Читать книгу Кабуки - - Страница 13

– Катенька, а где будет наш сногсшибательный разговор? В центре? На Патриарших?! Ты же правда поможешь мне?! – трепетно и несдержанно воскликнула женщина в трико с заднего сиденья и сразу же смущённо заёрзала.

– Я муниципальная ведьма. За результат работы не отвечаю.

В заметках мелким шрифтом было записано:

Екатерина Пылаева Андреевна. Дела на сегодня:

– Вычислить мандат неба, зная свою эдикулу.

– Сидеть неподвижно и смотреть на Юг.

– По одной скрытой жемчужине за раз.

– Напиться и выкурить.

– Простить себя.

Некоторые женщины, находясь рядом с Катей, чувствовали себя незначительно и странно. Сама Катя это не поощряла, но каждый раз, когда её просили разделить один миллион рублей на четыре части, теперь никогда не отсчитывала по двести пятьдесят тысяч, а делила деньги как сдобную булку, отрывая куски случайных сумм, так же было и в её отношениях с этими женщинами, так же было и в её отношениях с собой.

Она могла расколоть и приручить любую женщину, выпотрошив её измазанную всякой гадостью тушку смыслов, набитую отбросами долетевших до этой женщины, проголодавшихся по белку чужеродных текстов, но каждый раз с мушки восприятия другая женщина выскальзывала и обнажала для Кати её саму. Сама Катя относилась к себе по-разному. Сам парадокс незамысловат и заключался в следующем.

Если «Джоконду» вывесить не в Лувре, а в курятнике Псковской области, где каждый день рядом с ней будут пить крепкий дешёвый алкоголь разнорабочие, то эти пьяницы ничего в ней не найдут. «Джоконда» так и умрёт, обсиженная курами… Поэтому так важно, кто её может воспринять. И как.

Важно, кто может воспринять тебя. И как.

Это касалось не только других людей, но и самой Кати по отношению к себе. Она была сама себе и художник, и ценитель собственных галерей, и не замечающий себя пьяница из курятника. Регулярный челночный внутренний бег от Лувра до курятника довольно утомителен и расточителен. Разброс состояний сознания соответствующий. Поиск новых моделей терапий отчаянно приближается к нулю. Она готовила что-то бессмертное, но и явно отдавала себе отчёт в том, что самая глупая смерть – это захлебнуться эликсиром бессмертия.

Тот, у кого нет врага, сокрушит себя сам.

– А что насчёт денег?

А что насчёт денег, так это старо как мир. Хочешь больше денег – расширь список индульгенций. Некоторыми пунктами этого длинного известного священного списка Катя пока не пользовалась, но зато любила то, на чём прыгала. Каждый новый пункт, подаренный ей, воспринимался восторженно, ведь индульгенция – очень модный подарок не только в пятнадцатом веке. Шабаш – что бы это ни значило, опосредовал той самой опасной экспериментальной практике, на которую они ехали в центр Москвы. Контуры сего действа были чётко ясны – указать на новые явления и распространить идеи, которые станут отправными точками для новых исследований… и, конечно, финансовых измерений отношений, ведь всем прекрасно нынче известно, что «после Бога – деньги первые».

Катя где-то слышала, что философия денег, основанная на системе предпосылок, по которым денег надо иметь как можно больше, совершенно антибиологична. Не всегда лучше иметь как можно больше кальция, лучше иметь – оптимальное количество кальция для питания организма. Слишком хорошо – это уже нехорошо… Но как понять, сколько достаточно именно тебе? Что такое ограбление банка по сравнению с банковской системой?

Катя переключилась.

– Императрицы, – обратилась Катя к сидящим в салоне автомобиля щебечущим женщинам, – запомните, если хотите иметь много денег, выглядите так, как будто вы этого заслуживаете.

