Читать книгу Нечто в воде - - Страница 10

Понедельник, 15 августа

Я вновь приехала в Холлоуэй – на встречу с Алексой, второй героиней моего фильма. Охранника Амала сегодня нет, вместо него – Найджел. Он гораздо старше Амала, за пятьдесят, и всю жизнь проработал в тюрьме. Судя по его виду, ничего нового для него тут не осталось, однако он продолжает работать. Мы в той же комнате, что и в прошлый раз. Я думаю о Холли, которая смотрела невидящими глазами на кусочек неба, и ее лицо в моем воображении сменяется лицом Марка. Холли выйдет на свободу через месяц с небольшим, следующее интервью с ней состоится после нашей свадьбы и, как теперь выяснилось, после возвращения из свадебного путешествия.

День непривычно сырой. Я пью растворимый кофе, который Найджел приготовил мне в комнате для персонала, и жду прибытия Алексы. Кофе горячий и крепкий, большего на данный момент не нужно. Кофе должен быть горячим и крепким, как мужчина. Шутка, конечно. Хотя… Ночью мне не спалось, после ссоры прошло два дня. Вроде бы все хорошо, помирились. За выходные мы отменили ресторан и вместе перетасовали множество мелочей, касающихся свадьбы. Было весело. Я с радостью обнаружила, что не отношусь к слишком капризным невестам и готова мириться со многим. Мы сократили расходы в одном, чтобы шикануть в другом. Теперь все готово. Марк вроде бы успокоился, стал больше походить на себя прежнего. Думаю, все это слегка пошатнуло его уверенность в себе, но теперь он снова вернулся к стратегическому планированию. Плевать на свадьбу, лишь бы любимый был счастлив.

Найджел громко откашливается и кивает. Я включаю стоящую рядом со мной камеру и смущенно встаю, будто сейчас встречусь с совершенно незнакомым человеком. Забавно, что после наших телефонных разговоров я воспринимаю Алексу как хорошую знакомую, хотя мы ни разу не встречались.

Я вижу ее сквозь усиленную стальную сетку в дверном окошке. У нее добрые глаза и спокойный, серьезный взгляд из-под мягких прядей светлой челки. Открытое лицо. Бледно-голубая футболка с названием тюрьмы, спортивные штаны и шлепанцы выглядят на ней как последняя коллекция знаменитого скандинавского модельера. Словно она примерила новый наряд с Лондонской недели моды. Минималистский шик. Алексе сорок два года. Прежде чем сесть на стул напротив меня, она смотрит на Найджела и ждет его кивка. Я протягиваю руку через белую пропасть стола. Она пожимает мою ладонь и сдержанно улыбается.

– Алекса Фуллер.

– Эрин. Рада видеть вас, Алекса. Большое спасибо, что пришли.

– Да, я тоже рада наконец вас видеть, а не только слышать, – говорит она, улыбаясь чуть шире.

Мы устраиваемся на стульях.

Хочу сразу перейти к делу, но Алекса смотрит на Найджела. Его присутствие явно будет помехой.

– Найджел, я уже включила камеру. Запись идет, поэтому не могли бы вы нас оставить? Я дам просмотреть записанное, но, если можно, выйдите.

Я бы даже не подумала попросить Амала выйти во время интервью с Холли, однако Алекса – самая безобидная из героев моего фильма. Найджел пожимает плечами. Я уверена, он в курсе истории преступления Алексы и знает, что наедине с ней мне ничто не угрожает. Насколько безопасно встречаться с Холли и Эдди Бишопом, я не уверена. Сомневаюсь, что их оставили бы со мной без надзора.

Эдди запросил еще один телефонный звонок. В воскресенье я получила электронное письмо из Пентонвиля. Не знаю, что именно он хочет обсудить. Надеюсь, не передумал насчет съемок в следующем месяце. И не будет водить меня за нос.

Найджел выходит, щелкает замок, и только после этого я говорю:

– Спасибо, Алекса. Я действительно ценю ваше желание участвовать в проекте. Мы уже обсуждали по телефону, просто напомню: сегодня я записываю все, что будет здесь сказано. Если выйдет какая-то накладка или вам не понравится, как вы выразили какую-то мысль, дайте знать, и я спрошу еще раз или переформулирую вопрос. Не нужно играть на камеру или делать что-то специально для съемок. Давайте просто поговорим.

Она улыбается. Я сказала что-то забавное.

– Уже и не помню, когда мне приходилось с кем-нибудь «просто говорить», Эрин. Так что вам придется проявить снисходительность. Но я постараюсь, – фыркает она.

