Читать книгу Первый: Новая история Гагарина и космической гонки - Stephen Walker - Страница 8

18 ЯНВАРЯ 1961 ГОДА

Войсковая часть 26266, 41 км к северо-востоку от Москвы

В глубине березового леса в Щелковском районе к северо-востоку от Москвы, вдали от любопытных глаз и от шоссе, ведущего в город, стояло небольшое двухэтажное здание старой постройки, наполовину занесенное снегом. Снега здесь было даже больше, чем в 8000 км отсюда, в Вашингтоне. Он лежал шапкой и на крутых скатах крыши, и на пологом навесе над крыльцом возле входной двери, и на спутанных ветвях берез, дополнительно подчеркивая безмолвие леса.

Кроме необычного расположения, в самом доме не было ничего особенного. Возможно, именно безликость помогала замаскировать его истинное назначение – на самом деле в нем располагалась одна из самых секретных структур в СССР. Официально она называлась в/ч 26266, но была известна также как ЦПК, то есть Центр подготовки космонавтов. И именно здесь, именно в эту среду, за два дня до инаугурации президента Кеннеди в Вашингтоне и за день до назначения Шепарда первым астронавтом Америки, решался вопрос, кому из шестерых человек быть первым космонавтом Советского Союза, а может быть, и всего мира.

Как и члены Mercury 7 в Лэнгли (штат Вирджиния), эти шестеро тоже сидели в аудитории. Но на этом сходство заканчивалось. Все они были явно моложе американцев и в большинстве своем не дотягивали до 30. Все носили военную форму. И, если не считать Гаса Гриссома, все они были меньше ростом, чем американцы, – достаточно миниатюрны, чтобы уместиться в сферической капсуле корабля «Восток», заменившего термоядерную боеголовку на ракете Р-7.

В отличие от американской семерки, эти шесть человек никого не ждали, а готовились к сдаче экзамена. Позже в этот же день каждому из них предстояло держать ответ перед комиссией из тех, кто занимался их подготовкой. Эта же комиссия уже оценивала их действия накануне на тренажере-имитаторе корабля «Восток». Этот тренажер, единственный в СССР, находился не в лесу, а в роскошном дореволюционном особняке в городе Жуковском в 39 км к юго-востоку от Москвы, который в документах именовался ЛИИ, или Летно-исследовательский институт имени М. М. Громова. В течение 45 минут каждый из шести мужчин под пристальным наблюдением экзаменаторов совершал предписанные процедуры в макете кабины «Востока» на втором этаже здания, которое когда-то было туберкулезным санаторием в ведении Народного комиссариата труда.

Дом же в березовом лесу, где в настоящий момент кандидаты сдавали экзамен, был первым объектом будущего строго охраняемого комплекса, предназначенного для подготовки советских космонавтов. В 1968 году он получил название Звездный Городок, но пока до этого было далеко. До переименования комплекс был известен как Зеленый городок – эдакий намек на окружавший его лесной массив. Когда 11 января 1960 года приказом командующего советскими Военно-воздушными силами главного маршала Константина Вершинина был организован новый Центр подготовки космонавтов, для его строительства был выбран Зеленый городок. Это место было очень удобным: его скрывал лес, но при этом оно располагалось недалеко от Москвы. Его отделяло всего несколько километров от крупнейшего в стране военного аэродрома Чкаловский. Кроме того, оно находилось недалеко от ОКБ-1 – секретного проектного и производственного предприятия в Калининграде, куда всего за неделю до этого экзамена был доставлен побитый «Восток» Арвида Палло и где производились пилотируемые корабли «Восток» следующего поколения.