– Хитрая уловка, Катюш! – рассмеялась пьяненькая женщина в трико. – Походит на банальную экзистенциальную аферу…

– Лишь выбор отношений: гнаться или идти навстречу. Ну и хоть приобретёшь врагов поприличнее… – заулыбалась Катя. – Если ты задолжала банку тысячу рублей – это твоя проблема. Если ты задолжала банку два миллиарда – это проблема банка. И мы, как ты наверняка уже поняла, уже не только про банки и деньги, а про отношения. Деньги – символ прав на труд других людей.

– И всё равно денег хочется много-много! – гоготала женщина в трико.

– Нет никаких денег. Есть только наши мысли о деньгах. А «золотая узда не сделает клячу рысаком».

– Да проехали, а почему именно Патриаршие? Довольно тривиально.

– Там всё началось. В Pino.

– Всё равно как-то в лоб, чертовски по-булгаковски!

– Ну и что, вы уж меня простите, но это как с минетом. Сосать в Москве – это не так печально, как в регионах. Шабаш на Патриарших – это не так печально, как в Егорьевске.

Рядом с женщиной в трико на заднем сидении с самого начала поездки сидел человек в капюшоне и всю дорогу молчал, постоянно думая, откуда у него выработалась новая дурная привычка – быть трезвым.

Женщины разлили по пластиковым стаканчикам то ли белое сухое вино, то ли плескающуюся скорбь памяти о себе.

– В рот, по-пылаевски! – выкрикнула Катя, чётко осознавая, что звучит это порой вульгарно и вычернено, и в этом поддержку от тех, от кого обычно надо, она получала нечасто, но память о том, что поддержание максимального числа боевых сил соответствует интересам стороны, обладающей в данный момент большим игровым пространством, она помнила.

Заиграла группа «Сплин»:

«Сколько лет прошло, всё о том же гудят провода.

Всё того же ждут самолёты…

…

Скоро рассвет, выхода нет».

Женщина в трико начала постанывать, плакать и тихонько подпевать, а на куплетах истерично хихикать.

Человек в капюшоне вдруг, неожиданно произнёс:

– Выходов нет, есть только переходы.

– Ха! – алкоголь в женщине не унимался. – Бывают ситуации, когда нет ни единого шанса.

– Если шанса нет, то есть шанс, что он появится.

– Демагогия…

– Да, мы все что-то говорим, но как бы мы это ни делали, мы можем сделать это только плохо.

– Постой, представь, – девушка в трико повернулась и обратилась к соседу по заднему сиденью, – ты пишешь книгу просто отвратительным, ужасным языком. Читать не то что невозможно, а так трудно, как пробираться через джунгли Филиппинских островов. И тебе обязательно нужен человек, редактор-профессионал, который знаком с языком лучше, чем ты, который может…

– Редактирование – это выражение того же, но другими словами. Это важно, когда ты что-то рекламируешь или продаёшь кому-то, но совершенно не касается мира идей. Качество передачи, собственно как и качество восприятия, меня не волнует. Ваять можно научить каждого, но тогда пришлось бы учить Микеланджело, как не делать этого. То же самое – с великими авторами.

– Есть вещи настолько очевидные и простые, что редактирование – это просто неотъемлемая часть такого произведения. Ну представь, прямо сейчас ты что-то говоришь, и я пишу эти тысячи слов, которые получатель сможет заменить одним всем понятным тезисом. Зачем все эти нагромождения. Как будто ты лезешь на гору и все время соскальзываешь с мысли.

– Всё простое не предшествует сложному, а расцветает из него. Сделать ясно, понятно, правильно – остановиться на пути к новой простоте через увиденное сложное. Глупцы игнорируют сложность. Прагматики терпят её. Массы избегают её. Гении устраняют сложность через преодоление. Не авторы, а читатели параметризуют мир автора. Смысл дарует получатель. В каком-то смысле только гениальный читатель может сделать книгу великой. Так много хороших идей исчезает бесследно, попав в пучину семантики… И мои пусть тоже, в них нет ничего ценного для неищущего. А ищущий найдёт… Не у меня, так где-то ещё. Да и когда так долго читаешь чью-то книгу, всё удовольствие проходит.

