Читать книгу Книга начал - - Страница 12

Джо наливает бокал вина, берет горсть орехов и усаживается в кресло дяди Уилбура. Это был ужасно длинный день. В комнате стоит полная тишина, и Джо кажется, что, кроме нее, во всем городе никого больше нет. Интересно, где сейчас Беглянка-викарий? Тоже устроилась где-нибудь поудобнее с вином и закусками? Одна-одинешенька, как и сама Джо? Или она сбежала к кому-то конкретному? Интересно, а Малкольм сейчас тоже один? Ей почему-то кажется, что так оно и есть.

Ее блуждающий взгляд останавливается на открытке, стоящей на полке над газовым камином. На ней изображена молодая женщина с большим букетом цветов. Это открытка от мамы. Время от времени они появляются у нее в почтовом ящике. Мама надеется, что у Джо все хорошо, и заверяет, что очень любит свою дочь.

Когда же мама уже поймет, что дядя Уилбур больше никогда не вернется домой? Интересно, он в самом деле считает этот магазин своим домом? Разве дядя Уилбур в свое время тоже откуда-то не сбежал? В его случае – из деревни в город.

Впрочем, все было гораздо сложнее. Когда дядя Уилбур оказался в доме престарелых, мама стала больше рассказывать дочери о своем брате. Покинув ферму своих родителей в Озерном крае, дядя Уилбур пошел служить в армию, а после армии переехал в Лондон. Он работал продавцом, а потом, когда понял, что совершенно не способен уговаривать молодые парочки покупать страховые полисы, которые им совсем ни к чему или не по карману, устроился разнорабочим. С раннего детства он работал на ферме, много чему научился в смысле практических навыков, но любви к крестьянскому труду в себе так и не обнаружил. Мама даже призналась: Уилбур уехал и больше не возвращался только потому, что не смог вынести выражения разочарования на лицах их родителей.

Джо поднимает бокал и пристально смотрит на рубиновую жидкость. Она такая же беглянка, как и ее дядя? Ну да, конечно, кто же еще? Джо вспоминает о Джеймсе. После утреннего визита Эрика-викинга женщина пыталась вспомнить время, когда была счастлива со своим возлюбленным. Ей хочется оживить крохотную надежду на то, что они с ним снова будут вместе, убедить себя в том, что роман с этой его Ники долго не протянется.

Но ничего не выходит. Вместо Джеймса в памяти всплывает образ руки Эрика-викинга, разглаживающей скомканный лист бумаги. И это беспокоит Джо.

Внезапно ей в голову приходит неожиданная мысль: а что бы случилось, если бы папа Джеймса не умер? (О, как в то время Джеймс в ней нуждался!) А чей-то упрямый голос в голове добавляет: или если бы ты тогда забеременела? И тут же в голове рождается мысль, которую хочется отбросить еще до того, как она окончательно оформилась в слова: а не пытаешься ли ты убежать от ребенка, которого ждет Люси?

Пожалуйста, нет! Только не это!

Джо напоминает себе, что с нетерпением ждет появления на свет первого ребенка своей лучшей подруги. И тут же начинает переживать, что напоминать себе об этом не стоило.

Джо устраивается в кресле поудобнее. Почему, когда она думает о Джеймсе, ей кажется, что вся ее прошлая жизнь покрыта, словно пылью, толстым слоем какого-то сумбура? Неужели Джеймс и в самом деле был «идиотом-манипулятором»? В голове Джо возникает новый образ: Люси, Джемайма и дядя Уилбур, руки скрещены на груди, губы плотно сжаты, они кивают друг другу и ей тоже. Джо не знает, смеяться ей или плакать.

Но вскоре женщине становится совсем не до смеха. Если они правы, то чем она занималась последние шесть лет? Ей очень не хочется думать, что она потратила их впустую. Нет, она никак не может смириться с собственной глупостью.

Джо встает и отправляется на кухню в поисках еды. В холодильнике пусто. Впрочем, есть остатки вчерашней пиццы, и этого ей, пожалуй, хватит. Она кладет еду разогреваться в духовку, подходит к окну и смотрит вниз, в переулок. Он совершенно пуст. Окно находится над тротуаром так высоко, что кажется, будто Джо зависла во времени.

Да, ей кажется, что она застряла где-то в лимбе, между адом и раем. И ей очень хотелось бы двинуться дальше. Но куда?