Эти шестеро мужчин тренировались на протяжении 10 месяцев с марта 1960 года, хотя здание с аудиторией использовалось только с июня. Занятия и прежде, и сейчас проходили и в других неназываемых центрах Москвы. В последующие годы многие из них переехали в Звездный Городок в специально построенные жилые дома, но в январе 1961 года они жили неподалеку от аэродрома Чкаловский – женатые вместе с семьями в скромных двухкомнатных квартирах, а неженатые – в еще более скромных холостяцких квартирах. Их жилища разительно отличались от дома Алана Шепарда в зеленом пригороде Вирджиния-Бич и вообще от всего, на что добровольно согласились бы американские астронавты и их семьи, но по советским меркам это было прекрасное жилье. При этом никто на Чкаловском за пределами узкого круга не знал, зачем эти шестеро там находятся и к чему готовятся. Об этом не знали ни их родители, ни друзья, ни бывшие сослуживцы. Даже женам не рекомендовали задавать слишком много вопросов своим мужьям. В отличие от членов Mercury 7, знаменитых на всю Америку, если не на весь мир, эти шестеро были абсолютно неизвестны широкой публике.

Существовало и еще одно отличие от семерки. В тренировках участвовали не только эти шестеро. Участников на самом деле было на 14 человек больше. В процессе отбора, который был еще более жестким, чем тот, через который прошли американские астронавты, от первоначальной группы почти из 3500 военных летчиков остались 20 человек. Советская космическая программа имела амбициозную цель – освоение космоса или хотя бы околоземной его части. Для этого требовались человеческие ресурсы. Все 20 человек начали тренировки весной 1960 года, всего через два месяца после того, как председатель Совета Министров СССР Никита Хрущев пригрозил ведущим космическим инженерам: «Дела у вас идут неважно. Скоро вас будем драть за космос. В США широко развернуты работы, и они могут нас обогнать»[24]. К этому моменту команда Mercury 7 готовилась уже почти год. Советам нужно было быстро догнать американцев, и ответом стали эти 20 человек. Но помимо прозрачных намеков в строго контролируемой прессе и упоминаний о том, что космосу следует вскоре ждать «советских людей» в гости, все факты либо скрывались, либо намеренно искажались. Ракеты, космические корабли, конструкторы, инженеры, центры подготовки и места запусков, а также, разумеется, сами космонавты – все это оставалось за закрытыми дверями.

К осени 1960 года советская пилотируемая космическая программа стала высшей национальной целью, не в последнюю очередь потому, что в тот момент NASA вроде бы собиралось отправить американца в космос уже в декабре текущего года. Чтобы ускорить подготовку и установить приоритет пользования единственным тренажером, из первоначальной двадцатки отобрали шесть главных кандидатов. Они должны были полететь раньше остальных. По существу, это была команда премьер-лиги, которую выставляли против команды Mercury 7. В своем кругу эта группа из шести человек получила собственное название. По всей видимости, в противовес Mercury 7 ее окрестили «передовой шестеркой».

Существуют разные мнения насчет критериев отбора в передовую шестерку. Доктор Адиля Котовская, специалист по патофизиологии[25], отвечавшая за испытания космонавтов на центрифуге, утверждала, что кандидатов отбирали просто в зависимости от их способности переносить огромные перегрузки, аналогичные тем, что возникают при пуске ракеты, без потери сознания. Самым устойчивым к перегрузкам оказался Андриян Николаев, спокойный, плотно сбитый, хмурый холостяк. Он легко прошел на центрифуге все самые жесткие испытания.

Космонавт Алексей Леонов, который через четыре года[26] первым вышел в открытый космос, называет другой принцип отбора: по его словам, отбирали исключительно по весу и росту. Поскольку для «Востока» то и другое было принципиально важно, брали только самых маленьких и легких. Сам Леонов был высоковат, чтобы пройти этот отбор. В этой группе кандидаты не должны были превышать 170 см. Самым низкорослым – всего 165 см – оказался голубоглазый бывший литейщик с открытым лицом и обаятельной улыбкой, напоминающей ту, что у Джона Гленна. В свои 26 лет он был женат, и звали его Юрий Гагарин. Он тоже вошел в передовую шестерку.