– Ты мнишь себя гением?

– Я лишь хочу привести один пример. Автор «Крёстного отца» Марио Джанлуиджи Пьюзо во время адаптации книги для съёмок фильма понятия не имел, как это делать, поскольку ранее не писал сценариев. После выигрыша двух «Оскаров» он всё же решил купить книгу-учебник по сценарному искусству. B первой главе было сказано: «Изучите «Крёстного отца»…

– Ты не Марио Пьозо!

– Ну, почём знать, почём знать.

– Он гений. И точка, – завершила Катя.

На переднем сиденье сидел темнокожий молодой человек и что-то бурчал себе под нос:

– Эту реальность, эту реальность… – Жан-Пьер хотел вмешаться в разговор, но решил, что о мёртвых либо хорошо, либо никак. Поэтому про женщину в трико и чванливого «гения» в капюшоне ничего не сказал.

– О! А пусть скажет Жан-Пьер… – женщина в трико наливала себе очередной стаканчик.

– Жан-Пьер, – Катя взяла мужчину за колено и аккуратно повела руку вверх по ноге, будто читая его мысли, – а скажи, что такое фактор смерти?

– Смерть!

– Ты же футболист, так?

– Угу, – буркнул себе под нос Жан-Пьер.

– Что такое фактор гола в футболе? Разве это гол? Вот ты, Жан-Пьер, вроде так долго в футбол играешь, а простое не различаешь, – Катя заулыбалась и мягко, мелодично запела:

Кто будет петь мне,

Кутая меня в вечный сон?

На моём пути к Хель,

Ступая по этой дороге,

Мне холодно, так холодно…1

– Ты сама же прекрасно знаешь, что для описания картинки необходимо примерно десять тысяч слов. Но как ты сможешь описать какое-либо множество из десяти тысяч слов с помощью картинок?

– Это можно сделать только двумя способами, но работать будет третий.

– Что я несу? Срочно объяснись.

– Обмен между человеком, машиной и алгоритмом подобен игре «Музыкальные стулья». Неистовый бег под музыку вокруг двух стульев всегда оставит третьего неловко стоять.

– Ещё! Ищи!

– Если ваша машина говорит по-русски, её, вероятно, сделали не в России. То есть любая машина обнаруживает наличие беспорядка, а не наводит порядок, так как что?

– Я не хочу отвечать за это! Отвечать за свои идеи. Как перейти от неформального к формальному с помощью формальных средств?

– Помнить. Помнить. Помнить. Приблизительный ответ на правильный вопрос ценится гораздо больше, чем точный ответ на неправильный вопрос. Завтра никогда не наступает. Длится вечное сегодня. Не будущее замкнётся смертью, а длящееся настоящее. Не завтра будет смерть, а когда-нибудь сегодня.

– Жвачку дуешь – мягкая. Собрала в комок, кинула – твёрдая.

Нагреешь – размягчается.

– Будду можно лишь понюхать. Любовь – не искусство.

– Я медитирую на солнце. Как можно хоть на что-то медитировать? Скатертью дорога! Нет уж, жестковато.

– Скажите мне, подписываю ли я бумагу, что перестала быть живой и увольняюсь. Или я жива?

– Компилятор строит миры из чужих идей, а аферист сочиняет идеи для чужих миров. Чем занята ты?

– А здесь можно купать? Центр. Пруд есть. Дети! Дети! Дети!

– Здравствуйте, Христос Воскрес!

– А говорят, я ничего не делаю!

Катя допела песню, достала что-то изо рта и вместе с пропуском положила в руку озадаченного охранника, который дослушивал песню женщины за рулём спортивно-утилитарного Porsche.

– Проезжайте, вас уже ждут.