Читать книгу Летальный калибр - - Страница 7

Они неспешно переходили из комнаты в комнату дома-музея Рубенса в Антверпене. Замысловатые натюрморты, портреты, античные мраморные скульптуры… Величественный дом сохранил атмосферу четырехсотлетней давности.

Айзек Бувье – высокий молодой парень, немного нескладный, однако очень обаятельный, чьи небольшие морщинки вокруг глаз выдавали привычку часто улыбаться (кажется, таких людей называют альбиносами – светлые волосы и кожа цвета слоновой кости) и придавали его облику какое-то неземное выражение.

Он рассказывал о каждом произведении искусства с таким упоением, будто работал экскурсоводом или, как минимум, занимался продажей картин:

«В этом роскошном особняке XVII века фламандский маэстро провел самые плодотворные годы своей жизни. Питер Пауль Рубенс был и художником, и дипломатом, и коллекционером… Кстати, в проектировании дома Рубенс вдохновлялся мастерами позднего итальянского Возрождения.

Взять, например, эту многоугольную арку на входе – это же рука самого Микеланджело, который, как известно…» – он остановился, чтобы перевести дух.

Впрочем, Алессандра уже отвлеклась от рассказа за пару секунд до того. Она внимательно изучала скульптуру псевдо-Сенеки, о которой впервые услышала когда-то от своей матери, всю жизнь проработавшей музейным хранителем в пригороде Парижа, и сейчас вспомнила ее слова:

«Все, как и Рубенс, думали, что это – портрет философа-стоика Сенеки. Для Рубенса и его друзей стоическая философия Сенеки была своего рода жизненным ориентиром, примером образа мысли и душевного спокойствия. Нужно быть уравновешенным, держать свои эмоции под контролем, а также размышлять только о том, что в твоих силах изменить».

«Главное, что от вас требуется – это уравновешенность, умение молчать, расторопность и точность исполнения», – монотонный голос ее куратора с новой работы эхом отдавался в полупустом здании лаборатории.

Имени у этой женщины не было, впрочем, так же, как и у остальных сотрудников, которые приходили сюда в качестве наемного персонала. Она называла себя «Номер 11», и все немногочисленные коллеги Алессандры, и даже грузчики отзывались только на определенные числа, используемые в качестве позывного.

У нее тоже был свой номер. Двадцать три. Так странно, как будто она и не человек вовсе, а рабочая единица, созданная, чтобы молча делать свое дело.

На первый взгляд, процесс был простым. На склад, совмещенный с лабораторией, фурами привозили паллеты с ягодой, которые, пройдя процедуру автоматического взвешивания, перегружались на фасовочную линию. По обеим сторонам линии, по принципу конвейера, стояли сотрудники. Каждую упаковку ягоды нужно было вскрыть и аккуратно достать маленькую желатиновую капсулу с жидкостью весом всего 0,1 мг. Что это была за жидкость, Алессандра не знала, а спрашивать здесь было не принято. Следующий по очереди сотрудник вручную запечатывал упаковку. Такая технология называлась «reclose», то есть полиэтилен изначально запаивался так, что свежесть продукта сохранялась, при этом вскрыть и, главное, закрыть упаковку было под силу даже ребенку, а факт вскрытия не выглядел очевидным.

Саму же капсулу нужно было, не повредив, переложить на другую ленту. Там ее осторожно вскрывали и, используя пипеточные дозаторы, строго отмеряли и разливали содержимое по блистерам.

Что происходило с готовыми блистерами, сотрудникам не было известно. Очевидно, их так же бережно упаковывали и продавали в какие-нибудь аптеки или бесплатно выдавали пенсионерам.

Рабочий день начинался очень рано, в семь утра, но и заканчивался около четырех часов. Сотрудникам, которые учились на вечернем отделении института, такой режим оставлял время для занятий. Так или иначе здесь могли работать только те, у кого уже было среднее или неоконченное высшее медицинское образование.

Алессандра Сантос переехала в Антверпен несколько лет назад, после того как закончила медицинский колледж в маленьком городке под Парижем. Ее родители разошлись, когда девочке было пять, и мать была вынуждена думать о том, как прокормить себя и троих дочерей. Алессандра начала помогать матери лет с четырнадцати, развозя пиццу и работая продавщицей у хозяина местной рыбной лавки. А сейчас нашла, наверное, первое в своей жизни серьезное место. Здесь были определенные странности, однако зарплата примерно в три раза выше рыночной стала неплохим подспорьем для семьи девушки. Пустую болтовню Алессандра и раньше не любила. Непростая жизненная ситуация заставила ее повзрослеть чуть раньше сверстников, и особенно – сверстниц.

Теперь все ее подружки уже давно были замужем или, как минимум, с кем-то встречались, а у Алессандры при объективно хороших внешних данных для свиданий не было ни сил, ни желания.

Несколько дней назад она познакомилась с Айзеком Бувье. Сын известной в узких кругах оперной певицы из Израиля понравился ей с первого взгляда. Создавалось впечатление, что этот парень просто не способен на обман. «Он не предаст, – подумала тогда Алессандра. – Даже если они расстанутся, он не предаст».

Девушка знала, что полжизни Айзек прожил в России, а потом уехал учиться в Израиль и о российских друзьях отзывался с уважением и теплотой.

Она понимала, что они с самого начала – из разных миров, если так можно выразиться о различии социальных уровней, ведь Айзек с детства мог учиться и заниматься тем, чем хотел, будучи полностью материально защищен родителями. Алессандра же привыкла полагаться только на себя, принимая в расчет обязательства перед семьей. Однако с этим парнем она чувствовала какую-то странную связь. Будто он понимал ее так, как никто до этого.

Они прошли последнюю комнату сегодняшней экскурсии – мастерскую Рубенса, и Алессандра явственно представила, какая жизнь кипела здесь четыреста лет назад, как ученики смешивали краски и пигменты, а скульпторы и резчики создавали утонченные фигуры, еще не зная, какой след их творчество оставит в мире.

«А какой след оставлю я? – поймала она себя на мысли и тут же перевела взгляд на Айзека. – Не хочу думать. Мне так с ним хорошо здесь и сейчас!».