Третьим стал Григорий Нелюбов, темноволосый симпатичный летчик того же возраста, что и Гагарин. Нелюбов был одним из тех немногих в двадцатке космонавтов, кому доводилось летать на МиГ-19 – первом советском сверхзвуковом реактивном истребителе. Этот кандидат отличался молниеносной реакцией и острым умом – пожалуй, самым острым в группе космонавтов. В некоторых отношениях он очень напоминал Алана Шепарда, в том числе склонностью к заносчивости и отсутствием самокритичности, что часто отмечали инструкторы. Некоторые считали его склонным к нарциссизму, а многие недолюбливали. Мало кто верил, что именно его выберут для первого полета. Первоначально Нелюбова не отобрали в передовую шестерку, но позже он заменил в ее составе другого космонавта, Анатолия Карташова, получившего в июле 1960 года травму на центрифуге доктора Котовской. Из-за инфекционной болезни в детстве, на которую никто из врачей не обратил внимания, у него при вращении гондолы с ускорением 8 g на коже вдоль позвоночника появилось множество крохотных кровоизлияний. Космонавт Дмитрий Заикин вспоминал: «Кровеносные сосуды на его спине просто лопнули»[27]. Карташова сняли с подготовки без права на обжалование. На его место был назначен Нелюбов.

Такие решения порой были безжалостными и бесповоротными. В том же месяце, когда произошел инцидент с Карташовым, еще один член первоначальной передовой шестерки, Валентин Варламов, наслаждался редким днем отдыха на Медвежьих озерах – цепочке неглубоких озер неподалеку от Центра подготовки. С ним был Валерий Быковский – космонавт, известный склонностью к соперничеству. Варламов вызвал Быковского на состязание – кто глубже нырнет. Быковский сразу же принял вызов, нырнул и достал головой дно. Он предостерег Варламова, но тот, нырнув, приложился о дно довольно крепко. Его сразу же отвезли в больницу, а там диагностировали смещение одного из шейных позвонков. Результат – исключение из программы без возможности обжалования. На его месте оказался Быковский.

В передовую шестерку вошли еще два человека. Павел Попович был летчиком-истребителем родом с Украины и по всем отзывам одним из самых популярных членов отряда космонавтов. Павла все любили. Его шутки были заразительны, а чувство юмора великолепно. «Он пробуждал в человеке желание жить»[28], – рассказывала его дочь Наталья, которой было четыре года, когда Попович сдавал экзамен на космонавта. Если попробовать подыскать ему аналог в команде Mercury 7, то им, скорее всего, стал бы Уолтер Ширра, любивший устраивать розыгрыши. Попович к тому же очень любил петь, выбирал в основном народные украинские песни и по малейшему поводу готов был затянуть своим красивым баритоном что-нибудь из услышанного в детском возрасте в маленьком городке Узин под Киевом, включая свою любимую «Нiч яка мiсячна»:

«Я тоже хотел быть первым»[29], – говорил Попович, но требовалось нечто большее, чем песни о любви, чтобы стать первым космонавтом СССР. Против него работало два фактора. Для начала он был украинцем, а не русским. Хотя на словах пропагандисты Советского Союза продвигали идею этнического равенства, происхождение все же было препятствием. Первым в космосе должен быть русский, хотя официально никто бы это не признал.

Второй проблемой Поповича была его жена. Марина Попович сама была блестящим пилотом; в 16 лет она решила поступить на службу в советские ВВС, в один из трех существовавших на тот момент женских авиаполков (в США подобное в то время было практически невообразимо). К 1961 году она уже три года работала летным инструктором, а позже стала одним из лучших летчиков-испытателей СССР. Марина была эффектной, красивой, умной, строптивой, иногда вспыльчивой и к тому же матерью; все вместе это складывалось в проблему. Генерал-лейтенант Николай Каманин, руководитель программы подготовки космонавтов, писал, что Попович «создает впечатление волевого человека, но ведет себя в раздорах с женой излишне мягко… Семейные неурядицы тянут его назад»[30]. Далее Каманин загадочно добавил: «Будем принимать меры, чтобы помочь ему».