* * *

Чуть позже, покончив со скудным ужином и вернувшись обратно в дядино кресло с чашечкой кофе, Джо останавливает взгляд на открытке, которую она так и не успела отправить дяде Уилбуру. На ней изображен этот же переулок (и дядин магазин), каким он был в шестидесятые годы прошлого века. Женщина наткнулась на эту открытку в лавке старьевщика. За стеклом витрины магазина угадывается размытая фигура человека, и Джо почти уверена, что это фигура ее дяди. Жаль, что фотография не очень четкая. Она наводит Джо на мысль, что ее дядя, как и его изображение на открытке, постепенно исчезает.

Рядом с открыткой лежит ее письмо Люси. Джо прекрасно понимает, что это письмо – своего рода попытка искупления за проступок, о котором сама Люси понятия не имеет. Есть еще одна вещь, о которой Джо не обмолвилась своей лучшей подруге. Список становится все длиннее. Женщина вспоминает, как сдерживала свой гнев Люси. Неужели уже тогда ее подруга знала о том, что Джо от нее скрыла? Женщина не отрываясь смотрит на письмо, словно оно даст ей ответ на этот важнейший из всех вопрос: знает ли Люси про Финна? Не поэтому ли она так расстроилась? Беда в том, что Джо не хватает смелости задать ей этот вопрос.

Письмо молчит, но чем больше женщина на него смотрит, тем больше ей кажется, что бумага, на которой оно написано, совсем не та, что была бы сейчас уместна. Она взяла в магазине какую-то старомодную почтовую бумагу. Для письма женщине, которая так смело и легко шагает по жизни, Джо выбрала слишком маленький, слишком бледный лист писчей бумаги.

Джо мысленно поднимает глаза к небу. У нее, у женщины, управляющей канцелярским магазином, нет нормальной почтовой бумаги. Она вспоминает молодую маму, не умеющую управлять детской коляской, и ее вопрос о том, нет ли у нее в продаже бланков пригласительных на крестины. Ответ напрашивается сам собой: надо заказать в магазин еще товар. Можно закупить такие канцелярские принадлежности и материалы, которые нравятся самой Джо. И дяде это не будет стоить ни пенни: она потратит на закупку часть своего выходного пособия. И как это раньше ей не пришло в голову?

Быстрым движением Джо вскакивает на ноги. Надо срочно этим заняться (по крайней мере, хоть на время она перестанет думать о Люси).

Джо ставит чашку с кофе на стол и идет искать свой ноутбук и блокнот. Женщина улыбается и качает головой, настроение сразу поднимается. Как у ребенка, который вдруг понимает, что ключ от шкафа со сладостями все время лежал у него в кармане.

* * *

Следующий день – суббота, в магазине тихо, и у Джо есть свободная минутка, чтобы продолжить заказывать в магазин новый ассортимент канцелярских товаров. Помимо этого Джо рассылает сообщения таким же любителям канцелярских товаров, как она сама, с просьбами поделиться своими соображениями о том, что еще не мешало бы ей приобрести.

Джо успела уже заказать следующее: пустые бланки под открытки, разного рода приглашения, пустые бланки для заметок, блокноты для записей и, самое главное, современные модели перьевых ручек. Она решила, что они удачно дополнят набор классических перьевых ручек, что так нравятся дяде Уилбуру.

И вот уже рекой текут сообщения с советами от других фанатов канцелярщины, и все, что приходится Джо по вкусу, она вносит в свой список, прикрепленный к доске для заметок. А одна девушка советует Джо обратить внимание на журнал под названием «Письма, которые я писал бы самому себе».

Что бы Джо написала самой себе? «Не трать время попусту, предаваясь мечтам о Джеймсе»?

Джо глубоко вздыхает. Она очень старается жить дальше. До сих пор Джо успешно боролась с желанием отправить ему сообщение и лишь изредка давала слабину, заглядывая в его «Инстаграм». Но женщина вполне отдает себе отчет в том, что каждый раз, слыша звук уведомления на телефоне, она надеется, что это сообщение от Джеймса. Он пишет, что совершил ужасную ошибку, теперь раскаивается и каждую минуту думает только о ней.

Но что-то все-таки изменилось. Душевная боль, кажется, притупилась. Может быть, дело тут вовсе не в Джеймсе, может быть, она поняла, что мечты о совместной жизни, что не давали ей спать по ночам, ушли навсегда? Может, Джо скучает не по Джеймсу, а по мечте о семье, которую они могли создать с ним вдвоем? Но вот этот третий лишний, словно заноза, всегда торчит где-то в глубинах ее сознания, и, кажется, стоит лишь быстро повернуть голову, Джо увидит своего Джеймса с его новой пассией.

