Читать книгу Тень Индры. Авантюрный роман-мистерия - - Страница 12

Первый месяц в Таиланде я прожил, курсируя между Ват Аруном и Чоллапатханом. В лесных храмах монахи больше медитируют. В городских храмах, таких как Ват Арун, монахи вовлечены в жизнь общества исполнением обязанностей учителей и наставников.

Если Ват Арун стал для меня площадкой, с которой я умудрился бросить взгляд на пронизанное буддизмом тайское общество, то Чоллапатхан познакомил с пустотой. Чувство, так глубоко поразившее меня в первый день, никуда не ушло. Я приходил в домик-келью, ложился на циновки, погружался в безмолвие. Просто быть там означало пребывать в состоянии медитации. До храма Чоллапатхан я добирался на автобусе или речном трамвае. Река, будучи символом непрерывной изменчивости и текучего постоянства, успокаивала. В атмосфере лесного храма, целительной как отвар зверобоя, тело окутывалось благодатью молчания. Здесь тебя ждали.

Но дзен дзеном, а бренное тело требовало заботы и, что особенно напрягало, ежедневного пропитания. Работа пока не находилась, и я крутился, как мог, не забывая прокачивать доверие к миру и толерантность к неопределенности. Считаю, у меня получалось. Однажды, когда у меня совсем закончились деньги, среди джунглей Чоллапатхана меня поймал монах в очках, сущий ботаник (with nerdy looks), худой и жилистый. Он мягким жестом остановил меня и, улыбнувшись, вручил набитую продуктами сумку. Духи явно помогали. Я преисполнился веры и горячо возблагодарил их. И монаха, конечно же!

Действительно, какие-то мистические силы стали помогать. Однажды, вернувшись в свою келью в Ват Аруне, я увидел красивую женщину лет тридцати, сидевшую на полу. Ее улыбка сияла пламенем свечи. Ее звали Лек. Она привезла немного денег, которые послал в помощь йог Сварог.

После моих стенаний и вопрошаний в главном храме стали происходить примечательные мелкие события. Пим затеял разговор о зависимом происхождении. Мать вашу, основная концепция буддизма! Напугал! Научив меня кланяться Будде и мыть уши, приходя с улицы, душеспасительными беседами Пим меня не обременял. Он следовал тайскому принципу кренг джаи, тактичности.

Я наливал кипяток в садистски-сладкий порошок Nescafe, когда Пим легко хлопнул меня по голове небольшой темно-синей книжкой. «Что за дзенские вольности, – подумал я, – у тайцев, вообще-то, голова – дело святое, даже прикасаться лишний раз не будут». Правда, в тайском боксе будут по ней же лупить ногами. Тайские парадоксы.

– На, почитай.

«Ну, почитаю! А, зависимое происхождение!42 Визитная карточка, краеугольный камень буддийских непоняток. Будет любопытно восстановить в памяти все звенья, коих двенадцать».

– Ты не помолился перед чтением? – с удивлением осведомился Пим.

– А что, так принято?

– Не знаю, – Пим рассмеялся своим прикольным смехом. Он заметил: – А что, они разрешат доступ бродяге с пыльным рюкзаком? Попробуй. Я пожал плечами и раскрыл книгу. Примерно через пятнадцать минут героического сосредоточения я понял, что сижу, покачиваясь, как зомби, которому еще не раскорячил череп герой, борющийся за мировое добро. При попытке продолжить меня зашатало, голову заполнил туман, а глаза стали слипаться. Сил понимать и видеть что-то не хватало. Заморозило. Я сходил в ванную комнату и посмотрел на себя. Поросячье-розового цвета лицо светилось радостью. Практически любой вопрос, типа как тебя зовут, мог вызвать полную растерянность. Я понял, что на тексте стоит защита и абы кого просто не пускают. Как такое возможно? А вот так. Надо, однако, представить стражам соответствующие регалии. Я помолился архатам, Будде, Шакьямуни и Манджушри. Понадобилось минут десять-пятнадцать, чтобы достучаться. Мне казалось, кто-то спросил глубоко внутри: «Это че, наш, что ли?» – «Эй, отворите этому». В сердце потеплело. Я смог наконец прочесть и понять первое предложение. Потом часа два я полностью сосредоточился на книге. Пим с любопытством поглядывал на меня.

– Однажды я поучусь у тебя тому, что такое патичча-самуппада, – объявил он себе же с ворчливым одобрением. Он не шутил, явно впечатленный моей концентрацией.

– Пратитья-самутпада, – я в задумчивости поправил его палийское произношение.

– Пим, почему все же колесо? – я погрузился в глубины липкого стыда за свой вопрос. Дипломированный ориенталист спрашивает о таких тривиалиях? Пима же, казалось, вышеупомянутое безобразное невежество не напрягало. Немного помаявшись, как мучимый каким-то хреном герой Достоевского, я сдался:

– Почему все начинается с незнания, а откуда оно берется?

– Из прежней жизни, – не задумываясь, ответил Пим. – Мы несем его, как черепаха несет панцирь. Смотри, первые два звена (он назвал их по-английски links) относятся к прежней жизни. Это незнание – авиджа43, и привычки – самкхары».

Когда он произнес эти два слова на языке пали, мне стало страшно и одновременно очень свободно. Пим же решил пощупать глубину моего невежества:

– Что ты знаешь о третьем элементе цепи – сознании?

– Сознание в момент зачатия, верно? – по-пионерски отрапортовал я.

– Пять баллов, – Пим обрадовался, как ребенок. – Так и есть!

Ну вот, хоть что-то помню. Про незнание другого типа постоянно твердили индуистские учения. Сводилось оно всегда к одному. Мы типа, ну, прям живые боги. Все у нас должно быть круто, но тут является эта стерва по имени Авидья, или Майя, и пакостит, настает большой абзац.

Легко прочитав мои мысли, Пим пояснил:

– Нет, незнание – это не Майя и не отряды Мар. Авидья – это незнание четырех арийских истин44.

Ощутив лавину буддийской мудрости, готовой на меня обрушиться, я поспешил перевести стрелки:

– Я не хочу погружаться так глубоко. Как бы понять дхарму практически? Например, про перерождения.

– Не пугайся так! То ли ты бережешь себя, то ли тебя так охраняют от этого знания, что я даже теряюсь. А насчет перерождений… Без перерождений ничего не будет работать: все программы приходят из прошлой жизни. В прошлой жизни ты уже прописал, что хочешь вернуться и испытать то, что ты испытал. Это движуха, эта хотелка (он употребил монашеское слово bā tanhā) должна найти свое выражение. Правда, – добавил он, – эти ребята,45