Наконец, членом шестерки был Герман Титов – человек с внешностью кинозвезды, атлет и любитель игровых видов спорта, скрипач-любитель и страстный пилот, закончивший в 1957 году с отличием авиационное училище и летавший затем на реактивных истребителях в Ленинграде. Именно там он познакомился со своей будущей женой Тамарой – официанткой в столовой аэродрома. Они поженились уже через четыре месяца. «Он был истребителем, – говорит Тамара. – Он все делал быстро»[31]. Родился Титов в Сибири и был воспитан строгим и требовательным отцом, учителем местной школы. Говорят, что отец назвал сына Германом в честь главного героя пушкинской «Пиковой дамы», и сын, похоже, в полной мере унаследовал отцовскую любовь к Пушкину. Титов всегда готов был наизусть читать большие отрывки пушкинских произведений точно так же, как Попович при любом удобном случае пел лирические украинские песни. Но привычка делать это посреди занятий вызывала раздражение со стороны видавших виды инструкторов. Эрудиция Титова производила сильное впечатление, но она же была и его слабостью. Он казался слишком образованным, слишком буржуазным, слишком умным и склонным ставить правила под сомнение. Полковника Евгения Карпова, назначенного начальником ЦПК, часто сводило с ума нежелание Титова слепо подчиняться приказам, особенно приказам врачей. «Каждого из них Герман вежливо выслушивал[32], но частенько вместо выполнения советов делал все по-своему, а то и отступал от них, – рассказывал Карпов. – Когда же какой-либо врач уж слишком настаивал на своем, его это раздражало». Но при этом Карпов уважал Титова за прямоту[33] и нежелание выдумывать оправдания в тех случаях, когда у него возникали проблемы. В его рассказе это звучит постоянным рефреном: человек вспыльчивый, скептичный, иногда нарушал правила, если считал их мелочными или глупыми, но также блестящий, обаятельный и талантливый. Титов также был одним из главных кандидатов на первый полет.

В многоквартирном доме в поселке Чкаловском Титовы жили через стенку от Гагарина и его жены Валентины. Два космонавта часто проводили время вместе, для чего перебирались через узкую перегородку между балконами на пятом этаже – самый быстрый, но весьма небезопасный путь из квартиры в квартиру. Их дружба еще больше окрепла во время подготовки, когда осенью 1960 года сын Титовых Игорь умер в семимесячном возрасте от порока сердца. Юрий и Валентина, собственной дочери которых в это время был год, делали все возможное, чтобы помочь паре пережить эту потерю – такую тяжелую, что Тамара Титова даже через почти 60 лет не могла говорить о ней с автором. В 1990-е годы в одном из интервью Титов отдал должное поддержке со стороны Гагарина в то время: «Без слезливости или сентиментальности он просто держался как по-настоящему близкий и настоящий друг. Я был благодарен ему и, хотя не слишком хорошо его знал в то время, очень с ним сдружился»[34]. К моменту сдачи экзамена в январе 1961 года дружба двух космонавтов была очень крепкой, несмотря на то что оба претендовали на единственный главный приз и соперничали друг с другом.

«Все шестеро космонавтов – отличные парни»[35], – записал генерал-лейтенант Николай Каманин, руководитель их подготовки, в день, когда передовая шестерка сдавала экзамен. Но никто, кроме него самого, этих слов не видел, как и слов о проблемном браке Поповича, и не увидит еще несколько десятилетий. Сам Каманин был легендарным летчиком и Героем Советского Союза. В описываемое время этому коренастому человеку с редеющими волосами и проницательными глазами шел 52-й год. На фотографиях того времени он почти не улыбается. Кое-кто из космонавтов считал его солдафоном и сталинистом старой школы. Но у этого сталиниста был свой секрет – он вел тайный дневник[36]. Каманин делал это в нарушение всех правил и сильно рисковал. Ведение дневника, особенно на его уровне, было серьезным преступлением. Тем не менее он вел его с 1960 года до конца 1970-х годов. Записи этого дневника проливают свет на мир, который в значительной мере непроницаем для нас и по сей день, зачастую спрятан за завесой мифов, фальсификаций и теорий заговора. Каманин подобен скрытой камере в самом центре событий, хотя и не лишенной недостатков. Его наблюдения иногда искажены личными предрассудками и обидами, но в них чувствуется подлинное уважение, а иногда и глубокая симпатия к космонавтам. Мы будем часто встречать наблюдения Каманина на страницах этой книги.

