Читать книгу Две мелодии сердца. Путеводитель оптимистки с разбитым сердцем - - Страница 8

3/1/2013

«Сердечная боль»

Люси снова заболела. Она вообще часто болеет, но не любит об этом говорить. Только твердит, что у нее врожденные проблемы с дыханием.

Она не хочет, чтобы мы волновались. Но как можно не волноваться, когда любишь кого-то? Так не бывает.

Как-то раз мы вместе поплавали в бассейне с ледяной водой, и Люси начала задыхаться. Пришлось даже вызвать скорую. В больнице Люси прилепили кардиомонитор.

Это несправедливо, что Люси нужен кардиомонитор. У нее прекрасное сердце.

Идеальное.

Такое сердце, как у Люси, не должно болеть.

Пока-пока!~

Эмма

Я нашла работу всего неделю назад и уже беру больничный.

С утра меня мучила одышка, так что я решила поехать к врачу. Мне сделали рентген грудной клетки, прописали бета-блокаторы и велели избегать физических нагрузок в течение нескольких дней. Сегодня суббота, так что я смогу отдохнуть еще один день и вернуться на работу в понедельник.

Кэл почти ничего не сказал, когда я позвонила ему в семь утра.

– Да? – прозвучал из трубки его хриплый, сонный голос.

– Кэл? Привет! Слушай, прости, что звоню так рано, но мне нужно съездить к врачу. Ничего серьезного. Прости, я знаю, что обещала не пропускать работу, но мне…

– С тобой все хорошо?

Между нами повисла тяжелая тишина. Не знаю, был ли он раздражен или обеспокоен. Я сглотнула.

– Все хорошо.

– Увидимся в понедельник, – пробубнил он и повесил трубку.

Не переношу, когда разговор так резко обрывается. Я тут же исторгла из себя длинное сообщение, набрав все, что не успела сказать вслух.

Я:

Привет еще раз! Надеюсь, ты не сердишься. Мне очень жаль. В понедельник я приду пораньше, чтобы хорошенько убраться в лобби и туалетах, и принесу кое-какие мелочи для декора. Хороших тебе выходных!:)

Он не ответил.

С тех пор прошло двенадцать часов, и он так и не прочел сообщение. Вывод может быть лишь один: он меня ненавидит, и мне придется искать новую работу.

– На самом деле, ничего страшного, – бормочу я себе под нос. Кексик заприметила другую собаку и теперь с энтузиазмом тащит меня вперед. – Подыщу другое место. Оно и к лучшему. У меня почти нет опыта работы, нельзя быть такой чувствительной.

– Люси, ты преувеличиваешь. Мне тоже это свойственно. Жаль, что ты унаследовала этот порок. – Мама качает головой. Она идет рядом, держа в руке поводок Зефирки.

Мама права.

Как и она, я часто нервничаю и драматизирую; как и отцу, мне бывает свойственно оптимистичное безрассудство. В общем, я довольно непредсказуемый человек.

Я вечно тороплюсь с выводами, придумываю самый катастрофический вариант развития событий и одновременно убеждаю себя, что вполне смогу его пережить. Будто раскладываю яйца по разным корзинам, чтобы, когда разразится хаос, я смогла пройти через огонь с улыбкой на лице и яйцом в корзинке.

– К слову о пороках, – добавляет мама и отбирает у меня поводок Кики. – Не перенапрягайся. Я подержу.

– Мне уже лучше. И она не так уж и тянет.

– Не дай бог ты потеряешь сознание прямо на улице, и мне придется тебя откачивать, одновременно удерживая двух корги и вызывая скорую, и все это под дождем, который вот-вот хлынет. Лучше уж побереги себя.

Драматизирует.

Я решаю не спорить и поднимаю глаза к серому пасмурному небу. Набухшие тучи почти задевают верхушки деревьев, закрывая последние лучи солнца. Вдалеке гремят раскаты грома.

Я вспоминаю далекий день в конце августа, больше десяти лет назад, когда небо выглядело так же. Школьная подружка позвала меня на вечеринку в бассейне, но мама не пустила – незадолго до этого у меня случился приступ во время плавания и я угодила в больницу.

Я весь день просидела насупленная, глядя в окно и представляя, как веселятся мои друзья.

А ближе к ужину в дверь кто-то позвонил.

– Идем скорей! – позвала меня Эмма. Она была одета в купальник и резиновые сапоги, с плавательным кругом в форме динозавра на поясе. – Погода идеальная!

На улице лило как из ведра.

Эмма стояла на пороге, широко улыбаясь, пока ее поливал дождь. Струйки воды стекали у нее по носу и щекам; капли сверкали, как второй слой веснушек.

– Куда? – спросила я в растерянности. – Дождь идет.

– Ага! Здорово, правда? – она посмотрела наверх и заулыбалась еще шире. Потом снова перевела взгляд на меня и слизнула с губ дождевую воду. – Тебя не отпустили на вечеринку, так что давай устроим свою собственную.

