Читать книгу Берингийский мост. Или «Книга перемены дат» - - Страница 15

Думать, глубоко осмысливая уже готовую ткань жизни и планируя новую, в эпоху нагрянувшей внезапно перестройки приходилось всем. Включая и тех, кто только начинал свой путь, и кто наивно полагал, будто его привычное рабочее место, квартира, дача, твердые 130 рэ в месяц, правящая КПСС и ежегодный отпуск будут всегда у всех, в том числе у повзрослевших детей. Равно как и возможность блукать по советским просторам от Берингии до Памира, от почти европейской Риги до почти китайского Хасана в поисках невиданных природных и рукотворных чудес. Эта свобода в столь обширных границах, причем обеспеченная реальной возможностью движения, материальной и транспортной, вдруг оказалась и весьма убогой в масштабах всей планеты, и, к тому же, очень хрупкой.

С упоением вслушиваясь с Балаевым в телевизоре его московской квартиры в немыслимые ранее тезисы молодого Горбачева об ускорении и гласности, аплодируя мысленно бравому бойцу с привилегиями Ельцину, мы ловили в событиях и другие, волнующие смыслы. Советская империя шаталась, открываясь миру и подлинной свободе всеми своими сторонами – Арктикой, Балтикой, Берингией, Азией. Все прозрачнее становились ее внешние границы, зато реальнее – внутренние, отделявшие Россию от Кавказа, Прибалтики и Средней Азии. Все сомнительнее казались грандиозные советские проекты по освоению дикой дальневосточной природы, от Чукотки до Посьета, которая уже была осмысленным и бережно хранимым домом для бродяг куваевского толка.

Наверное ключевым, знаковым для меня и многих приморских таежников был в конце 80-х сигнал тревоги, вброшенный кем-то в ошалевшую от свободы прессу: в центре уссурийской тайги, в самых тигриных кедрачах Имана задумали выстроить ГЭС с гигантским водохранилищем! Новость была как набат, призыв к немедленному действию. И образы этих действий против безумного проекта были подготовлены собственным свежим опытом и свежим ветром власти – сделать фильм о тайге, о пагубности гидростанций в ней, и выйти с ним в народ аккурат перед выборами, которые уже заявлены.

…Окаменевший от январской стужи дюралевый АН-2 предоставляет тебе за 8 рублей дюралевое же место, стыдливо застеленное тонкой тряпочкой – чтоб не слишком отморозить задницу. Тщетно! Мороз за 2 часа лета до Рощино проникает сквозь унты, трое штанов и все ватные и шерстяные прокладки между зимой и телом. Скрипя шарнирами, ты спрыгиваешь с трапа в снег и сверкучую, бархатную тишь обширного поселка, уютно сидящего в пойме Имана, у самых предгорий. Чистота здешнего воздуха, сдобренного привкусом дровяных печных дымков, превыше лютого мороза и сладостно обжигает при вдохе. Тело оживает, шагая деревней до базы геологов, где надо отыскать неведомых мужиков, поднявших голос против державных переустроителей таежной глухомани в какой-нибудь бетонно-электрический Имано-ГЭСстрой.

В зиму геологи традиционно камералят – изучают набранные летом образцы пород, рисуют карты, анализируют застывшую динамику земных пластов и жил, пьют чай, спорят, а вечерами сидят за водкой и гитарой по домам, вспоминая полевые байки минувшего сезона. Но тебе, гостю, сперва покажут непременный музей местных минералов, мало отличимый от аналогов в экспедициях Магадана, Чукотки и Памира, где уже доводилось бывать. Среди загадочных жеод, аметистовых друз, причудливых скарнов и черных турмалинов на время забываешь о том, ради чего приехал – о бескрайней уссурийской тайге, из недр которой все эти чудеса добыты. Добыты, кстати, вовсе не из желания любоваться каменными диковинами, а, в конечном счете, чтобы обосновать добычу олова, золота, угля в новых местах, где пока еще шумит тайга, так любимая геологами.

В геологическом музее, у костра с гитарой или в уютных квартирах геологов, слушая захватывающие таежные истории и рассуждая об угрозе со стороны гидростроителей, об этом парадоксе романтической профессии думать не очень хочется. Риски и угрозы, приносимые многообразному таежному миру приисками и рудниками в местах, разведанных геологами, мы откладываем на потом, утешаясь тем, что тайга все же много обширнее, чем несколько горнодобывающих участков, затерянных в ее просторах. К тому же, никто не лишает геологов права следить, чтобы все меры по защите природы и ее рекультивации после отработки месторождения добывающие предприятия аккуратно соблюдали. Мы с другом Балаевым эту тему детально изучали в свое время еще на Чукотке, ползая с фотоаппаратом по отвалам пустой породы на приисках Чаунского района при подготовке статей для тамошней газеты «Полярная звезда». Так что идея фильма, задуманного в рощинских дискуссиях вместо несбывшейся «Косы двух пилотов», была дружно поддержана всеми – мы покажем и докажем обществу и властям, что живая тайга неизмеримо ценнее для людей и страны, чем электроэнергия, которая может быть получена от гигантской плотины и водохранилища на месте девственных кедрачей. Тем более, что энергия эта на пространствах в сотни километров вокруг никому не нужна.

– А что, мужики, кино – дело хорошее, – пригасил творческий азарт коллег старший, начальник отдела Экспедиции. – Но решения такого уровня принимают власти, и не только краевые, а общесоюзные. Увидят они ваше кино или нет – вопрос, да и как еще отнесутся. Если эта ГЭС вбита в планы с деньгами, ее таким путем не остановишь. Грядут выборы во все Советы, вот куда нужно целиться! Надо всем выдвигаться от Экспедиции, такое право есть, вот и воспользуемся!

Идея вдохновила всех. Мы выдвинулись от Экспедиции во все уровня Советов, и все были избраны, от Верховного до сельского. Мне достался Крайсовет и его экологическая комиссия. Принесенный в наше информационное пространство Горбачевым аромат американской демократии, пробужденный азарт гражданского участия в государственных делах будоражил воображение. Каждому хотелось все вокруг перестроить по-новому, разумно и грамотно, красиво, удобно и непременно на научной основе – ну чтобы не хуже чем у них, по ту сторону Берингии. Не хотелось думать тогда, что в обществе хватит и других, противоположных сил, идей и влияний, которые захотят тоже все перестроить, но только в интересах самих себя или своего круга. Промхозы, государственные и кооперативные, действовали тогда во всех таежных селах, обеспечивая работой и достаточным уровнем доходов всех, кто мог и любил охоту и таежные промыслы. Причастны к этим дарам тайги извечно были и семьи, занимаясь переработкой продукции. Во многих селах были небольшие, часто семейные цеха по сушке и засолке грибов, папоротника, целебных трав, корней и ягод, обработке орехов, мехов, дичи, рыбы, консервированию, и все это через систему потребкооперации вывозилось в городские магазины и на рынки. Такая разветвленная экономика была возможна лишь там, где сохранялись девственные массивы кедрово-широколиственных лесов, известных как уссурийская тайга. И магазины под вывеской «Дары тайги» были гордостью и визитной карточкой всех дальневосточных и сибирских городов.