Совсем скоро Джо будет сорок, всем своим существом она ощущает силу этого гравитационного поля. Джо пытается ему сопротивляться, говорит себе, что многие женщины вообще не могут иметь детей или осознанно выбирают бездетную жизнь; она понимает, что не должна допустить, чтобы этот чисто биологический акт определял ее как человека. В холодном свете дня Джо еще может подавить в себе эти чувства, но вот когда она вдруг просыпается посреди ночи… В такие минуты она ощущает этот жуткий, липкий страх от осознания того, что ее время на исходе. А разве Джеймс не напоминал ей частенько о том, что она неумолимо стареет?

Джо обрывает поток невеселых мыслей. У нее нет абсолютно никакого желания копаться во всем этом, снова и снова перебирая подробности собственных страданий. Лучше уж оставить их там, погребенными в глубинах ее души, а самой хорошенько подумать над словами Беглянки-викария, а также Эрика-викинга о том, что наши друзья дороги нам. Она обязательно станет писать и говорить самой себе, что надо не лениться и больше общаться со своими друзьями (что бы там ни говорил Джеймс).

Раздается негромкий стук в окно, и неожиданно Джо ловит себя на мысли о том, что надеется увидеть Эрика-викинга. Но нет, это Малкольм. На голове его – мягкая фетровая шляпа, которую он с поклоном снимает перед Джо, а затем спокойно продолжает свой путь вниз по переулку. Джо успевает помахать рукой ему вслед и велит себе немедленно прекратить гадать, что об этом подумал бы Джеймс. Включает погромче радио и принимается за уборку.

Заканчивает она уже далеко за полдень, но результатами уборки остается довольна. Полки, где хранятся канцелярские товары, приведены в полный порядок, так чтобы образовалось свободное место для новинок, доставку которых Джо ждет с таким нетерпением. («Всему свое место, и все на своем месте».) Вдобавок в магазине отчетливо пахнет свежестью.

Желая вплотную заняться дубовым прилавком со стеклянной витриной, Джо призадумывается: куда же девать весь хранящийся в нем инструмент? В конце концов женщина берет четыре глубоких тазика, доверху наполняет их инструментом с фурнитурой и выносит в переулок. Прислоняет тазики к стенке магазина и приделывает к ним табличку с надписью: «Бесплатно в хорошие руки».

Она вспоминает про дядю Уилбура и хмурится. А вдруг он был бы против такого самоуправства? Но в памяти Джо всплывает образ человека, который дарил ей «подпорченный товар» в коричневом бумажном пакете, и она уже не сомневается в том, что он бы понял ее и простил.

Успокоившись, Джо принимается наводить порядок на этом старом прилавке, стараясь придать ему новый лоск.

* * *

Уже ближе к вечеру, заканчивая свою уборку и вновь подметая пол, она вдруг замечает, что под прилавком что-то лежит. Джо наклоняется и, слегка нахмурившись, поднимает с пола тетрадь – одну из тех, что продаются в ее магазине. Однако эта тетрадь уже далеко не новая: обложка мятая и один из уголков оторван. На секунду в ее голове вновь всплывает образ дяди Уилбура с его «подпорченным товаром».

Но в следующее мгновение до Джо доходит, что в руках она держит… ну конечно, одну из тетрадей Малкольма! Именно ее он держал в руках вчера, когда заходил к ней в магазин. Наверное, обронил. Джо машинально открывает тетрадь на первой странице, одновременно думая о том, что надо ее непременно вернуть хозяину. Грудь женщины переполняется детской радостью: сейчас она наконец узнает, о чем же он там пишет. На внутренней стороне обложки стоит имя: «Малкольм Басвелл». Первая страница исписана изящным, каллиграфическим почерком, сверху еще одно имя: «Уильям Фойл». Джо это имя ни о чем не говорит.

Внезапно раздается стук в витринное окно, от которого женщина едва не подпрыгивает. Боясь увидеть Малкольма, Джо с виноватым видом поднимает голову – не хочется, чтобы он застукал ее за чтением своих записей. Но в приоткрывшейся двери появляется голова Эрика-викинга.

– Простите, Джо… я не хотел вас напугать.

На нем толстый, мохнатый свитер (очень даже нордического типа), в руке – черный футляр для дрели.

– Что-то мастерите? – спрашивает Джо и тут же ругает себя за банальность.

