Читать книгу Забытые - - Страница 19

Какого чёрта я тут делаю каждый год?!

За двадцать лет во главе Республики я так и не смог избавиться от надзора Гарда. И в свои шестьдесят шесть обязан являться к нему по первому зову. Как шнырь в местах лишения свободы.

Это положение повергает в исступление каждый раз, как в голове звучит «обсудим насущное» с указанием места и времени.

Когда он предлагал мне эту работу, он обещал свободу власти. Но умалчивал, что в строго очерченных им рамках. Я понял это слишком поздно.

Но когда-нибудь его глобалистская империя потерпит крах. И их «божественный» миропорядок рухнет как карточный дом.

Очень надеюсь, что я доживу до этого дня.

Десять минут ожидания превращаются в двадцать семь. Гард не отличается пунктуальностью, и это злит до судороги в челюсти.

За это время успеваю скурить трубку и шесть раз оглядеть комнату, где назначена встреча: на стенах – красное дерево, на диванах – телячья кожа, на дубовом паркете шёлковый ковёр, у северной стены – резной мраморный камин. Повсюду стоят изящные столики, хрустальные лампы и бархатные кресла. В буфете напротив, освещённые бликами хрусталя, поблёскивают графины с виски, коньяком и бурбоном эксклюзивных сортов. На столике рядом в деревянном футляре лежит коллекция сигар, таких же редких и дорогих, как и всё, чем владеет Виктор Гард.

У входа возникает движение.

Неужели.

Дверь отворяется, и в свете проёма появляется могучая фигура Гарда и изящная – Колиньяра. Хозяин и его верный пёс.

Оба молча проходят вглубь комнаты. Колиньяр усаживается на диван напротив, Гард разливает виски. Он прекрасно знает, что я не переношу спиртное, но каждый раз пытается уязвить, протягивая стакан.

Сегодня Гард просто ставит гленкерны6 на низкий столик, разделяющий диваны, и усаживается рядом с Колиньяром. Который силой мысли притягивает к себе один стакан и с удовольствием вливает в себя янтарное содержимое.

– Герман, как вам вечер?

Ненавижу этот заботливый хозяйский тон. Что за привычка разговаривать со всеми по-отечески, будто его действительно интересуют чьи-то мнения и проблемы, кроме своих?

– Слишком шумно, и в глазах рябит от роскоши, – даже не пытаюсь скрыть раздражение.

– Разве вам не приятно наблюдать за цветом вашего государства? За этими людьми будущее, и им нужно ваше внимание.

– Ну да. Только почему-то вы удерживаете их внимание на себе.

Сохраняю хладнокровное выражение, но едва сдерживаюсь, чтобы не состроить презрительную гримасу. Гард в лице не меняется, но воздух вокруг него заметно холодеет. Настолько, что запотевают изнутри стаканы на столе.

– Всё верно. Но это не значит, что ты можешь обиженно надуться и заползти в тёмный угол, Герман. Ты выполняешь свои задачи, я – свои, – Гард закидывает ногу на ногу, усаживаясь удобнее, и неспешно притягивает на ладонь второй гленкерн. – Когда двадцать пять лет назад мы обсуждали условия договора, пункт о любви и уважении верноподданных в соглашение ты не внёс. Не стоит настраивать электорат против себя и собственными руками рушить и без того низкие рейтинги.

Он давно хочет меня убрать. Но я слишком хорошо делаю свою работу.

Позволяю себе злорадно усмехнуться:

– Заме́ните меня, как старый подшипник?

– Пока государственная машина работает ладно, замена не требуется. Но твои ресурсы на исходе, Герман. Ещё один срок, не больше.

И этим мужчиной я восторгался в молодости. Питал надежду стать его соратником. Но ему нужны только рабы и собачки на побегушках.

Передёргиваюсь от отвращения.

– За это время тебе нужно завершить юридическое объединение с Америкой и Африкой. И выстроить прочные связи с Россией.

Гард замолкает, изучая мою реакцию. Держусь изо всех сил. Не видать вам, паразиты, моего гавваха7.

Виктор разочарованно вздыхает, движением кисти помешивая пойло в стакане. Сеоман же хищно сверкает глазами с другого края дивана.

– Империя наконец-то призна́ет ответственность за ядерную бомбардировку?

Праведное возмущение годами не даёт покоя. Если бы император не нажал на «красную кнопку», уже полтора века миром бы правила суверенная Европа. А не коммерческая Корпорация.

– Не призна́ет. Это не её ответственность.

– А чья же? Ваша? – гневно взираю на обоих, вцепившись в подлокотники.

– Отчасти, – президент «Логуса» спокойно выдерживает мой взгляд, даже бровью не ведёт. – Пришло время построить с русскими нерушимый союз. Они – ключ к выживанию человечества.

И это говорит тот, кто веками подминает мир под себя.

Кто и не человек вовсе.

– Народ не примет…

– Народ примет всё, что нам потребуется.

Взгляд Гарда чернеет и становится острым. Он излучает свою жуткую энергию, от которой начинаю трястись крупной дрожью и не могу отвести глаза в сторону.

– Твоя задача убедить их в необходимости пересмотра взглядов на «врага». Потом – в важности строительства экономических и политических мостов. Затем последует внедрение идеи объединения. Мы сформулировали концепцию в текст. Сегодня он направлен тебе на стол. Для ознакомления.

– Для Республики и её народа это станет потрясением.