Мое сердце чуть не выпрыгнуло из груди от радости.

Через пять минут мы уже носились во дворе по лужам и грязи, промокшие насквозь, и хохотали до боли в животе. Вскоре из дома выскочил Кэл с водяным пистолетом и гонялся за нами, пока мы все не повалились в наполнившуюся водой канаву возле деревьев.

От воспоминаний у меня щиплет глаза. Я будто слышу смех Эммы в шуме ветра.

– Как он поживает, Люси?

Мамин голос возвращает меня к настоящему. Я поворачиваюсь к ней, отгоняя подальше нахлынувшие чувства.

– Кэл? Он… – я пытаюсь подыскать нужные слова. Неприветлив, молчалив, пренебрежителен, невероятно привлекателен, замкнут, нелюдим, покрыт татуировками… – Он сильно изменился.

Мамино лицо мрачнеет. Ее седеющие волосы пшеничного цвета, едва достающие до плеч, заправлены за уши, в мочки которых вдеты серьги. Моя мама, Фарра Хоуп, не снимала эти серьги в форме золотистых ангельских крыльев с того самого дня, как умер мой отец.

Она переводит на меня блестящие голубые глаза.

– Как же печально, что Дана оборвала все связи. Все это случилось так неожиданно.

У меня першит в горле, и я, опустив голову, принимаюсь рассматривать трещины на асфальте.

– Его не узнать. Честно. Я работаю там уже неделю, но он совсем не идет на контакт. Молчит про маму, отказывается говорить про Эмму…

– Отказывается?

– Категорически. Это было единственное условие, которое он мне выставил при приеме на работу.

– Господи помилуй, – шепчет мама. Нас обдувает теплый ветер. – Я всегда гадала, что с ним случилось. Такой чудесный мальчик. Красивый и добрый. – Она тихо посмеивается и тянет Кики за поводок, не давая той броситься в погоню за гусиным семейством, переходящим улицу. – Знаешь, я была уверена, что вы станете парочкой, когда немного подрастете.

Ого. Я прочищаю горло, поправляя свой конский хвост.

– Ну ты и фантазерка.

– Он всегда так тебя защищал. Это было мило.

– Ну да. Эмму он тоже защищал.

Она пожимает плечами и глядит на тучи, из которых как раз начинают капать первые капли дождя.

– В тот последний год все было иначе. Я видела, как у тебя загорались глаза, когда он был рядом. И как ты краснела, когда он звал тебя по прозвищу. – Мама задумчиво прикусывает нижнюю губу. – Напомни, как он тебя прозвал?

Я заливаюсь краской, как по команде.

Солнышко.

Я старательно симулирую потерю памяти и ускоряю шаг.

– Не знаю, столько лет прошло. – Пора сменить тему. – Хлеб с цукини наверняка готов. Пойдем обратно.

Мы сворачиваем на Мэйпл-авеню и видим мотоцикл, припаркованный возле моего дома. Кровь отливает у меня от лица, когда я замечаю высокого человека, опирающегося о мотоцикл. Его руки и ноги в лодыжках скрещены.

– Это еще кто? – удивляется мама, чуть не врезавшись в меня, когда я резко замираю на месте. Собачьи поводки заплетаются вокруг моих ног; мама ойкает и пытается их распутать.

У нее ничего не выходит.

Кики вырывается на свободу и бежит к моему бывшему другу, ставшему начальником; ее коротенькие лапки движутся с такой скоростью, что кажется, она летит, как осенний лист на ветру.

Кэл выпрямляется, глядя на несущуюся на него собаку. Должно быть, он охвачен ужасом, хотя по лицу этого не скажешь: он смотрит на тридцать фунтов черно-белого меха со своим обычным бесстрастным выражением.

Маме наконец удается поудобней перехватить поводок Зефирки.

– Ты с кем-то встречаешься, Люси? – интересуется она, пока Зефирка яростно лает, возмущенная тем, что ее сестре удался дерзкий побег.

Я стряхиваю с себя оцепенение.

– Нет… Это Кэл.

Мама смотрит на меня расширившимися от удивления глазами, затем подходит к Кэлу, который пытается погладить скачущую вокруг него Кики. Моя собака бесстыдно выпрашивает ласку, забираясь на него передними лапами.

– Кэллахан, – приветствует моя мама.

В ее голосе сквозит потрясение. Последний раз они виделись летом две тысячи тринадцатого. Мама всегда называла его полным именем – Кэллахан. А Эмму звала исключительно Эммали.

– Можно просто Кэл. – Он выпрямляется, бросает беглый взгляд на меня, потом смотрит на мою маму. – Рад вас видеть, миссис Хоуп.

– Боже мой, как ты вырос. Тебя просто не узнать. Как поживает Дана?

– У нее все хорошо.

Мама не замечает, как напрягаются его бицепсы и сжимается челюсть, – но я замечаю. Втиснувшись между ними, я хватаю поводок Кики и сую его маме, натянуто улыбаясь.