– Ага… Только что переехал в собственную квартиру. И забыл, что дрель оставил в магазине.

Джо отмечает про себя местоимение единственного числа: «я», но не «мы».

– Эрик, а сколько вам лет? – срывается с ее языка вопрос.

– Тридцать три, – отвечает молодой человек слегка недоуменно. Не дождавшись, как на это отреагирует Джо, он продолжает, качая головой: – Знаю-знаю, что вы сейчас думаете… Ему давно было пора обзавестись своим жильем и перестать скитаться, как какой-то студент.

Джо думает вовсе не об этом. А о разнице в шесть лет. Она на шесть лет старше этого человека. Джеймса она была старше на пять лет, и ей мучительно думать, к чему это все привело.

Женщина спохватывается и напоминает себе, что все это чепуха. Они с Эриком просто друзья, да и вообще едва знакомы. Ей становится неловко оттого, что она вообще думает об их возрасте.

Повисает неловкое молчание. Слышен шум машин вдалеке. Первым заговаривает Эрик.

– Впрочем, это не важно… я рад, что застал вас. Хотел спросить, у вас найдется время как-нибудь со мной поужинать… – торопясь, выпаливает он, и Джо замечает, как на его щеках проявляется румянец. Впрочем, она сама тоже начинает краснеть. – В смысле, мы с Ландо хотели бы куда-нибудь вас сводить. Чтобы извиниться и угостить чем-нибудь вкусненьким, – смущенно продолжает он. – Понимаете, мне очень жаль, что мы все это время были такими никчемными соседями… – Молодой человек умолкает, но, не дождавшись от нее немедленного ответа, добавляет: – Ну как, что скажете?

Джо думает про воображаемое письмо, которое она пишет сама себе. Разве не это она советовала сама себе? Быть хорошим другом, заводить новых друзей. Почему же она сейчас так разволновалась, даже рта раскрыть не может? Ведь она прекрасно понимает, что надо сказать «да» и пойти с ними. Но в голову лезет фраза: «Нет, я не могу». Ее почти физически тянет назад, к той Джо, что сидит на высоком табурете, тоскуя по Джеймсу. Да, на этой табуретке она чувствует себя несчастной, зато ничто ей не угрожает.

Эрик, похоже, чувствует беспокойство Джо (а возможно, догадывается и о причине).

– Послушайте, – говорит он уже более мягко, перекладывая чемоданчик с дрелью из одной руки в другую, – будет весело, обещаю, ничего особенного… Вам же надо время от времени что-то есть. – Он улыбается и явно хочет ее ободрить.

– Это правда, – отзывается Джо, изо всех сил пытаясь придать легкость своему голосу и поддержать игру.

– Ну вот и я о том же… Куда бы вы хотели сходить?

– Да я не так уж много мест знаю поблизости, – признается она, а сама думает, что с таким же успехом могла сказать, что вообще не знает поблизости ни одного заведения.

– Ладно. – Лицо Эрика светлеет. – Мы с Ландо вам легко с этим поможем. А какую еду вы любите?

В памяти Джо мелькают самые новые, модные, отмеченные наградами рестораны и прочие подобные заведения, в которых они бывали с Джеймсом. Женщине не хочется, чтобы Эрик заметил ее беспомощность, надо хоть как-то продемонстрировать ему, что в еде она разбирается. Поэтому, собравшись с духом, Джо уверенно заявляет:

– Когда-то я работала в Ньюкасле, так вот там были потрясающие ресторанчики… новые технологии приготовления еды в сочетании с экологическим подходом. Все ингредиенты они собирали сами в девственных лесах.

Джо понимает, что несет какую-то чушь, – откуда только взялись вдруг в голове излюбленные обороты Джеймса, словно это он сам изрекает их с видом претенциозного ресторанного критика.

В ответ на тираду Джо раздается знакомый смех, чем-то напоминающий хрипы моржа.

– Господи, Джо, я понимаю, конечно, что я викинг, но не пойдем же мы ползать по Хэмпстедской Пустоши и собирать лишайник?

– Вообще-то, я очень люблю итальянскую кухню, – неожиданно от чистого сердца признается женщина.

Молодой человек торжествующе поднимает палец:

– Так-то лучше! Недалеко от моей новой квартиры есть шикарный итальянский ресторан. В четверг вечером устроит?

Джо молча кивает, чтобы, открыв рот, снова не ляпнуть чего-нибудь невпопад.