Голос у нее глубокий и теплый. Забавно слышать его вживую после долгих телефонных разговоров. С начала проекта у нас состоялись три телефонных беседы, все вполне продуктивные. Я старалась избегать главных тем интервью, поскольку хотела, чтобы в первый раз она изложила свою историю целиком и на камеру. Сохранить новизну. Странно видеть ее перед собой во плоти. Конечно, я смотрела фотографии в деле и прочла статьи в газетах, рассказывающие ее историю, которые читал месяц назад Марк, заглядывая мне через плечо. И все же это другое. Она спокойная, уравновешенная. Те фотографии сделаны во время ареста, четырнадцать лет назад, когда ей было двадцать восемь. Сейчас она каким-то образом стала еще красивее; тогда была просто миловидной, а теперь по-настоящему красива. Мягкие русые волосы собраны в низкий хвост на затылке, от природы смуглая кожа на носу и на лбу усыпана веснушками.

Упоминая о нехватке общения, она шутит лишь отчасти. По глазам видно. Я улыбаюсь. Мне понятно, почему женщина согласилась на проект. Культурная ностальгия. Как могут люди, подобные Алексе, попасть в Холлоуэй? Она не такая. Она старше меня, но мы происходим из одного племени.

– Тогда, наверное, начнем? Есть какие-то вопросы? – интересуюсь я.

– Нет, буду импровизировать.

Она поправляет и без того идеально сидящую футболку и отбрасывает упавшие на глаза пряди.

– Отлично. Еще хочу предупредить, что мои вопросы будут короткими, скорее это будут затравки. Я могу убрать себя из видео, а потом наложить голос. Ладно. Давайте начинать. Назовите, пожалуйста, свое имя, возраст и приговор.

В кармане беззвучно вибрирует телефон. Надеюсь, что звонит Марк с хорошими новостями. Может быть, ему предложили работу? Господи, пусть он что-то найдет. Такой расклад мгновенно решил бы все наши проблемы. Вибрация резко обрывается. Либо звонок перенаправлен на автоответчик, либо Марк вспомнил, где я и чем занята.

Возвращаюсь к работе. От тяжелого вздоха Алексы я мгновенно забываю о Марке, а комната для свиданий словно исчезает.

– Меня зовут Алекса Фуллер. Мне сорок два года, и четырнадцать из них я провела здесь, в тюрьме Холлоуэй. Меня осудили за то, что помогла совершить самоубийство своей смертельно больной матери, Дон Фуллер. Рак поджелудочной железы. Меня приговорили к максимально возможному наказанию.

Она делает паузу.

– К самому большому сроку, который когда-либо давали за оказание помощи в самоубийстве. В тот год журналисты подняли шум по поводу слишком мягких наказаний, много писали о том, что суды не рассматривают дела о помощи при совершении самоубийств. Власти провели расследование, в результате которого приняли решение о том, что королевская прокурорская служба в будущем должна придерживаться более строгого курса. Я оказалась первой, кого судили после изменения правил, попалась под горячую руку. Такие дела стали рассматривать наравне с умышленными убийствами, даже если совершенно очевидно, что это не так.

Она замолкает на секунду, глядя мимо меня.

– Изначально мама хотела поехать в «Дигнитас», в Швейцарию, делать эвтаназию, но мы убедили ее, что все будет хорошо и она справится. Ей было всего пятьдесят пять, и она проходила самую интенсивную из всех программ химиотерапии. Врачи думали, болезнь удастся победить, и вдруг – инфаркт. После терапии ее состояние ухудшилось настолько, что она не могла бы лететь, да мне и не хотелось везти ее в Швейцарию. Мы с папой побывали в том центре, пока мама лежала в реанимации. В палатах было страшно холодно. Пусто и безлико, как в придорожном мотеле.

Она прячет руки в рукава и продолжает.

– Я не могла представить ее там. Умирающей.

На долю секунды задумываюсь о своей маме. Вот она лежит в постели, в больничной палате, непонятно где, одна. В ночь после аварии, когда ее нашли, всю переломанную, промокшую под дождем. Я не знаю, где это и оставалась ли мама там в одиночестве. Надеюсь, та палата выглядела не очень ужасно.

Алекса вновь смотрит мне в глаза.

– Никто из нас не хотел даже представлять ее там, и мы забрали маму домой. Ей стало хуже. Наступил день, когда она попросила меня оставить ей морфин. Я знала зачем… – Голос Алексы начинает дрожать. – Я оставила его на прикроватной тумбочке, но она не смогла взять флакончик. Без конца роняла на простыни. Я позвала папу, и мы обсудили это втроем.

– Потом я пошла наверх, принесла камеру, папа установил штатив, и мама рассказала на камеру, для суда, что она в здравом уме и хочет покончить с собой. Она продемонстрировала, как не может сама поднять флакон с лекарством, не говоря уже о том, чтобы сделать себе укол, и объяснила, что просит меня помочь ей. Потом мы поужинали. Я накрыла в гостиной стол со свечами. Выпили шампанского. Я оставила их с папой. Они поговорили, потом папа вышел в коридор. Помню, он ничего не сказал. Молча прошел мимо меня наверх, в спальню. Я подоткнула маме одеяло, и мы немного поболтали, но она устала. Она проговорила бы со мной всю ночь, только у нее не было сил.