Итоговые оценки передовой шестерке были выставлены в тот же день, когда они ответили на три вопроса экзаменационного билета и на дополнительные вопросы. Все получили «отлично». Каманин тоже был в числе экзаменаторов. «Кто из этой шестерки войдет в историю как первый человек, совершивший космический полет? – написал он в тот вечер в своем тайном дневнике. – Кто первым из них, возможно, поплатится жизнью за эту дерзкую попытку?»[37] С одной стороны, в этих словах чувствуется уверенность в том, что СССР выиграет космическую гонку у американцев, с другой – они выдают неоднозначность предстоящего эксперимента: полет в космос вполне мог означать и гибель. «Нет еще, – продолжил Каманин в этой же записи, после перечисления всех неудач в полетах "Востоков" с собаками, – гарантии безопасной посадки».

Еще в декабре – и это дополнительная поразительная параллель с историей команды Mercury 7 – всем 20 космонавтам отряда предложили проголосовать за того, кого они считают достойным лететь первым. Большинство проголосовало за Юрия Гагарина: по одной оценке за него было 12 человек, по другой – целых 17[38]. Но даже после экзамена руководство не определилось с решением. С учетом замысловатых и зачастую туманных правил советской политической жизни просто взять и принять такое решение было немыслимо. В Лэнгли (штат Вирджиния) Боб Гилрут, глава Целевой космической группы, отвечавший за проект Mercury, мог собрать семерых астронавтов в аудитории и объявить просто по праву главного, кто полетит первым. В СССР все делалось иначе. В отличие от команды Mercury 7, передовой шестерке пришлось ждать почти до самого последнего момента.

Тем временем экзаменационная комиссия «предварительно»[39], ничего не говоря космонавтам, составила свой рейтинг. На третьем месте в нем был Григорий Нелюбов. На втором – Герман Титов. А на первом месте оказался близкий друг и сосед Германа, победитель отрядного голосования и обладатель обаятельной улыбки – Юрий Алексеевич Гагарин.

За девять дней до этого, 9 января, командир в/ч 26266 полковник Карпов подписал служебную характеристику Гагарина – подробный медицинский и учебный отчет[40] о его состоянии перед экзаменом. Отметив прекрасное кровяное давление (110/65), тот факт, что Гагарин не курит, нечастое употребление алкоголя («переносимость хорошая») и особенно характер кожи («белая и чистая»), Карпов углубился в особенности гагаринского характера. Ключевой характеристикой было его «высокое интеллектуальное развитие». Также указывалось, что Гагарин «уравновешен в сложных условиях» – эвфемизм для обозначения ситуаций, которые во время полета в космос могли выбить из колеи менее спокойного человека. В числе определяющих черт характера Гагарина Карпов назвал оптимизм, аккуратность, самодисциплину, решительность и бесстрашие. Надо полагать, что Боб Гилрут искал в Алане Шепарде те же самые качества. Однако на этом сходство заканчивается. Потому что еще одним качеством Гагарина, которое Карпов добавил в список, был «коллективизм» (никто не связал бы это слово с кем-либо из членов Mercury 7), а завершалась характеристика твердым заверением в том, что Гагарин «идеологически устойчив, предан делу Коммунистической партии и Социалистической родине и… умеет хранить военную тайну». Иными словами, он был физически крепок, дружелюбен, умел держать язык за зубами и, по идее, не должен поддаться панике, если дело примет плохой оборот. Ну а если все пройдет хорошо, из него получится великолепный символ СССР. Короче говоря, Гагарин практически идеально подходил на роль первого космонавта. Но кем же он был на самом деле?

Юрий родился в 1934 году в деревне Клушино, представлявшей собой ряд небольших домиков вдоль единственной дороги в равнинной местности Смоленской области, в 190 км к западу от Москвы. Для этого ландшафта характерно высокое бескрайнее небо и далекие горизонты, короткое жаркое лето и долгая морозная зима. Его отец Алексей был плотником и мастером на все руки – бревенчатый дом для своей семьи он построил сам. «Отец все умел делать, – вспоминал Гагарин. – Смастерить мебель, подшить валенки, починить обувь»[41]. Умение играть на аккордеоне в сочетании с доходным плотницким мастерством делало его весьма завидной партией, и в 1923 году он женился на матери Гагарина Анне, более образованной девушке. Если любовь к искусной работе руками и точности Юрий унаследовал от отца, то от матери он получил и свою удивительную способность к обучению, и педантичную церемонную элегантность, которая отлично сослужила его честолюбивым устремлениям.