– Скорее для тебя, Герман, – Колиньяр вставляется с издевательским замечанием. Которое, конечно же, задевает предел моего терпения. Встаю с места, чтобы отойти к окну. От вида лиц напротив воротит до тошноты.

– Твоё единовластие заканчивается через семь лет, – Гард бесстрастно вещает об упразднении суверенитета огромного государства, будто грядёт не уничижительное поглощение независимости, а перезаключение договора об управлении.

Хотя в его мире происходит именно это.

Помешать его планам можно только оставаясь на своём месте. Времени мало, но оно ещё есть.

– И что потом?

За окнами темнота освещается гроздьями гирлянд и цветных фонариков. Танцующие олухи даже не подозревают, кто их обожаемый Виктор Гард на самом деле.

– Это уже за пределами твоей заботы, Штерн, – он осушает стакан и движением руки отправляет его по воздуху обратно в буфет. – Я хочу представить тебе контактное лицо Империи, с которым ты будешь обсуждать все вопросы. Он имеет безграничный доступ к императорской семье и пользуется полным доверием её членов.

Гард замолкает, и в комнату входит ещё один мужчина. Он неспешно направляется ко мне, удостоив хозяина и его приспешника лишь беглым взглядом.

– Александр Симонов, – говоря учтиво с надменной улыбкой в пол-лица, русский протягивает руку. – Посланник Его Величества Императора Государства Русского Александра IV.

Руки не подаю. А демонстративно сцепляю обе за спиной.

– Нахождение на территории Республики лиц, имеющих имперское гражданство, карается законом независимо от целей пребывания и статуса пребывающего лица.

Русский улыбается только шире:

– Я осведомлён об этом, господин канцлер. Благодарю за напоминание. Но мы с вами находимся на земле Глион-Шале, не связанной трастами ни с одним государством. Вы, как и я, как и любое законодательство Республики, здесь безвластны. Лишь воля господина Гарда имеет значимость.

Ну конечно. Что же ещё может говорить его собачонка.

– Рад вашей осведомленности. Уверен, вы осведомлены и о том, кто стоит перед вами. Поэтому представляться не буду.

Имперец снисходительно хмыкает и продолжает в упор пялиться на меня. Бесит.

Желание отделаться от этой троицы становится непреодолимым.

Заглядываю русскому в глаза:

– Насколько далеко вы готовы зайти в предательстве своей Империи, господин посланник?

– Вы что-то путаете, господин канцлер, – впервые с лица имперца сползает улыбка. – У «Логуса» и Империи единые цели – объединить земли, народы, знания, чтобы построить единое высокоразвитое гармоничное общество.

– Путаю? Я, наверно, просто не понимаю, как ваша мегалитическая стена и полуторавековой «железный занавес» поспособствуют единению.

Утаивать от Гарда и Колиньяра что-либо не имеет смысла – они всегда знают всё. Но честный и прямой разговор без подмены понятий и скрытых смыслов злит их неимоверно. А мне приносит чувство удовлетворённой справедливости.

Мужчины на диване напрягаются. Симонов хмурится, но продолжает разыгрывать великодушие:

– Никогда не поздно с благими намерениями повернуться друг к другу лицами.

Ухмыляюсь, не таясь:

– Благими намерениями выстлана дорога в ад. Если мы все туда так отчаянно стремимся, подгоняемые пастухами, значит это то, что мы действительно заслужили.

– Если вы готовы оказаться в аду, господин канцлер, вы там непременно окажетесь. Я же намереваюсь привести свою страну к процветанию, изобилию и единству мирным путём, исключая любые распри и всякую недобропорядочность.

– Вы либо идеалист, либо идиот.

– Возможно, – русский становится серьёзным. – Я люблю Империю также сильно, как верю Виктору. Надеюсь, однажды вы прекратите позволять себе компрометирующие высказывания в его адрес.

Свои надежды оставь при себе, господин посланник.

– Конец у всех один, независимо от того, во что каждый из нас верит. И у них тоже, – не стесняясь, киваю в сторону Гарда. – Некоторые вещи невозможно изменить, даже с благими намерениями.

– В одиночку да. А конец – это вовсе не конец, господин канцлер.

Русский снова расплывается в улыбке. Подмигнув, он протягивает руку. На этот раз почему-то решаю её пожать.

– Ваш император сильно удивится, узнав, что вы делаете за его спиной.

– Император – это не самая большая проблема, которая ждёт нас. Поверьте, Герман.

Выдержав мой взгляд дольше, чем нужно для дипломатического рукопожатия, Симонов уходит.

– Я рассчитываю на твоё здравомыслие, Герман.

Голос Гарда из глубины комнаты возвращает к реальности. Комментировать пожелание не считаю необходимым.

– Другого шанса мирно достичь цели нет. Помни это, когда в голове появляются мысли о сопротивлении. По окончании твоя работа будет щедро вознаграждена.

Щедрее, чем твоё исчезновение, Виктор Гард, нет для меня награды.

Отворачиваюсь к окну наблюдать светляков. Скрип диванной кожи и приглушённый звон хрусталя обнадёживают на избавление от неприятного общества.

Человечество живёт в рабстве две с лишним тысячи лет. И если кто-то считает, что поработитель может искренне захотеть отпустить своих рабов на волю, он безумен. Ибо никто не отказывается от власти во благо других.

Тишина режет слух. Они ушли, оставив после себя чувство обречённости.

Всё верно. У меня осталось семь лет, чтобы устранить с планеты самых страшных паразитов.

Виктора Гарда и его монстра – Корпорацию.