Читать книгу Жизнь Гегеля. Книга III – Гегель в Берлине - - Страница 10

Чтобы понять положение Гегеля в его берлинский период, нужно вспомнить, что Берлин в 1820-х годах только стремился к величию. Теперь, когда он связан железной дорогой с морем через Штеттин и Гамбург, люди оценивают его по более высоким стандартам, наряду с Лондоном или Парижем.

Не стоит забывать и о том, что Гегель был знаменит, а значит, каждая встреча в обществе становилась для собеседника памятным событием, материалом для анекдота, чтобы возвеличить или принизить его, или проиллюстрировать его характер. У философа нет личного авторитета, хотя он и чтит истину. В такой ситуации человек, вынужденный играть эту роль, может замкнуться в себе, как Карл Зольгер, или быть открытым миру, как Гегель. Он обладал природной приветливостью, которая притягивала к нему круг друзей везде, где он жил, а также в Берлине. Он делал это спонтанно, без всякой скрытой цели; это был просто его путь. Это само по себе завораживало расчетливых берлинцев. Письма к семье дают приблизительное представление о круге его общения.

Он получал много просьб о помощи, которые не мог удовлетворить. Со временем это привело к некоторой враждебности. Один венгр написал, что, например, задался целью выучить наизусть труды Гегеля. Гегель не имел права учреждать профессорские кафедры.

Розенкранц считает, что эссе «Кто мыслит абстрактно?» имеет берлинский дух в своей смеси сатиры и метафизики. Осмо, однако, утверждает, что оно было опубликовано лишь посмертно и может относиться к Йене (говорит Хоффмайстер) или Бамбергу (говорит Киммерле).

Гегель предпочитал швабскую наивность манер манерам Нанте Штрумпф (персонаж берлинской сцены). Людвиг Тик, родившийся в Берлине, а затем Генрих Гейне придали этой берлинской манере форму иронии. Гегель видел в таком остроумии приятность, но возмущался там, где видел безнравственность. Об этом пишет Хото в книге «Исследования о жизни и творчестве», где есть великолепный портрет Гегеля. Благодаря этой наивности он стал центром круга молодых северогерманцев, которые естественно тяготели к нему. Некоторые копировали его жесты и слова. Его внутренняя сила духа созрела и реализовалась. Наряду с концептуальной глубиной он мог питать свой ум новинками и историями дня.

Люди спрашивали, что будет сказано или сделано при дворе, и Гегель знал канцлера Харденберга и министров Альтенштейна и Кампца. [Кампц (1769—1849) с 1817 года был министром полиции, а с 1819 года ему было поручено подавлять «демагогию»; с 1832 года он был министром юстиции]. Близость Гегеля к тайному советнику Ю. Шульце привела к тому, что люди думали, что он имеет влияние на назначения. [Поэтому многие просили Гегеля об одолжениях. Эгоизм испортил некоторые контакты, завязанные в этом духе. По общему мнению, Гегель был симпатичным, откровенным человеком, который не стремился казаться больше, чем он есть.

Лаубе [литературный лидер демократического движения «Молодая Германия» в период Вормарца] попытался дать характеристику его свободной, даже снисходительной манере в «Neue Reisenovellen» (1837). [Выдержки из главы «Гегель в Берлине» приведены в книге Николина «Гегель в сообщениях современников» (Hegel in Berichten seine Zeitgennossen, 1970)]. Розенкранц говорит, что неправильно проводить контраст между наивным швабским школьным учителем и высшим обществом, чьим манерам он соответствовал. Он пишет:

«Будучи коренным жителем такого жилого города, как Штутгарт, Гегель всегда жил в лучшем обществе и даже в достаточной степени среди дворянства, чтобы его можно было рассматривать в таком свете».

Его швабский акцент и простые буржуазные манеры были второстепенными. Розенкранц добавляет:

«Просто потому, что он чувствовал присутствие Бога в своем сердце, для него было невозможно подчиниться чисто внешним формальностям».

Внешние манеры вытекали из хорошего воспитания, считал он.

Ему нравилось общаться с берлинскими женщинами, и они отвечали ему взаимностью, поскольку он располагал их к беседе. С одной из матерей он обсуждал образование, с другими – моду и еду.

Временами он упрекал Ганса за то, что тот произносит речи. Профессор Зитце, бывший ученик, сказал:

«Я не могу иначе объяснить проблематичную сторону языка Гегеля: в определенной степени он мыслил только субстантивами, так что, когда он рассматривал объект, отношения представлялись ему, так сказать, как фигуры, вступающие в действие друг с другом; и только потом возникала необходимость перевести их действия в слова».

Его мышление было таким, что любой язык был для него немного чужим.

Однако мы не можем ограничиваться только дружелюбной стороной Гегеля в Берлине. Была и грубая, решительная и неумолимая сторона, которую некоторые называли тиранической. Чтобы преодолеть партийный дух, нужна была решительность.

Он посетил тайного советника Шульце, профессора Мархейнеке, Эдуарда Ганса, Генриха Хото, художников Рёсена и Кселлера, банкира Блоха, Баера, советника Фёрстера [см. D’Hondt, Biographie, 297] и доктора Зитце. С другими, кто стоял на своем и противоречил ему, он был непреклонен и не встречался с ними наедине, кроме как в порыве хорошего настроения. Розенкранц пишет:

«Он обладал мощным запасом гнева и ярости, и в день, когда, по его мнению, он должен был ненавидеть, он отдавался этому без остатка. […] Кого бы он ни загнал в угол, у него дрожали ноги, и Гегель ругал его, как школьника». (549)

Это было даже угрожающе, но дело не выходило за рамки возможности примирения. В конце концов, это (словесное) насилие привело к большей теплоте.