К моменту рождения Гагарина у его родителей уже было двое детей, сын Валентин и дочь Зоя. Четвертый ребенок, Борис, родился еще через два года, в 1936 году. Но, когда Гагарину было семь лет, его мир изменился до неузнаваемости – 22 июня 1941 года Гитлер напал на Советский Союз. Три миллиона немецких солдат пересекли советскую границу на фронте длиной 2900 км. Крупнейшая в истории группировка войск нанесла сильнейший удар и двинулась на восток с ужасающей скоростью. Советские Вооруженные силы, ошеломленные масштабами и яростью удара, были опрокинуты надвигающимися германскими войсками. Клушино, деревня Гагарина, оказалась прямо на линии удара и была занята немцами 12 октября. Первое, что сделали оккупанты, это сожгли школу и перебили скот на еду. В следующие несколько дней они дотла сожгли в деревне еще 27 домов, а дом семьи Гагариных заняли под свои нужды, выгнав на улицу Алексея, Анну и их четверых детей.

Теперь мастеровитость Алексея пригодилась так, как ни ему самому, ни его семье не приснилось бы и в страшном сне. С разрешения немцев он построил на задах собственного дома землянку, в которой вся семья прожила следующие два года, включая две морозные русские зимы. Эта землянка до сих пор существует: крохотное тесное и низкое помещение с двухъярусными нарами, столом и земляным полом, обшитое такой же сосновой доской, какую Алексей использовал при строительстве своего дома. Еды вечно не хватало. У Юрия и Бориса не было возможности ходить в школу, но Анна как могла учила их сама. Старший Валентин вспоминал, как быстро Юрий превратился из смешливого малыша в тихого замкнутого ребенка. «Он стал реже улыбаться… хотя по природе был очень веселым мальчиком. Помню, он иногда плакал от боли или из-за всех тех ужасов, которые происходили вокруг… Некоторые черты Юриного характера, вернее характера будущего летчика, космонавта Юрия Гагарина… появились в то время, в дни войны»[42].

Биографии Гагарина советской эпохи – и даже некоторые современные российские – часто оставляют за кадром не очень светлые стороны его жизни и прошлого. Слишком сильно стремление возвеличить и очистить от грехов одну из культовых фигур России. Но одно жуткое переживание военного времени, оставившее в душе Гагарина отпечаток на всю жизнь, не забывает никто. Его младшему брату Борису только что исполнилось пять, когда особенно склонный к садизму немецкий солдат по имени Альберт заподозрил мальчика в какой-то мелкой пакости и объявил ее диверсией. Он схватил Бориса, завязал у него на шее шарф, подвесил ребенка на дереве и ушел. Семилетний Юрий все это видел, бросился к брату и отчаянно попытался ослабить узел, но тот оказался слишком тугим. Он что было мочи стал звать на помощь, и Анна, выбежав из землянки, с ужасом увидела безжизненно висящего сына. Она лихорадочно высвободила мальчика. Борис был без сознания, но жив. После этого он месяц не мог ходить и часто кричал во сне. Воспоминания об этом преследовали его много лет. Если Юрий Гагарин шел вперед к мировой славе, то Борису было нелегко найти свой путь в жизни. Эпилог для него оказался трагическим: он умер в 1977 году, когда ему было всего 41. Он страдал раком желудка и однажды, не выдержав страшной боли, повесился у себя дома.

Красная армия освободила Клушино весной 1943 года, но старших детей Гагариных, Валентина и Зою, немцы угнали в рабство. Они вернулись домой больными и истощенными только после войны, когда родители уже считали их мертвыми. Юрию к этому времени исполнилось 11. «Он вырос очень быстро, – говорит дочь Гагарина Елена. – Если по телевизору показывали кино про Великую Отечественную, он всегда выходил из комнаты. Он не хотел это смотреть»[43]. Но война подарила Гагарину и страсть к полетам: незадолго до нацистской оккупации он видел, как рядом с деревней совершил аварийную посадку советский истребитель, а второй советский самолет приземлился неподалеку, чтобы подобрать первого летчика. Пилот второго самолета разрешил мальчику залезть в кабину и показал приборы. Юрий был заворожен. Один из летчиков дал мальчику несколько ломтиков шоколада, которыми, по уверению советских биографов Гагарина, он поделился с друзьями. Самолет улетел, но у мальчишки осталось намного больше, чем шоколад, – мечта стать летчиком.

