четыре тысячи рабочих и мастеров окончили свой труд, и главная церковь, являющаяся копией Святой Софии, засияла всем богатством своих мозаик и драгоценных мраморов. Одна из церквей, церковь Богородицы, побелена внутри и совершенно невыразительна, а другая производит удручающее впечатление. Землетрясения, неудачные реконструкции, использование во время Революции в качестве крепости и время превратили церковь в своего рода пыльный заброшенный склад былого богатства. Большинство мозаик разрушено, плиты из драгоценного цветного мрамора, которым облицованы стены, в одних местах отсутствуют, в других – разбиты, но везде тусклы из-за грязи. И словно этого было недостаточно, я видел беспорядочно разбросанные в гинеконите26 детали скульптурного декора и старинные книги…

Покинув церкви, я присел отдохнуть в большом заросшем травой и укрытом сенью густых деревьев монастырском дворе, который, словно веранда, возвышается над спуском. В глубина простирается зеленым ковром небольшая равнина с немногочисленными цветущими деревьями, огражденная полукруглой горной цепью с вершинами, покрытыми, наподобие кружев, елями.

Это горная цепь Геликона. Смотря на нее, я пытаюсь оживить в воображении древние мифы – геликонских нимф, Пегаса, от чьего нетерпеливого удара копытом при взлете забил источник Гиппокрена… Однако сам Геликон не помогает. Его склоны наги и круты. К тому же монастырская безмятежность поросшего травой двора вызывает мечтания иного рода. Желтые и фиолетовые полевые цветы пестреют под низкой стеной монастырского двора, птицы поют на деревьях, а воздух из ложбины доносит свежесть с далекого моря. Я думаю, что в другие века в этом ныне пустынном дворе сидели, словно вороны на ветвях, сотни монахов в часы, когда умолкали звуки молитвы под мозаичными сводами церкви, думаю, что по этому двору часто раздавались шаги ведущей беспокойную жизнь византийской принцессы Елены, дочери Ангела, севастократора Влахии, которая, похоронив двух своих мужей-франков27 – герцога Афинского Вильгельма Делароша и Уго Вриеннского, прибыла жить в этом монастыре… Это, как говорят, была женщина деспотичная и легко возбудимая. Ее присутствие, конечно же, не было приятно монахам. Ее собственный сын, молодой герцог Деларош, несмотря на настойчивые приказы Елены, очень редко приезжал навестить ее, предпочитая оставаться в крепости Афин.

Ничто в монастыре Преподобного Луки не напоминает о пребывании здесь этой византийской владычицы, как, впрочем, и какой-либо другой. Застой атмосферы греческих монастырей (исключая Афон, где еще пребывает в состоянии усталости тысячелетняя душа Византии) отображает не только одну определенную эпоху, но существование вне времени. В монастырях погружаются не в прошлое, а в умиротворенность, из которой прошлое изъято. Вода в фонтане монастыря Преподобного Луки омывает античный мраморный рельеф, а в стенах его церкви сохранились бойницы 1821 года. Но для сравнивающей все с землей внемирской умиротворенности монастыря обе эти эпохи в равной степени далекие и забытые…

Мы покинули монастырь Преподобного Луки после завтрака у отца Агафангела под плющом среди жужжания пчел и благоухания роз. Однако на обратном пути в Ливадию нас снова застала сильная гроза, так что мы промокли до нитки. Тем не менее мы были вознаграждены величественным зрелищем. Дорога, по которой мы ехали, проходила между горами, и их тяжелые массы полностью закрывали горизонт. Дождь сопровождался тяжелыми раскатами грома, а густые клубы тумана, будто выходившие из земли, напоминая вулканические пары, образовывали белые моря, из которых мощные вершины Геликона и Дирфы поднимались, словно во время всемирного потопа…