У Алексы перехватывает дыхание. Она отворачивается. Я молча жду.

– Мама устала. Я сделала то, о чем она просила, поцеловала ее перед сном, и она уснула. Скоро она перестала дышать.

Женщина умолкает и смотрит на меня.

– Мы ничего не скрывали, понимаете? Мы с самого начала говорили правду. Нам просто не повезло. Мы сделали это в неудачное время, когда ужесточили законы. Но такова жизнь, верно? Сегодня ты собака, а завтра – фонарный столб.

Она сдержанно улыбается.

Я улыбаюсь в ответ. Не понимаю, как Алекса не сошла с ума, проведя столько лет в этом месте за то, что сделала доброе дело. Помогла самому близкому человеку, которого очень любила. Смогла бы я сделать это для Марка? А он для меня? Я смотрю на собеседницу. Четырнадцать лет – наверное, хватило времени подумать.

– Чем вы занимались до тюрьмы, Алекса? – спрашиваю я, чтобы вернуть ее к разговору.

– Была партнером в фирме по корпоративному праву. Судя по отзывам, отлично справлялась. Мама с папой мной гордились. И сейчас гордятся. Я бы не вернулась туда, даже если бы могла, хотя меня, конечно, не возьмут. Я сама не хочу.

– Почему? – не понимаю я.

– Во-первых, я не нуждаюсь в деньгах. Раньше я много зарабатывала. И удачно вложила сбережения. У нас уже есть дом. Точнее, у отца. Буду жить с ним, он законный владелец дома, кредит выплачен. И я могла бы почивать на лаврах, живя только на дивиденды от вложений. Но не стану.

Алекса улыбается и подается вперед, опираясь на локти.

– Я решила… Я хочу ребенка.

Она понижает голос и будто становится моложе, нежнее.

– Конечно, я уже в возрасте, но я говорила с тюремным врачом. Он сказал, что доступное сейчас ЭКО на несколько световых лет обходит то, что существовало до моего заключения. Мне сорок два, и через месяц я выйду на свободу. Я уже звонила в клинику. У меня назначена встреча с врачом на следующий день после выхода из тюрьмы.

– Донорская сперма? – догадываюсь я.

В наших телефонных разговорах она ни разу не упоминала о мужчинах. И кто бы ждал ее четырнадцать лет? Сомневаюсь, что я способна на такой подвиг.

– Да, донорская сперма. Я, конечно, тороплюсь, – смеется она, – но не настолько!

Она выглядит искренне счастливой. Веселой. Родить нового человека. Создать новую жизнь… Мое сердце начинает биться быстрее. От мысли о ребенке. Нашем с Марком. На короткое мгновение нас обеих захлестывает теплое чувство. Мы с Марком долго думали и решили попробовать. Я уже месяц не принимаю таблетки. Мы постараемся зачать ребенка, и будет здорово, если это произойдет во время медового месяца. Странно, что мы с Алексой одновременно приняли такое решение, хотя жизнь у нас совсем разная.

Она подается вперед.

– Я собираюсь начать как можно скорее. С каждым годом шансы на успех падают, однако верхней границей для ЭКО считают сорок пять лет, значит, у меня есть еще три года. Я здорова. Все пройдет хорошо.

– Почему вы хотите родить ребенка? – интересуюсь я, хотя понимаю, что глупо о таком спрашивать. Но она воспринимает вопрос серьезно.

– А зачем люди вообще заводят детей? Видите ли, до последнего времени я постоянно чего-то ждала. Даже до тюрьмы: выходных, более подходящего времени, следующего года, еще чего-нибудь. Чего я только не ждала. Хватит, надоело! Буду просто жить.

Она с сияющим лицом откидывается на спинку стула, будто растерявшись от стольких открывающихся возможностей.

Я бросаю взгляд на экран. Мы превысили время на десять минут. Замечаю уведомление о пропущенном звонке, а за окошком в двери маячит Найджел. Он нас не торопит, но я не хочу испытывать удачу.

– Благодарю, Алекса.

На сегодня мы закончили. Я встаю и нажимаю кнопку открытия дверей на стене. Украдкой заглядываю в телефон. Звонила Каро, а не Марк. Разочарование так велико, что я буквально чувствую его горечь. Никакой работы ему не предложили. А я на миг почти поверила. Ну, ничего. Все еще будет.

Внезапно звучит сигнал, запоры открываются, и в комнату входит слегка удивленный Найджел.

Я выключаю камеру.