После войны плотницкое мастерство Алексея Гагарина пользовалось огромным спросом. Он перевез семью в сильно пострадавший соседний городок Гжатск, где работы было более чем достаточно. Вместе со скарбом Алексей перевез и свой дом: разобрал его в Клушино и перевез бревно за бревном на телеге, запряженной лошадью, за 25 км в Гжатск, а там снова собрал. После школы юный Гагарин отправился изучать литейное дело в техническое училище в Саратове – городе на Волге в 800 км к югу от Москвы. Закалка и привычка во всем полагаться на себя, приобретенные во время войны, теперь сочетались в нем с неистощимой энергией и целеустремленностью. Юноша изучал все, что училище могло ему предложить: в его библиотечном формуляре значится более пяти сотен книг. Он играл на трубе, увлекся фотографией, участвовал во множестве постановок, включая популярную музыкальную пьесу «Великие стройки коммунизма»[44].

Помимо всего этого, Юрий находил время для занятий чуть ли не всеми видами спорта, доступными в училище, включая лыжи, гимнастику и баскетбол, в команде по которому он был капитаном, хотя и не отличался большим ростом. Он ухаживал за девушками и читал доклады в клубе любителей физики; один из них был посвящен русскому ученому и мечтателю Константину Циолковскому, работы которого рассказывали о будущих космических путешествиях и, если верить надиктованной Гагариным автобиографии «Дорога к звездам», заразили его «новой болезнью, которой нет названия в медицине, – неудержимой тягой в космос»[45].

Параллельно Юрий учился летать. Ребенком после войны он вступил в пионеры – сделал первый шаг на пути к членству в Коммунистической партии, и его мать Анна часто вспоминала, с какой гордостью он носил свою идеально отглаженную пионерскую форму и красный галстук. В Саратове хорошая характеристика открыла перед ним возможность поступить в местный аэроклуб ДОСААФ. «Небо любит до безумия, – говорил его инструктор. – И вообще старательный хлопец, трудолюбивый, весельчак»[46]. Хвалили его и за аккуратность – еще одно полезное качество. И здесь тоже мы видим его почти сверхъестественную способность выделяться из толпы: фотография Гагарина в кабине самолета, сделанная в день первого самостоятельного вылета, появилась на первой полосе газеты «Молодой сталинец» под заголовком «Летать выше, дальше, быстрее!». Настоящий подарок для будущих советских биографов, правда вскоре Сталин был официально развенчан, так что этот факт никогда не упоминался.

Карьера военного летчика манила. Окончив техникум с предсказуемыми высшими оценками по 31 из 32 предметов, Гагарин получил право преподавать как специалист-плавильщик в Томске. Однако он, что неудивительно, предпочел вместо этого учебу на пилота скоростных реактивных самолетов. Он летал на МиГ-15 за полярным кругом, когда летом и осенью 1959 года проводился первоначальный закрытый отбор летчиков для пилотируемой космической программы СССР. Гагарин, естественно, прошел его. Заразительное жизнелюбие, способность производить приятное впечатление, интеллект и лидерские навыки, безупречный внешний вид и военная пунктуальность, крестьянское происхождение и даже внешность – все это помогло Гагарину открыть дверь в космос, как прежде, с послевоенных времен, помогало открывать вообще все двери. В другом человеке сочетание этих качеств вполне могло производить отталкивающее впечатление, но Гагарин обладал настоящим талантом приобретать друзей. Может быть, все дело было в его чувстве юмора, которое отмечали еще летные инструкторы, или в заразительной улыбке. А может быть, причина лежала глубже и заключалась в том, чему завидовал его друг и соперник Герман Титов, когда говорил, что Гагарин «мог договориться с кем угодно… в любой ситуации способен был найти ключик к человеку»[47]. Теперь невысказанный вопрос заключался в том, удастся ли ему так же найти ключ к бессмертию.