– Как думаешь, наш хлеб с цукини не подгорел? – я подталкиваю ее к дверям и добавляю одними губами: – Потом поговорим.

Она бросает на меня недоуменный взгляд, потом шевелит бровями, словно намекая на какую-то пикантную тайну. Затем машет Кэлу локтем в знак прощания – обе руки у нее заняты поводками, а собаки вдобавок решили устроить шутливую потасовку прямо у ее ног.

Хаос.

Когда мама наконец заходит в дом, я с пылающими щеками поворачиваюсь к Кэлу, нервно заламывая руки. Проливается еще несколько капель дождя, и мои волосы начинают виться от влажного воздуха. Я приглаживаю свой длинный хвост, пока Кэл молча смотрит на меня.

– Ты что-то хотел? – спрашиваю я.

В его глазах цвета камня и золота застыло нечитаемое выражение. Моя кровь будто нагревается в жилах, и тем холоднее кажется морось на моем лице.

В этот момент я осознаю, что он застукал меня на прогулке вместе с мамой и собаками, пышущую здоровьем, после того как я отпросилась с работы и оставила его без администратора.

Наверное, он хочет уволить меня лично.

– Я правда была у врача, честное слово! – говорю я в панике. – Мне прописали лекарства, потом пришла мама, потому что она волновалась, а собак нужно было…

– Все нормально, – перебивает Кэл. Он снимает бейсболку, взлохмачивает волосы – каким-то удивительным образом они неподвластны воздействию влаги, – и вновь надевает ее козырьком вперед. – По твоему голосу было ясно, что это не простуда. У тебя же астма, я хотел убедиться, что все хорошо.

Во мне разливается тепло.

Я никогда не рассказывала Кэлу и Эмме правду о своем здоровье. Проще было сказать, что у меня астма. Это как-то ближе и понятней. После неприятного происшествия в детстве я взяла с родителей слово, что они ничего не скажут моим друзьям – вдруг те начнут меня избегать? Я ужасно боялась, что меня будут жалеть или сторониться из-за моей болезни.

Эта мысль была мне невыносима.

Наконец я говорю с улыбкой:

– Значит, ты зашел меня проведать?

Он хмурится, будто я сказала полную чушь, но я вижу искренность в его золотых глазах.

– Да подумаешь, – бормочет он, опуская голову. Потом он переводит взгляд на домик: все те же кирпичи медового цвета, все те же белые ставни. Гигантский клен на заднем дворе раскинул свои ветви над крышей, а перед домом цветут пышным цветом три розовых куста. Все как раньше.

– Ничего не изменилось, – голос Кэла звучит мягче. – Я столько лет не проезжал мимо. Просто не мог.

Кэл смотрит на дом измученным, остекленевшим взглядом. Мои глаза невольно наполняются слезами.

Я хочу пригласить его внутрь.

Показать ему дневник Эммы.

Поплакать и посмеяться вместе с ним, предаваясь воспоминаниям.

Кэл делает судорожный вдох и искоса смотрит на меня. Резкий порыв ветра доносит до меня яркий, с дымком, аромат его кожи. Бурбон, дуб и пряная нотка.

Запах тоже приносит воспоминания. Я словно ощущаю вкус дождевой воды на языке, как в тот день, когда мы втроем носились по полузатопленному двору. В нашем смехе звенела чистая невинность.

Мы глядим друг другу в глаза, и тут молния яркой вспышкой прорезает тучи, и разверзаются хляби небесные.

Дождь хлещет как из ведра.

Сильным беспрерывным потоком.

Кэл запрокидывает голову, поправляет бейсболку и трет лицо ладонью.

– Черт, – едва слышно шепчет он.

Не знаю, проклинает ли он дождь или принесенные им незваные воспоминания. Мне хочется одновременно и рассмеяться, и заплакать. Но я лишь смотрю на него, приоткрыв дрожащие губы и тяжело дыша. Мое сердце будто вот-вот выпрыгнет из груди.

Он сглатывает и вновь переводит взгляд на меня. В его глазах на мгновение разгорается пламя, когда он смотрит на мою промокшую блузку.

– Увидимся в понедельник, – негромко говорит он, когда наши взгляды встречаются.

Я слабо киваю. Он возвращается к мотоциклу; мокрая майка плотно облепила мышцы его живота и груди.

– Хорошо. До встречи.

Кэл разворачивается и запрыгивает на мотоцикл.

Когда он заводит мотор, дождь ослабевает, будто он пролился специально для нас. Я остаюсь дрожать, стоя в траве, пока Кэл выезжает на улицу.

Он делает вид, будто ему все равно, будто его визит ничего не значит, но я видела волнение в его глазах.

Я точно знаю, что видела.

И я знаю, что это что-то значит.

Я гляжу, как задние фары мотоцикла Кэла растворяются в тумане, и вспоминаю слова Эммы.

Как можно не волноваться, когда любишь кого-то?

Так не бывает.